– Вот еще что, Норкросс, – сказал хирург. – Среди вновь поступивших нет никого интересного?

– Только один, доктор, – прозвучал ответ. – Доставлен позавчера вечером. Простите мою вольность, но боюсь, справиться с ним не по силам даже вам. – Он помолчал. – Сами послушайте, доктор.

Хирург постоял, прислушиваясь к надрывным крикам из дальнего конца коридора, приглушенным из-за толстых стен.

– Итак, Норкросс, вы подарили мне достойный внимания случай, – сказал хирург. – Мы не должны терять веру в mens sana in corpore sano[37]. Прошу вас, показывайте дорогу.

Они двинулись дальше по коридору, мимо тощих, как скелеты, пациентов, скорчившихся у стены в полубессознательном состоянии или яростно вырывавшихся из смирительных рубашек. Вопли становились все громче по мере приближения к последней камере. Там буйствовал одетый в лохмотья мужчина в цепях. Двое медиков остановились поодаль от железной решетки, чтобы до них не долетали слюна, пот и кровавая мокрота.

– Поговорите с ним, – сухо попросил доктор студента.

– Прошу прощения?

– Сделайте мне одолжение.

Студент прочистил горло и задал буйному пациенту ряд вопросов, каждый из которых вызывал лишь очередной взрыв бессвязных криков.

– Благодарю вас, Норкросс, – сказал хирург, и студент отступил назад. – Каков ваш диагноз?

Норкросс заметно нервничал.

– Э-э… непрекращающийся бред, агрессивный психоз… полное ментальное отчуждение от норм общества.

Хирург слегка улыбнулся, опознав фразу из учебника.

– Общества или даже цивилизации. Ваша формулировка, Норкросс, немного отдает студенческой скамьей, но тем не менее верна. Какое лечение предлагаете?

– Я бы сказал, что пациент неизлечим.

– Может, и так, но какие хирургические процедуры вы бы рекомендовали?

Студент выдохнул с тайным облегчением.

– Лейкотомия? – предложил он с легким сомнением.

– Превосходно. Префронтальная лейкотомия…[38] И чем скорее мы избавим это существо от страданий, тем лучше. Договоритесь с доктором Коли, чтобы он внес операцию в расписание.

Доктор Коли, старший психиатр Бельвью, заведовал психиатрической лечебницей.

– Обязательно. Могу я предложить ему определенное время?

Хирург взглянул на карманные часы:

– Удобнее всего завтра утром. Я обедаю в час дня, так что передайте доктору Коли, что операционная и пациент должны быть готовы к половине двенадцатого.

– Да, доктор, – ответил Норкросс и нерешительно добавил: – Позвольте спросить: вы будете проводить операцию долотом?

– Нет, Норкросс, в этом случае вряд ли нужны такие хлопоты. Одно отверстие в черепе трепаном, затем зачистка и удаление поврежденных тканей… – Он на мгновение задумался и закончил: – Девятидюймовой кюреткой[39].

Доктор заметил, что студенту все это интересно, и его брови взлетели вверх.

– Вы хотели бы присутствовать на операции?

– Очень хочу, сэр.

– Превосходно!

Хирург предпочитал работать со способными студентами, а не со свежеиспеченными врачами. Студенты были податливее, лучше воспринимали новые идеи.

– Не могли бы вы обговорить детали с доктором Коли?

– Сей же миг, сэр.

– Благодарю. В таком случае я с вами прощаюсь. До завтра!

– До завтра. И спасибо вам еще раз, доктор Ленг!

Хирург благодушно махнул рукой, резко развернулся, так что плащ обвился вокруг его стройной фигуры, и зашагал обратно по коридору несколько быстрее, чем по дороге в отделение.

23 мая, вторник

Капитан-лейтенант Винсент д’Агоста вышел из полицейской машины на Сентрал-Парк-Вест и посмотрел на колонны у входа в Американский музей естественной истории. Так много воспоминаний, связанных с этим огромным зданием: хороших, плохих, жутких. Несмотря на все безумные события, что произошли там, он все еще был очарован этой громадиной.

Рядом притормозил фургон экспертной службы. Начальник бригады криминалистов Джонни Карузо выбрался наружу со своей командой. Они разгрузили оборудование и приготовились тащить его в музей по ступенькам.

– Мальчишкой я очень любил это место, – сказал Карузо, подходя к д’Агосте с рюкзаком на плече. – Няня часто приводила сюда нас с сестрой и миловалась со своим бойфрендом за тотемным столбом в Индейском зале, пока мы носились без присмотра.

– А когда я был мальчишкой, – ответил д’Агоста, – меня отругал охранник за попытку забраться на слона в Африканском зале. Думаю, у каждого ньюйоркца что-нибудь да связано с этим местом.

Карузо усмехнулся:

– Это точно. А разве ты не участвовал в расследовании загадочного дела с убийством в музее примерно десять лет назад?

Д’Агоста покачал головой, не подтверждая, но и не отрицая этого.

– Теперь здесь стало спокойнее.

И то правда: спокойнее – до недавнего времени. Но, по крайней мере, это дело отличалось от череды похожих друг на друга до оторопи, угнетающе бессмысленных перестрелок, поножовщин, изнасилований и убийств, которые д’Агосте приходилось расследовать в последние несколько лет: при прежних городских властях поднялась волна преступности. Д’Агоста ощущал себя выгоревшим дотла.

Парочка автомобилей местного отдела по расследованию убийств остановилась рядом с фургоном криминалистов. Похоже, каждый рвался поучаствовать в раскрытии дела. Д’Агоста огляделся: все в сборе.

– Отлично, ребята, идем, – сказал он.

Они поднялись по ступенькам и прошли через огромные бронзовые ворота. Было два часа пополудни, в Ротонде толпились посетители. Эхо восторженных детских голосов носилось под сводом. Д’Агоста разглядел директора музея, Лоуэлла Картрайта, торопливо огибавшего хвост огромного скелета бронтозавра. Директор был высоким и тощим, как огородное пугало, и его спутникам приходилось бежать трусцой, чтобы не отстать.

– С прибытием, – шепнул д’Агоста Карузо, когда директор подошел к ним.

– Очень рад, что вы смогли приехать, – заговорил Картрайт. – Разрешите представить вам Мартина Арчера, начальника службы безопасности, и Луизу Петтини из отдела по связям с общественностью.

«Связи с общественностью, – подумал д’Агоста. – Хотя бы в этом музей не меняется. Здесь всегда были одержимы общественным мнением».

– Несчастный случай произошел в отделе млекопитающих, – сказал Арчер. – Мы пойдем прямо туда.

Д’Агоста оставил его слова без ответа. По его представлениям, голый хранитель, запертый в морозильнике, никак не мог стать жертвой несчастного случая. Он пожалел об отъезде старого приятеля, Пендергаста. Тот собрался во Флориду, ненадолго, но с тех пор прошло уже три месяца. Чего бы только не дал д’Агоста за то, чтобы загадочный, скрытный агент ФБР стоял сейчас рядом с ним. Господи, одно и то же, все время одно и то же: он уже сыт по горло!

Картрайт оглядел собравшихся.

– Вам действительно нужны все эти люди, лейтенант?

– Это стандартный регламент работы нью-йоркского отделения, – ответил д’Агоста.

Картрайт вывел криминалистов из Ротонды. Все направились к неприметной двери, за которой оказался огромный служебный лифт, с тяжеловесной медлительностью поднявший их на пятый этаж. Из него они вышли в просторное помещение с ветвившимися во все стороны коридорами. В воздухе ощущался сильный запах смерти – слишком сильный для одного мертвого хранителя. К тому же он, кажется, лежал в морозильнике.

– Дальше по коридору находится камера мацерации, – объяснил Картрайт. – Отсюда и запах.

«Камера мацерации». Д’Агоста вспомнил, что так называется место, где трупы животных превращают в скелеты, размачивая их в теплой воде, пока плоть не сойдет с костей. Чудесненько!

– А морозильная камера – в этой стороне, – добавил Картрайт.

Они повернули налево, потом направо, и д’Агоста совершенно запутался. Группа оказалась под самым карнизом музея, где крыша уходила вверх, образуя замысловатый лабиринт арок и стропил.