Установка сверху на насилие пронизывала деятельность продорганов всех уровней. В телеграмме наркома продовольствия Цюрупы и председателя ВЧК Дзержинского от 27 августа 1919 г. определялась степень ответственности губисполкомов, уисполкомов, ревкомов за выполнение продразверстки: «Исполнение разверстки начинается немедленно по получении на местах задания; не затягивайте сдачи хлеба к концу срока, поэтому каждый случай неисполнения волостью разверстки, промедление сдачи хлеба должно немедленно вызывать соответствующее воздействие на волисполкомы, каковые должны держать под постоянным контролем, напряженным наблюдением. Возможный злостный саботаж волостных, сельских исполкомов немедленно беспощадно пресекать с устранением виновных от должности, преданию суду революционного трибунала и обязательным арестом до суда[382]. При необходимости твердость установок Наркомпрода по выполнению заданий разверстки подкреплялась подписью председателя Совнаркома. В телеграмме Ленина и Цюрупы в Саратовский губпродком в октябре 1919 г. санкционировались аресты местных советских и партийных работников за невыполнение заданий по продразверстке: «Предписывается губпродкомиссару, упродкомиссарам и райпродкомиссарам незамедлительно предъявить требование председателям и членам президиумов волостных и сельских совдепов и коммунистических ячеек немедленно и безоговорочно сдать полностью все продукты, причитающиеся с них по разверстке; несдавших немедленно арестовывать и препровождать для содержания в губернскую тюрьму до исполнения разверстки… За точность выполнения приказа отвечают губ—, уезд— и райпродкомиссары»[383].
Установки руководящих органов Советского государства на местах выполнялись с особым рвением. Примером может служить отчет Пензенского губпродкомитета наркому продовольствия Цюрупе от 23 января 1920 г. Губернский продорган докладывал центру, что все продукты в губернии получены благодаря «произведению нажима». Подчеркивалось, что работа проводилась на основе «милитаризации всего продовольственного аппарата». Сообщалось, что с 1 ноября 1919 г. были арестованы за невыполнение разверстки 177 членов сельских и волостных Советов, 2 райпродкомиссара. В «боевое задание» включались хлеб, зернофураж, сено, масличные семена, картофель. Отсутствие «достаточного количества вооруженной силы» определялось в качестве тормозящего фактора. Губпродкомитет рапортовал о налаженной схеме организации разверстки: «Если к сроку обществом, волостью разверстка не выполнена, арестовывается волостной сельский совет. В волость, общество вводится вооруженная сила, предъявляется ультимативное требование в порядке боевого приказа к выполнению всех ста процентов разверстки в кратчайший срок два—три дня, по истечении срока приступают к поголовной реквизиции, начиная таковую у кулацкого элемента, без оставления каких—либо норм, пока не будут собраны все сто процентов разверстки»[384].
Помимо продовольственной политики повсеместное недовольство в крестьянской среде вызвал переход Советского государства от добровольческого комплектования Рабоче—Крестьянской Красной Армии к всеобщей мобилизации в армию. Первоначально постановлением ВЦИК от 29 мая 1918 г. устанавливался принудительный набор в армию только беднейших крестьян[385]. Но уже в июне 1918 г. декретами СНК предусматривалась мобилизация в Красную Армию крестьян, «не эксплуатирующих чужого труда, возрастов 1893—1897 гг.»[386]. Таким образом, призыву в армию подлежали представители не только бедного, но и среднего крестьянства. Все военнообязанное население в возрасте от 18 до 40 лет бралось на учет, устанавливалась конская повинность. Причиной перехода от добровольческого набора в Красную Армию к всеобщей мобилизации являлся провал добровольного набора[387]: в июне—июле 1918 г. количество вооруженных сил Советской Республики составило всего 116 037 человек пехоты, 7 940 сабель. Возложенное на местные Советы формирование Красной Армии проходило медленно. Под видом добровольцев в армию вступало немало криминальных и авантюрных элементов, желавших извлечь из этого материальную выгоду. В результате небоеспособные и неорганизованные части занимались мародерством и грабежами населения. В результате перехода к принудительной мобилизации Красная Армия к 15 сентября 1918 г. насчитывала уже 452 509 человек[388]. В РККА был введен институт комиссаров – подобного органа в старой царской армии не было.
Крестьянскую войну в России большевистская власть развязала собственными военно—коммунистическими экспериментами. 20 мая 1918 г. председатель ВЦИК Я. М. Свердлов на заседании главного законодательного органа страны (между съездами Советов) поставил перед органами Советской власти задачу: «… мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении в деревне, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил», «противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам». Цель заключалась в том, чтобы «расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, … разжечь там… гражданскую войну…»[389]. Эта идея была определяющей в майских декретах, которыми вводилась продовольственная диктатура, централизация заготовок и распределения хлеба, создавалась продовольственная армия. Подобные действия были обусловлены большевистской стратегией – созданием в деревне политической и социальной опоры, которой раньше не было. Городские рабочие, безземельные крестьяне и сельская беднота противопоставлялись состоятельным крестьянам, или «кулакам» – деревенской «буржуазии». Данные задачи были поставлены ВЦИК всем Советам в деревне. Это были своеобразные инструкции для местных Советов.
Переломные эпохи рождают у части общества возвышенные надежды, устремления, стимулируют их на активные действия. Десятки миллионов людей, вовлеченные в революционный процесс, имели возможность получить новый социальный статус, ощущали психологическую сопричастность к революционным свершениям, приобщенность к созданию первого в мире справедливого общественного устройства. Подобное мироощущение пассионариев, превосходившее по силе влияния известную веберовскую протестантскую этику (по М. Веберу, основу успешной западной модернизации), вдохнуло энтузиазм первооткрывателей в широкие слои советского общества, особенно молодое поколение. В крестьянском сознании с центральной властью связывались надежды сакрального свойства (в крестьянских избах портрет Ленина нередко располагался среди икон), в то время как административные перегибы и жестокость воспринимались как проявления произвола со стороны местной власти. Большевистская политика создавала опору власти в деревне через комбедовцев, коммунаров, партийные и комсомольские ячейки. Но в условиях революции в деревне появлялось множество маргинальных личностей, разрушителей. В чекистских информационных сводках появлялись сообщения, что личный состав продотрядов нередко состоял из «шкурных элементов» (определение одной из сводок), спасающихся от фронта.
Социальный и политический раскол крестьянства инициировался властью большевиков сверху: после завоевания политического господства пролетарской власти в городе наступил черед деревни. Летом 1918 г. началась, по оценке Ленина, настоящая пролетарская революция в деревне как второй этап революции: выделение в деревне опоры в виде пролетарских и полупролетарских элементов, совместная с городским пролетариатом борьба против буржуазии в деревне[390]. Здесь и произошел перелом в общем революционном движении – размежевание пролетарской и крестьянской революций, объединенных воедино осенью 1917 г. общими тактическими интересами.
