Член Реввоенсовета Восточного фронта С. И. Гусев в докладе на имя Ленина и Свердлова о восстании крестьян в Симбирской губернии утверждал, что оно «носит все следы организованности. Руководят им, по слухам, бывшие офицеры полковник Павлов, полковник граф Орлов, генерал Бердичев. Есть сведения, что под одним документам имеется подпись бывшего секретаря правых эсеров, но чувствуется присутствие левых эсеров. Организации восставших иногда называются „Блоком трудового крестьянства“, иногда „Крестьянским союзом“, „Крестьянской секцией“ и так далее»[639]. Но все эти сведения не соответствовали реальной действительности. Волнения в селах происходили по одинаковому сценарию стихийного народного всплеска: набатный звон призывал крестьян на сход, сельский сход осуждал произвол органов коммунистической власти, выносил приговор о восстании под лозунгами «За Советскую власть, за Октябрьскую революцию!», но «Долой власть коммунистов—насильников и грабителей!». После принятия подобного решения следовали аресты коммунистов и работников органов власти, вооружение тем, что было под руками, выборы штаба и командиров, направление делегатов по соседним селам и волостям с призывом присоединиться к восстанию. Агитатор Н. Г. Петров в своем отчете информировал, что «в Новодевичье на какую-либо связь с левыми эсерами нет буквально ни одного указания». Советский агитатор объективно засвидетельствовал «совершенное отсутствие следов пребывания в Новодевичье посторонних лиц, вопреки всем газетным сообщениям о каком—то поручике, графе Орлове-Давыдове и т. д. Выдвинувшиеся во время восстания руководители Новодевиченского „штаба“ все были исключительно из местных людей»[640]. Трудно было поверить политической сказке, что бывший крупный помещик Жегулевской волости граф Орлов-Давыдов после революционного передела его земель вдруг поднял захвативших и разграбивших его поместье крестьян на борьбу с Советской властью.
Взрыв крестьянского недовольства политикой большевиков весной 1919 г. в уездах Самарской и Симбирской губерний определялся тем обстоятельством, что именно на их долю после освобождения Среднего Поволжья от белых пришлась основная тяжесть продразверстки и других натуральных повинностей. Одна Самарская губерния из урожая 1918 г. поставила Советской России пятую часть всего добытого в заготовительную кампанию хлеба[641]. Ситуация усугубилась близостью фронта: мобилизацией всех людских и материальных ресурсов любой ценой, принудительными реквизициями продовольствия и скота для нужд фронта. При реквизиции скота отнимали последних кур. В Сенгилеевском уезде председатель уездного комитета партии участвовал, будучи членом ЧК, в десятках избиений арестованных и дележе конфискованных вещей[642]. Одной из весомых причина восстания стали насильственные действия местных органов власти по взысканию с населения «чрезвычайного 10—миллиардного революционного налога на имущие группы городского и сельского населения»[643]. Налог на деревню оказался столь преувеличенным, что его изъятие проводилось не только с имущих, но с населения деревни в целом. Чрезвычайный налог отождествлялся с контрибуцией. Насильственные действия местных властей (комбедов, партийных ячеек, продотрядов) по отношению к крестьянам в ходе сбора чрезвычайного налога и продразверстки вызвали взрыв крестьянского недовольства. При взимании чрезвычайного налога употреблялись пытки вроде обливания людей водой и замораживания. Губернские организации смотрели на это сквозь пальцы[644]. «Чапанная война» стала протестной реакцией крестьянства против чрезвычайной политики власти.
Общего руководства в «чапанной войне» не было. В районах восстания были созданы волостные и сельские штабы повстанцев. Из крестьянской среды выдвигались начальники штабов и военные руководители, знающие военное дело. В селе Новодевичье повстанцев возглавил крестьянин Козятин, в Печерской волости восстанием руководил крестьянин из деревни Львовки Василий Минеев, в Ново—Рачемской волости – крестьяне Дмитрий Червяков и Иван Матвеев. В повстанческих штабах выделялись военком Никольской волости Василий Никеров и военрук Иван Красильников, бывшие унтер—офицеры царской армии, военком Усинской волости Василий Приданов—Голоднов и военрук Герасим Королев. Так было повсеместно в повстанческих районах. Среди организаторов крестьянского восстания оказалось немало представителей волостных и сельских Советов: председатель Усинского сельского исполкома Осип Балакин, заместитель председателя сельского Совета Григорий Шикин—Земляков, председатель Жегулевкого сельского Совета Тимофей Сумароков, председатель Жемковского волостного исполкома Василий Дорофеев и секретарь исполкома Павел Комаров[645].
«Чапанка» как стихийный крестьянский протест отличалась массовостью. За неделю восстание охватило всю Симбирскую губернию, часть Самарской и часть Казанской губерний, освобожденные осенью 1918 г. от власти Комуча. Однако единой армии у повстанцев, как и единого военного руководства не было: каждое село, поселок, защищались самостоятельно. Характерным олицетворением народного восстания являлось вооружение крестьян: в сельских кузницах изготавливались наконечники для деревянных пик, на длинные шесты насаживались штыки или крючья (специально для кавалеристов), топоры, вилы, а зачастую просто русская дубинка. Незначительное количество огнестрельного оружия, пулеметов были отняты у красноармейцев. 9 марта начальник штаба Восточного фронта Лазарев сообщил члену РВС фронта Гусеву о количестве восставших – около 200 000 человек[646]. Конечно, цифра повстанцев была явно преувеличена.
Одним из основных центров восстания было село Новодевичье. Повстанческий штаб разослал во многие волостные Советы телеграммы о восстании в Сенгилеевском уезде с просьбой поддержать их. Председатель Симбирского губисполкома М. А. Гимов 6 марта прислал в Новодевичье телеграмму с требованием арестовать зачинщиков восстания. 7 марта ему была отправлена ответная телеграмма от имени «волостной крестьянской организации» следующего содержания: «…Никакого кулацкого вооруженного восстания не было. Возник конфликт с комиссаром т. Беловым на почве неправильной реквизиции хлеба и скота, так как излишек хлеба и скота не был выяснен и учетные ведомости не были закончены, но т. Белов приступил к насильственной реквизиции. Но этот конфликт с т. Беловым в тот же день был улажен. Конфликт возобновлен был т. Алексеевым и Григорьевым, делегированными Сенгилеевским продоткомом для улаживания означенного конфликта, которые вечером 4—го заявили, что все будет улажено мирным путем, но 5—го утром т. Алексеев двинул продотряд к волостному совету и телеграфно затребовал другие отряды, после чего продотряд был разоружен. Волостной исполком с 3—го на 4—е марта скрылся, впоследствии найден и арестован. Новый избран, к приему дел не приступал, просим распоряжения. Приветствуем Советскую власть. Долой коммунистов, анархистов—насильников, которые действуют против декретов. Да здравствует Советская власть на платформе Октябрьской революции»[647].
Как видно из данной телеграммы, крестьяне не хотели кровопролития, надеялись, что конфликт будет разрешен мирным путем. Подобные настроения преобладали в крестьянской среде повсеместно. Об этом свидетельствует текст Наказа от Нижне—Санчелеевской волости Ставропольского уезда для ведения мирных переговоров, принятый 8 марта 1919 г.: «1) Мы, крестьяне Нижне—Санчелеевской волости, вынуждены были восстать не против Советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые вместо истинных проповедей грабили и разоряли крестьянское население, ставили диктатуру и не входили в положение трудового крестьянства. 2) Мы, крестьяне, видя несправедливое действие коммунистов в том, что во все организации, как в советы, ставили кооптированных приспешников, не считаясь с мнением крестьян, и это им нужно для того, чтобы узнавать у крестьян, где имеются все существенные предметы, которые они через своих приспешников конфисковали и набивали свои карманы, превращая в свою собственность… 4) Мы, крестьяне, требуем крестьянского самоуправления, как—то: участвовать в выборах и быть выбранными как в сельские, волостные, уездные, губернские и т. д. советы из крестьянского населения, но не только из одних рабочих и коммунистов. 5) Мы, крестьяне, посылаем несколько протестов против коммунистов, которые делали всевозможные пакости, но на наши протесты нам грозили арестом и расстрелом, не считаясь с выборными советами, так что наши советы находились под каблуком коммунистов»[648].
