Однако в конце мая 1920 г. советское руководство Сибири начало кампанию насильственной продразверстки. 28 мая 1920 г. в адрес всех ревкомов и продкомов Сибири была направлена телеграмма за подписью Смирнова, а также Помглавкома по Сибири Шорина и председателя Сибирского продкома Когановича. В ней констатировалось «недопустимое» состояние заготовок хлеба и продовольствия в губерниях Сибири. Советское руководство Сибири, руководствуясь указаниями центра, требовало «в порядке боевого приказа» от губпродкомиссаров под личную ответственность закончить выполнение хлебной разверстки к 1 августа 1920 г.: к 20 июня предписывалось выполнить 60% плана продразверстки, к 1 июля – 80%. Губпродкомиссарам предоставлялось право «в порядке боевого приказа» возлагать личную ответственность за своевременную ссыпку зерна на председателей волревкомов и волисполкомов – за невыполнение приказа виновные подлежали заключению в концентрационные лагеря[790]. На следующий день, 29 мая губпродкомиссарам была направлена директива зампредседателя Сибпродкома Дронина Г. Е., основу которой составляла установка на силовые методы: «без малейшего промедления стать на путь решительных действий по принуждению населения к выполнению разверсток силой государственного воздействия». Требовалось «строго, без колебаний» применять декрет ВЦИК от 9 мая 1918 г. «О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий…», включительно до конфискации имущества[791].
Председатель Сибпродкома П. К. Коганович в июне 1920 г. заявил: метод «самотека», то есть добровольной сдачи хлеба провалился. С июня началось проведение разверстки. Продкомиссар Сибири, ссылаясь на опыт центральной России, предупреждал: «при производстве разверстки ни в коем случае нельзя рассчитывать на добровольное выполнение разверстки». Констатируя «почти единодушное противодействие продразверстке, пока пассивное», Коганович сформулировал собственную своеобразную интерпретацию организации продовольственной диктатуры в Сибири: «Не продовольственную диктатуру приспособлять к обстоятельствам, а обстоятельства приспособлять к продовольственной диктатуре»[792]. Разверстка, в понимании продкомиссара Сибири, воспринималась «в качестве обязательной повинности с применением мер принуждения». В докладной записке в Сибревком Коганович сетовал на нехватку рабочей и военной силы для проведения продразверстки: вместо 9 тыс. рабочей силы продорганы имели 1692 человек, вместо 11 тыс. вооруженной силы продорганы располагали 3836[793]. Получается любопытная ситуация, олицетворяющая механизм политики военного коммунизма: для проведения продовольственной кампании вооруженной силы требовалось больше, чем рабочей, штыков в наличии оказалось более чем вдвое больше, чем рабочих рук. Основой политики военного коммунизма являлось насилие. В этой связи характерен приказ Томского ревкома и губпродкома от 19 июня 1920 г., в соответствии с которым волисполкомы обязывались немедленно принять меры к обмолоту зерна посредством принуждения к работе самих владельцев хлеба. Невыполнение разверстки к 1 августа квалифицировалось как «сознательный саботаж», за что волисполкомы подлежали аресту и суду ревтрибунала[794].
Несмотря на угрожающие директивы органов власти, к концу июня 1920 г. выполнение продразверстки в Сибири оказалось провальным: из плановых 114 млн пудов хлеба было собрано лишь 15 млн пудов. По данным на 10 июля, в Сибири было заготовлено 28% плана[795]. Действия органов Советской власти, которую сибирское крестьянство воспринимало как народную и активно поддержало в борьбе с Колчаком, оказались для многих крестьян, включая красных партизан, неожиданными. Насильственные методы продорганов вызвали недовольство и возмущение в крестьянской среде. На заседании Сибирского бюро ЦК РКП (б) 9 июля 1920 г. Смирнов констатировал: «отношение крестьян к нам недоброжелательное и даже враждебное. Вызвано это главным образом тем, что мы у крестьян берем все, а им ничего не даем. Некоторые губпродкомиссары своими приказами способствуют возникновению восстаний. Необходимо поставить их на место». Одновременно выдвигалось требование применять высшую меру наказания по отношению к восставшим крестьянам, реквизировать их хлеб и имущество[796]. В тот же день, 9 июля 1920 г., в телеграмме Смирнова в адрес Ленина сообщалось: половина Алтайской и Томской губерний охвачены восстанием[797]. Установка Смирнова в отношении повстанцев нашла отражение в приказе Сибревкома Алтайскому и Томскому губревкомам от 12 июля: «Крестьяне сел, примкнувших к изменникам, обязаны немедленно и безоговорочно выполнить полагающуюся по закону разверстку… Вся работа по обмолоту, ссыпке и подвозу хлеба возлагается на восставшие села. С неисполняющими этого приказа будет поступлено без всякой пощады, как с явными изменниками»[798]. Сибпродком в конце августа 1920 г. докладывал Смирнову и Шорину: разверстка на 1920/1921 г. чревата «крупными осложнениями» в Омской, Томской, Алтайской и Семипалатинской губерниях, угрозой срыва всей продовольственной кампании. В пределах указанных четырех губерний Сибпродком требовал «расположить 3 дивизии хорошо вооруженных и дисциплинированных войск как опору в продработе и ликвидации вспышек»[799]. Тюменская губерния в данном перечне даже не называлась.
Примечательно, что советское руководство Сибири категорически отрицало какое—либо руководство повстанческим движением со стороны эсеров. По информации председателя Сибревкома Смирнова, изложенной в докладе Ленину, специальное расследование показало, что в восстаниях лета—осени 1920 г. в Сибири социалисты—революционеры, как организация, участия не принимали, лишь отдельные эсеры «вовлекались в движение»[800]. На заседании Енисейского губкома 18 октября 1920 г. Смирнов высказал аналогичную позицию: эсеры в силу разгрома их организационного центра не представляют реальной силы. Если будут восстания, – предсказывал руководитель большевиков Сибири, – они будут носить стихийный характер[801]. Соответствующая интерпретация позиции руководителя Сибревкома нашла выражение в резолюции Енисейского губкома РКП (б) от 25 октября 1920 г.: «Единственные претенденты на роль крестьянских вождей – эсеры – являются совершенно разгромленными организациями, загнанными в безвыходный тупик идеологически. Нет оснований предполагать возможность серьезных попыток эсеров взятия в руки инициативы антисоветских выступлений. Это необходимо признать и, исходя из этого положения, строить нашу работу»[802]. Органы ВЧК отслеживали поведение представителей небольшевистских партий. В начале июля 1920 г. были проведены чекистами широкомасштабные аресты эсеров в Барнауле, Бийске. В сводке Семипалатинской губчека за 1—15 июля 1920 г. сообщалось: за организацией эсеров ведется усиленное наблюдение[803].
Лидерами протестного крестьянского движения, направленного против политики военного коммунизма, являлись авторитетные в крестьянской среде бывшие партизанские командиры, отличившиеся в борьбе с Колчаком. Заметным протестным крестьянским явлением в Алтайской губернии в 1920 г. стала роговщина, названная таким образом по имени Григория Рогова – крестьяна села Жуланиха Мариинской волости Барнаульского уезда. 1 мая в Жуланихе он поднял восстание. Поводом стало мероприятие по перезахоронению партизан, погибших от рук белогвардейцев – в Жуланиху собралось около тысячи бывших партизан из окрестных сел и деревень. Участие в руководстве повстанцами соратников Рогова по партизанской борьбе – анархистов И. Новоселова, П. Леонова, Е. Возилкина, Ф. Габова – наложило своеобразный отпечаток на крестьянское движение с чертами махновщины. В сообщениях советского военного командования повстанцы нередко именовались «черными».
