Стоило выйти на лёд, я поняла, что поход на каток был плохой идеей. Коровы на льду просто фигуристки по сравнению со мной. Хорошо, что людей было немного. Поймать равновесие никак не получалось. Ноги не слушались и всё норовили укатиться вперёд отдельно от моего тела. Голени сводило от напряжения. Каждый шаг давался с трудом, столько сил нужно было приложить, чтобы сдвинуться с места и не упасть. Я чувствовала себя памятником, который заставили встать и пойти. Тим держал меня за руку и, наверное, сгорал от стыда рядом со мной, как я ему и обещала. Хоть я его и предупреждала, всё равно щёки горели.

– Подсогни колени, чтобы слегка вперёд наклониться, так ты не будешь бояться упасть назад. А как поймаешь устойчивость, просто расслабься, и оно само получится, – подсказывал Тим. – Смотри только вперёд, под ноги вообще никогда не смотри. Так тебе будет проще.

Он развернулся ко мне лицом, ехал спиной и подал мне две руки. Так оказалось легче. И я, чуть наклонившись, поймала равновесие, но всё равно каталась очень осторожно. Уже через полчаса от напряжения у меня отваливались ноги, да и левую немного натёрла. Тим заботливо подставлял руки, и я ни разу не упала.

– Чувствую, тебе на сегодня хватит? – с улыбкой заглянул он в лицо.

Видимо, там отразились мои мученические страдания, но я стоически держалась и ни разу не пожаловалась.

– А сейчас будет скорость, согни колени сильнее и расслабься.

Тим объехал меня сзади, положил руки на талию и начал разгоняться, да с такой скоростью, что аж дух захватило: хотелось раскинуть руки и подставить лицо ветру. Тим подкатил меня к выходу с катка, его лоб вспотел, но он дышал ровно, будто и не запыхался. Я бы от такой скорости уже давно выплюнула лёгкие.

После того как мы сняли коньки, я шла на полусогнутых ногах. Тим усмехнулся, но ничего не сказал и до сих пор не выпускал мою руку. А мне вдруг стало стыдно за собственную слабость, что рядом с ним я катаюсь будто инвалид. Возможно, физрук был прав.

– По кофейку? – предложил Тим.

– Можно, – согласилась я, но больше всего мне хотелось провалиться сквозь землю, и я старалась не смотреть на Тима.

– Что-то не так? – он наклонился и заглянул мне в лицо. – Ноги болят?

– Коньки явно не моё.

– Под конец у тебя нормально стало получаться, ещё пару раз покатаемся, и будешь летать по катку!

Пока Тим покупал кофе, ему кто-то позвонил, он разговаривал серьёзно, но не отходил от меня:

– Сегодня не успею. Давай завтра туда съездим, – он глянул на часы. – Через час буду в зале. Да не кипишуй, всё успеем!

Закончил разговор и виновато глянул на меня:

– Мне на тренировку пора, – протянул мне кофе. – Придётся пить на ходу.

– Спасибо! Ничего. – Я обняла ладонями горячий бумажный стакан.

Тим ничего не сказал мне по поводу звонка, кто это был, на какое место они собрались завтра. Но он не отошёл во время разговора, значит, ничего от меня не скрывал.

– Я тащусь от твоего шарфа, – усмехнулся Тим на улице, глядя, как я обматываюсь.

Концы шарфа доставали мне почти до колен, если учесть, что на шее было два оборота.

– Я сама от него тащусь.

Тим придвинулся вплотную и обмотался одним из концов:

– Мне идёт? – улыбнулся он. Я вновь почувствовала его аромат: терпкий, с горькими нотами орехов, мела и кофе. Аромат кофе прочно вписывался в его образ. Даже немного закружилась голова от такой близости и его запаха.

– Идёт! – выдохнула я.

Тим так и держал меня за руку до самого дома.

– Давай послезавтра опять сходим на каток после уроков? Нужно закрепить твои успехи!

Над словом «успехи» я посмеялась, но согласилась. И до самой квартиры улыбалась отчего-то, как блаженная дурочка.

Последние дни Инга убивалась, что Джордж ей не пишет. После занятий, пока мы с Тимом были на катке, она к нему отправилась в тату-салон, и я получила от неё сообщение:

«Я вечером у Дождика».

Я ей ответила лишь: «Удачи!»

В воскресенье должна быть городская олимпиада по химии, и наша учительница, Алла Константиновна, давно прислала мне список типовых задач с прошлых олимпиад. Часть я прорешала, но сегодня решила добить их окончательно. В том году зависла над одним заданием, и мне не хватило времени, чтобы доделать последнюю задачу. В итоге лишь четвёртое место.

В этом году Алла Константиновна на меня рассчитывала, и я не хотела её подвести. Но уже через два часа мозг закипел, в животе заурчало. С кухни пахло пережаркой и варёным мясом – мама готовила суп.

– Тебе помочь? – заглянула я на кухню.

– Мне уже Соня тут вовсю помогает, так же хочешь? – улыбнулась мама и кивнула на мелкую.

Соня, вскарабкавшись на стул, таскала с разделочной доски соломку из болгарского перца и, словно шредер, стачивала её. По детскому подбородку текли красные полоски сока. И я тоже стащила пару ломтиков за компанию с сестрой.

– Хочешь, Соню выгуляю? А то она уже перец почти доела.

– Ужас, – обернулась мама и вздохнула. – Я в суп не успеваю добавлять, она уже всё слопала. И это она пообедала уже. Сходите в магазин как раз. Яйца кончились. Молока, хлеба, помидоров нужно купить. А я тесто пока поставлю.

– Сонь, пошли куплю тебе мармеладного червяка. Выберешь самого длинного!

Соня схрумкала последнюю полосочку перца, и мы пошли с ней умываться и одеваться.

Я не очень любила гулять с сестрой, потому что на улице она становилась неуправляемой. Всё время убегала, не слушалась, норовила залезть в мусорку, посчитать зубы у дворовой собаки. У ребёнка напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. И, чтобы она не убежала, я держала её за концы шарфика, как пса на поводке.

В магазине я ходила мимо полок, сверялась со списком в телефоне и накладывала всё в корзину. Соню по-прежнему придерживала за шарф, но, когда проверяла, все ли яйца в клетке целые, мелкая куда-то запропастилась.

Нашла я её около стеллажа с шоколадными батончиками. Она в них ковырялась и, наверное, ей хотелось достать тот, что в самом низу коробки, поэтому остальные она доставала и кидала прямо на пол, приговаривая на весь магазин:

– Акаладка!

– Соня! Быстро клади их в коробку!

– Мамаша, нужно за ребёнком следить, а не в телефоне сидеть, – едко проговорила мне полная женщина лет пятидесяти. Она пошла вдоль стеллажа дальше, бурча себе под нос. – Понарожают, малолетние проститутки.

Я опешила, чуть корзину из рук не выпустила. Горечь обиды душила. Я чувствовала, что ещё чуть-чуть – и расплачусь от внутренней беспомощности. Что я ей сделала?!

Я быстро сгребла все шоколадки в коробку и, резко дёрнув Соню за рукав, потащила к кассе.

– Евяк?! – канючила она, указывая на витрину со сладостями.

– Обойдёшься без червяка! Ты очень плохо себя вела в магазине! – меня давила обида от беспомощности, и из-за этого я ругала Соню.

У неё задрожал подбородок, губы изогнулись дугой – сестра вот-вот готова была заплакать, прямо как я.

– Ладно, куплю тебе червяка, я же обещала, – выдавила я улыбку ради Сони. – Но если ещё хоть раз убежишь от меня в магазине, не то что червяка не куплю, вообще тебя с собой не возьму!

Вряд ли Соня поняла мои угрозы, но зато начала довольно подпрыгивать, когда я положила в корзину мармеладных червячков.

Грубые слова, сказанные вскользь посторонним человеком, а у меня уже душа оказалась не на месте. Я шла из магазина и глотала слёзы. Почему я такая слабачка и трусиха? Почему ничего не ответила ей? Я даже не догадалась оправдаться, что Соня — моя сестра. Инга бы на моём месте надела корзину на голову этой тётке за такие слова, или послала бы куда подальше. Почему я не могу быть такой же смелой, как Инга?

Пока Соня бегала по детской площадке, я ходила за сестрой по пятам, а горечь обиды заедала мармеладными червями. Какая-то тётка выбила меня из колеи настолько, что я окончательно пала духом. Хотелось плакать.