Едва я распахнул обитую войлоком дверь, как уши заложило, будто ватой, мерным, однотонным гомоном. На лавках сидели парни — с мешками в руках или с маленькими потрепанными чемоданчиками. Парни были все на одно лицо — все одинаковые, стриженные под нулевку, одетые в телогрейки, в старые куртки, дымившие сигаретками, молчаливо смотрящие перед собой и оживленно говорящие о чем-то.
Кто-то тронул меня за плечо, я повернулся.
— У капитана отмечайся, — сказал мне круглоголовый парень, похожий на всех, а навстречу: мне уже шел капитан и спрашивал. на ходу женским писклявым голосом:
— Как фамилия?
— Серёгин,— ответил я машинально, оглядывая барак и одинаковых парней в одинаковых одежках.
Капитан рылся в своем списке, водил аккуратно отточенным карандашиком по бумаге и пожимал плечами.
— Да нет, нет,— сказал я, —меня в этом списке нет. Где начальник эшелона? Я к нему.
Капитан указал на фанерную дверь в глубине барака, и я двинулся туда, пробираясь в этом гомоне и табачном дыме, переступая через чемоданчики, вытянутые ноги и мешки.
Я шел не спеша, поглядывая вокруг, стараясь хоть как-то различить парней друг от друга, запомнить их лица, одежду, ведь мне с ними ехать. Ехать, конечно, недолго, каких-нибудь несколько суток, но эти сутки я буду отвечать за них, Если бы только отвечать — я буду их комсоргом, Одно слово — комсорг…
Вдруг я споткнулся и еле удержался, чтоб не упасть. И тут же раздалось веселое ржание. Мне дали подножку. Я вспыхнул, готовый взорваться, но тут же, еще не глядя ни на кого, сжал зубы. На меня смотрят многие. Пока они не знают меня. Я для них такой же, как все, новобранец, завтрашний однокашник…
Я остановился. Парень, подставивший подножку, сидел развалясь, и сигаретка висела у него на губе. Он не смотрел на меня, будто не замечал. Будто ничего и не было. Глаза, смотревшие сквозь меня, не мигали, уверенные и наглые. А вокруг смеялись, настороженно поглядывали то на меня, то на парня. Сразу видно, как смеются люди — искренне или вымученно. Парни как-то нервно похихикивали.
Я шагнул вперед, и тут же меня пнули сзади. Я снова остановился и, еле сдерживая себя, обернулся. Тот парень сидел все в той же позе, попыхивая сигареткой. Напротив него улыбался другой стриженый парень, подмигивая ему. Видно, пнул этот, второй. Выходит, они всех тут так пропускают. Я улыбнулся. И пошел вперед. Я видел, как парни, сидящие впереди, поглядывают на меня, и улыбки их постепенно исчезают. Они видят, что я иду к офицерской комнате. Они думают, что я иду фискалить.
Я стараюсь идти спокойнее, чуть улыбаясь, легко и непринужденно, будто ничего не случилось, а внутри меня всего колотит.
Я ждал всего что угодно, только не этого. И не такого.
За фанерной дверкой был такой же гул, что и в бараке. На лавочке сидели трое или четверо офиперов, а за низенькой ободранной конторкой — майор, старший по чину.
— Здравствуйте, — сказал я входя, — и офицеры с интересом и строгостью повернулись ко мне, думая, что пришел призывник, попросить что-нибудь. — Мне коменданта эшелона.
— В чем дело? — недовольно спросил майор. Лицо у него было круглое, усыпанное веснушками. «Наверное, злой, черт», —подумал я, рыжие в армии почему-то злеют. На лбу у майора лежали три глубокие морщины, оттого вопрос этот его — в чем дело? — получился совсем недовольным. |
— Я комсорг обкома комсомола по вашему эшелону. Дмитрий Серёгин.
Морщины у майора удивленно взлетели вверх. Я протянул ему командировку. Он не глядя бросил её на стол и тут же поднялся, вышел из-за конторки и пожал мне руку.
— Майор Никитин, Сергей Петрович. Рад, хотя и удивлен. Даже, признаюсь, озадачен. Не первый раз командую эшелонами, и первый раз назначен к нам комсорг, — и улыбнулся.
Улыбка разгладила его морщины, и тут же, будто спохватившись, он вернул их на место.
— Познакомьтесь с нашими товарищами, Замполит Иваницкий. Капитан Саблин. Старший лейтенант Зиновьев. Потом познакомитесь со старшинами…
Я поздоровался со всеми за руки и только сейчас облегченно вздохнул, окончательно приходя в себя после эпизода в бараке.
— Что, жарко, коллега? — улыбнулся Иваницкий.
Он спросил это мягко, с украинским акцентом, улыбаясь. Был он кругленький, розовый весь, пухленький. И рука у замполита тоже под стать ему — пухленькая и мягкая. Брови — стрелой, черные и тонкие, будто выщипанные. Неприятный какойто.
— Да, пожалуй, — улыбнулся я.
— Ну, а какие же у вас планы? — спросил Никитин. — Чем думаете заняться?
— К вечеру привезут из обкома библиотечку, бланки боевых листков, бумагу, карандаши, аккордеон. Думаю, когда двинемся, обсудим все подробнее…
— Ну-у,—удивился капитан Саблин. — Значит, с музыкой поедем?
— Ага, — я повернулся к нему.
— А я чуть-чуть играю. «Това-арищ, мы едем далеко…» —протянул он приятным баритончиком.
Все рассмеялись. Настроение у них было бодрое, приподнятое, как перед большим делом. А я вдруг снова вспомнил эпизод в бараке, и ладони похолодели от злости и досады. Надо ответить как-то на это. Я обязан…
— А пока, товарищ майор, — решившись, сказал я, — хочу показать ребятам несколько приемов самбо…
— О-о! — сказал Иваницкий, — посмотрим!
— …Чтоб не скучали ребята. Но вас, товарищи, прошу не выходить. Потом объясню, в чем дело.
Я положил свой «сидор» возле майорской конторки.
— Ого! — сказал Никитин. — Я вижу, комсомол сразу берется засучив рукава.
Я улыбнулся.
— Добро, —сказал Никитин.—Товарищ Зиновьев, скажите там капитану из военкомата, пусть зайдет сюда…
Я вышел в коридор гудящий и курящий. На меня сразу уставились одинаковые парни. Я медленно пошел мимо скамеек к парню с папироской на нижней губе. Папироски уже не было. Парень набычившись смотрел на того, что сидел напротив, и чуть улыбался наглой, нахальной улыбкой. Я приблизился, и он поднял ногу на моем пути. Второй тоже поднял ногу и поставил ее рядом. Мне предлагали перешагнуть через них, если я желаю пройти вперед.
За спиной хлопнула дверца, Саблин позвал капитана. Я остался один.
Нет, я остался не один. Тут сидело много хороших парней. Но они молчат. Они смотрят.
— Ну, — спрашиваю я у парней. — что вы хотите?
Они ухмыляются, не глядя на меня.
— Чтоб я перешагнул через ваши ноги?
Тот, у которого висела на губе папироска, посмотрел на меня. Глаза у него оказались зеленые, совсем зеленые, даже красивые поэтому. Нос у него был с горбинкой, широкий и крепкий нос драчУуна, уверенного в себе. К тому же рядом этот, второй. Тот тоже теперь глядит на меня. Вызывающе и нагло. Этот хлюпик просто подпевала. И в глазах его, где-то там, глубоко, рядом с наглостью чуть вздрагивает неуверенность. Но он не один тоже. Их двое.
— Ну? — спрашиваю я обоих. — Что же вы хотите?
— Выйти с тобой во двор,— говорит тот, первый. Я усмехаюсь.
— И всего-то? — спрашиваю я.
Зеленоглазый резко вскакивает, и я вижу, что он на голову выше меня. И шире в плечах. И кулачищи у него — будь здоров. Второй поднимается тоже. И этот, оказывается, выше меня. Только худой.
— Ну что ж! — говорю я, обращаясь к бараку. — Требуются секунданты. Кто готов?
Вскакивает сразу несколько парней, и я говорю тому, что стоит ближе ко мне:
— Как тебя зовут?
— Дима!
— Тезка, значит? Ну, пойдем, Дима, будешь моим секундантом.
Я оборачиваюсь к моим противникам и уступаю им дорогу рыцарским жестом: — Прошу!
