Зажмуриваюсь.

Этого не было. Не было. Не хочу это признавать и думать об этом не хочу. Это случайность. Я понятия не имею, как так вышло.

Для меня, у нас была одна единственная близость. Одна. Та от которой меня потом ещё неделю тошнило.

– Будешь снова говорить, что ничего не было? М, Даш?

Тот ужас, который охватывает разум, абсолютно неподвластен контролю. Ненавижу себя за то, что произошло в нашем последнем отпуске. Я не могла, это была не я.

Поворачиваюсь и отвешиваю мужу пощечину.

Князев прикасается к щеке, которая уже покраснела. Трет ее.

– Это было ошибкой…ошибкой.

–Семнадцать ночей подряд, пока не закончился отпуск?

Его взгляд убивает меня в этот момент. Отталкиваю и бегу наверх. Нужно уехать.

Я не могла. Не могу думать про тот чертов отпуск на новогодних каникулах. Это добивает окончательно, я же почти поверила в то, что ничего не было.

Только один раз, плохой, ужасный, после которого я забеременела, он подкреплял мою ненависть. А теперь что?

Мне нельзя вспоминать, нельзя очаровываться. Нельзя признавать, что понравилось. У нас никогда и ничего не выйдет. Никогда.

Заберу Марка и поеду к маме. Скажу, что соскучилась по ней. Поживу пару дней, а потом решу, что делать дальше. Отец все равно сейчас не в городе, вернется только на следующей неделе. Миша вряд ли станет обсуждать с ним наш конфликт, и уж тем более не будет устраиваться скандалов при сыне.

Я ужасная мать, что думаю об этом, но, пока Марк рядом, Князев меня не тронет. И Марка насильно домой не поволочет. А уж я сделаю все для того, чтобы сын хотел подольше задержаться у бабушки. Он ее обожает.

Хватаюсь за голову и чувствую презрение. Сама себя презираю. Я ужасная мать, ужасный человек. Я хочу использовать ребенка в этих разборках…

Дура. Набитая дура.

Плачу, но все равно распахиваю шкаф и с грохотом бросаю на пол чемодан, следом стаскиваю с плечиков платья, смахиваю с полок джинсы и футболки. Собираю все, что необходимо на первое время.

Не без труда достаю с верхней полки еще один чемодан и бегу в комнату Марка, аккуратно, почти бесшумно собираю его вещи, об игрушках, самых любимых, тоже не забываю.

Когда возвращаюсь к себе, застаю Князева стоящим в центре моей гардеробной, и, кажется, сердце в пятки от страха уходит.

– Это что? – Миша переводит взгляд с чемодана на меня.

– Я решила, что поживу у мамы пару дней. С Марком.

– Мой ребенок будет жить со мной под одной крышей.

– Мы едем в гости.

– Твой отец через час пришлет вас обратно.

– Его нет в городе, – бравирую последним аргументом.

– Забыл, – Князев ухмыляется, а потом просто берет и вытряхивает все вещи из моего чемодана на пол.

Задыхаюсь от возмущения.

В ужасе смотрю на происходящее и понимаю, что никогда раньше не устраивала подобного. Никогда за себя не боролась, а Князев никогда не показывал характер. Никогда не творил всего, что делает сейчас.

– Хватит! – ору на него и срываюсь с места. Подлетаю к мужу и тычу пальцем ему в грудь. – Хватит надо мной издеваться. Что я тебе сделала? Что плохого я тебе сделала, Миша? Разве я заслуживаю всего этого? Семь лет. Я семь лет играю роль примерной жены. Прячусь от всех, никогда не ставлю под сомнение твой авторитет. Ни одна моя подруга даже не догадывается, какая у нас на самом деле «счастливая семья». Не знает ни про одну интрижку. Сколько еще мне придется так жить?

Вцепляюсь пальцами в ткань Мишиного свитера и ору. В доме хорошая шумоизоляция, поэтому Марк не услышит. А я устала. Устала молчать. Устала притворяться. Устала так жить!

– Успокойся.

– А я не хочу успокаиваться. Не хочу и не буду. Я семь лет молчу.

– Молчишь? – Миша как-то отчаянно смеется мне в лицо. – Я семь лет слушаю о том, как ты несчастна! – орет на меня в ответ. – Семь долбаных лет живу с призраком твоего утырка.

Чувствую бегущие по щекам слезы. Как он смеет? Как он только смеет опошлять своими словами все, что было мне дорого?

– Не трогай Влада, – луплю Князева по груди, плечам, не разбирая, куда бью. – Он, в отличие от тебя, мужчина.

– Мужчина?

Миша отдирает меня от себя, крепко сжимая запястья. Встряхивает, а потом прижимает к стене. Нависает сверху.

Он взбешен. Настолько, что я понятия не имею, чего от него ждать.

– Он продал тебя за пятьдесят штук. Твоя цена – пятьдесят тонн зелени, – шипит мне в лицо. – Никто его не принуждал и не угрожал. Он сам свалил, прикарманив бабло. Поняла? – опять встряхивает.

В голове звенит. Что он только что сказал? Влад меня продал? Смешно.

Мог бы придумать что-то более правдоподобное. Улыбаюсь и качаю головой, смотря мужу прямо в глаза, потому что это абсурд. Кем нужно быть, чтобы сказать такое?

– Знаешь, почему я на тебе женился?

– Знаю. Потому что это ты хотел денег! Ты, а не Влад. Потому что ты объединил бизнес с моим отцом и…

– Дура!

Миша разжимает пальцы и делает шаг назад.

– Если ты решишь забрать моего ребенка, я тебя из-под земли достану и притащу обратно. Поняла меня?

– Пошел к черту. Пошел вон. Убирайся, убирайся!

– Ты меня услышала? Услышала, я спрашиваю?

– Ненавижу, – хватаю с полки коробку с часами и запускаю ее в Князева. – Убирайся и свои идиотские подарки забирай. Мне ничего от тебя не надо. Ничего. Все забирай, – выдвигаю отсек и смахиваю все украшения, что он мне дарил, на пол.

– Мама? Папа? Вы чего?

Издаю какой-то нечеловеческий звук. То ли всхлипываю, то ли визжу. Рука так и остается висеть в воздухе, а тело простреливает высоковольтным ударом тока.

Поворачиваю голову и смотрю на сына. Он стоит на пороге гардеробной, держит в руках игрушечный вертолет и смотрит на нас огромными растерянными глазами.

– Это потому, что я упал? Я больше так не буду. Правда-правда.

В сердце вонзается игла.

– Марк, – Миша улыбается и подхватывает сына на руки, – нет, конечно, – мягко смеется, гораздо быстрее начиная контролировать ситуацию, в отличие от меня. – У мамы полочки в шкафу сломались. Все упало, видишь, какой бардак?

Марк кивает, рассматривая валяющиеся на полу вещи.

Всхлипываю и отворачиваюсь, зажимая рот ладонью. Быстро-быстро растираю щеки, чтобы стереть слезы и хоть немного прийти в себя. Натянуть улыбку. Кривую, неестественную…

– Мама…

– Что, мой хороший? – поворачиваюсь и подхожу к сыну, который сидит на руках у своего отца.

– Ты плачешь?

– Нет, ты чего? Нет, конечно.

– Мы с папой все починим, да, пап? – смотрит на Мишу, и тот кивает. – Не плачь.

– Не плачу, – сглатываю ком и глажу сына по голове.

Какой же он хороший. Сердце разрывается просто.

Что мы творим? Что я творю?

Нужно было молчать, как и раньше. Просто молчать и не устраивать истерик. Кому лучше от этих скандалов? Только сын страдает.

Мои внутренние противоречия убивают остатки адекватности. Я же себя изнутри жру. Ненавижу себя за то, что, о боже, тело предало.

Отпуск. Океан. Мы втроем. Как семья. Как настоящая семья.

Вторая ночь. Мы уложили Марка спать. Сидели с ним вдвоем, сказки рассказывали, сын таким счастливым был. А потом темный коридор виллы, свет луны из окна, шум воды, и все как во сне. Будто не по-настоящему. Поцелуи, объятия. Эмоции зашкаливали.

Я сама себя не узнавала. Почему отзывалась на ласки, на поцелуи? Почему не противилась?

Мне нравилось. Я с ума сходила, чувствуя над собой Мишино крепкое тело и прохладные простыни под спиной. Он меня любил. Именно любил. Нежно, страстно, без остатка.

Утром мы это не обсуждали. Совсем. Во вторую ночь все повторилось. Буря, коктейль страсти и молчание наутро. Все семнадцать дней мы сходили с ума ночью и делали вид, что ничего не произошло, днем…

Когда вернулись домой, Миша переключился на работу, нет, он пытался поговорить, но я избегала даже мысли о том, что происходило на Мальдивах.