Как унять боль, когда близкие умерли все? Да никак. Не превратить же человека в чурбан бесчувственный. Но не дать скатиться в лабиринты безумия — можно. И целительный сон, часов на шестнадцать. Проснётся — конечно, будет грустить. Не то слово, горевать будет и плакать. Но в петлю уже не полезет и с ума не сойдёт. И даже будет слышать, что ей говорят окружающие.

Убрала молоко в грудях, чтоб не прибывало. Ну и седину ей оставила только пару тонких прядок. Нечего такой старухой ходить, по нашим нынешним временам это прямо жутко, фу.

— Матушка кельда, — Серегер, прищурясь, оглядывал спускающуюся к рекеполоску земли, по которой валялись тела, скрюченные предсмертными судорогами, — хоронить-то как будем?

— Чёт мне не охота кладбище городить. Может, камешек каждому — и того? — я думала вслух. — Не поплывут у нас потом эти кости? Некрасиво как-то. Хотя в Бурной иногда такие рыбищи ходят, что, может, и костей не останется…

— Смотрите, я хоть куда доставлю, — вот Сер молодец, всегда готов к труду и обороне! — Сейчас только пару брёвнышек скрепим, и можно будет начинать!

Подошёл озабоченный Толитиль:

— Матушка, волки были. Может, и ещё какие падальщики отметились, я не все тела осмотрел. Убирать надо скорее, пока со всей округи сюда не сбежались.

— М-м… По-морскому похоронить — как тебе вариант?

Кузнец сморщился:

— Долго провозимся. Да и выплывет по-любому что-то, зачем… Витя вон зароет в разы́ быстрее, — Серегер вынужденно согласился. — А чтоб не гнило и зверьё не привлекало, предлагаю сжечь. А уж остатки — закопать.

Вот у меня муж какой продуманный! До меня ведь только что дошло: не просто охрана! Маг-водник, маг-огневик (кузнец), маг земли и до кучи ещё скромно молчащий маг-воздушник, на случай, видимо, если мне вздумается развеять прах по́ ветру. И Буотур в качестве персональной боевой машины, тихонько сканирующий окрестности.

БЫСТРЫЕ ПОХОРОНЫ

На поляну, стараясь не подходить к неочевидной границе, начали выбираться цыгане. В этот раз пришли и бабы. Петрашенки, и так уже опухшие, увидев родичей, снова начали реветь. Ну да, вот так получается, если кто-то считает себя умнее богов, девочки. Я что, это вслух сказала? А, ладно.

Появились мужики, тащившие волокуши с телами. Ветки же! Вот тебе и ро́зжиг, ничё рубить не надо.

— Сжигаем, — определилась я. — Толь, обозначь место.

Посередине изрядно вытоптанной поляны закрутился огненный шар, вот он начал кататься по расширяющейся спирали, оставляя за собой обугленный круг всё больше, больше… Когда пятно достигло метров четырёх в диаметре, я сказала:

— Хватит! — и уже цыганам, — Тела — сюда, вместе с ветками. И поживее, нет у меня настроения сто лет тут торчать. Разрешаю выйти за границу посёлка, собрать… усопших.

— А как же — обмыть? — всё-таки спросил кто-то.

— Огонь всё смоет. Или вы хотите, чтобы волчьи стаи со всей округи вокруг вас ходили? Они там уже отметились, поели кой-кого. Тепло, скоро па́хнуть так начнёт, что сюда столько падальщиков подвалит — в три ряда стоять будут по периметру!

Цыгане переглянулись, мужики что-то начали покрикивать, заторопились. В десять минут всё было кончено. Братский курган получился неэстетичным, конечно. Но когда притащили первые трупы с объеденными зверьём лицами, как-то стало не до эстетики.

— Толь, жги!

Гудящее пламя поднялось на десяток метров вверх, пожирая некогда бывшее живым. Жар заставил людей отступить, образовав широкий круг. Огонь плясал на лицах, разгоняя последний холод утра.

Три минуты. Всего три минуты — и от горы трупов остались малые останки. Пламя опало.

— Витя, — я кивнула земельщику.

Кострище начало проседать вглубь, а выдавливаемые наружу бугры по периметру — наоборот, наползать в середину дымящегося круга. У меня было полное ощущение, словно я заглядываю в огромный котёл, в котором кто-то невидимый мешает земляную кашу. Сходство усиливалось ещё и тем, что земля всё ещё была горячей и дымилась.

— Помочь? — вот и наш скромный воздушник пригодится.

С реки, словно в трубу, потянуло холодным воздухом, направленным в серёдку этой кашеварни. Выполнив свою функцию, воздух вместе с частицами земли, травинками, листиками и всякой подобной мелочью устремлялся вверх, воронка поднималась всё выше, вырастая в нехилый такой смерч, наконец, он оторвался от земли и унёсся на север, скрывшись за дальним лесом.

Витя-земельщик, однако, ещё не закончил. Вот, сразу видно: человек творческий и свою работу любит. Со стороны границы, с соседней поляны, отделился и пополз в нашу сторону кусок дёрна, оставив на месте своего исконного пребывания аккуратную круглую проплешину. Заплатка втекла на место кострища и слегка вдавилась в землю, уравниваясь с окружающим пространством краями. Пройдёт пара дождей — дернина срастётся в единое целое, и не найдёшь стыков… Виртуоз, что сказать.

Над поляной висела тишина.

— Вот так бывает, когда люди считают себя умнее богов, — повторила я, глядя на весёлое травяное пятно на месте костра. — Никто не будет за вами следить. Хотите самоубиться — вперёд! Выходить за пределы поселения я разрешаю только в том случае, если вы спасаетесь от диких зверей, чудовищных тварей — есть вероятность, что они попытаются ещё раз зайти на наши земли — или дурных людей, разбойничков, — я наконец посмотрела на них и усмехнулась: — Вдруг найдётся кто-то дурнее вас? Как только угроза пройдёт — вернуться назад как можно быстрее.

Нельзя сказать, что цыган обрадовало послабление. Скорее, наоборот.

— А, и ещё! — я уже села в седло. — Если кто заболеет или травмируется, так что нужна будет срочная помощь целителя — разрешаю бежать за помощью в Малахит. Или болящего туда тащить. А там уж будете делать, что доктор скажет. Поехали, парни! Петрашенки — на выход. Возвращаемся на остров.

Цыганские старшины ИКТ Хризопраз

Григорий Санчак, старший в своём роду, угрюмо смотрел вслед удаляющейся кавалькаде, за которой поспешно ковыляли осиротевшие девки. Хотелось смачно сплюнуть да заорать, но было страшно — а ну как вернутся? Да что там… И так понятно, что кусок оказался не по рту…

Роман Шишков подошёл, встал рядом. Помолчали.

— Гриша, ты про монстров что думаешь? — начал Роман. — Пугала нас? Или взаправду?

Григорий с усилием разжал челюсти:

— Монстры, Рома — они вона где! То ли придут, то ли нет. А вот думаю я: что этой бабе помешает нас сжечь так же, как этих, — он мотнул головой в сторону исчезнувшего кострища, — если ей что не понравится…

Роман от новой мысли крякнул и полез пятернёй в затылок.

Григорий не удержался и всё-таки плюнул.

— Пошли! Работать будем, как строители коммунизма, бля…

Кельда

Положительно хочу лифт. Никогда не любила бегать по этажам, особенно после утреннего моциона со сжиганиями жертв нарушенной клятвы. В голове был булыжник.

В дверь решительно застучали.

Да бли-и-ин…

— Кого нелёгкая несёт?

— Оля это я!

Вставать я не хотела. Ну, ничего, думаю, Валентина перенесёт вид моей тушки, распростёртой поперёк кровати. Да, вот так я и лежала уже полчаса, прямо как приехала — в плаще, в ботинках…

— Заходи.

Валя нависла надо мной и сердито засопела.

— Ну и что мы тут валяемся? Завтрак давно простыл, она лежит!

Я открыла один глаз, вздохнула и закрыла снова. Ну не могу я ей сказать…

Детей было жалко. Маленьких, не успевших даже осознать, что они живы, человечков. Синих скорченных пупсиков, растаявших в огне костра, так, что даже косточек не осталось.

О, боги, страшная оказалась штука — родовая клятва. Чтоб тебе, Петрашенко-старший, на том свете икалось, где он у цыган есть.

Я подумала над вариантами ответа. Ничего не придумывалось кроме тупого:

— Валь, аппетита нет.

Она плюхнулась рядом на кровать.

— Да не ври уж мне-то. Думаешь, я не вижу? — повариха горько вздохнула. — Пошли, деток помянем. Глядишь, дадут им боги лучшую участь.