Приключения с высокими ставками и без реального риска, петля событий с постоянными наградами и эмоциональная защищенность социально приемлемого нарциссизма. Нет ничего удивительного в том, что меня так увлекла организованная религия. Она была устроена точно так же, как видеоигры.

Моя любовь к Господу привела меня в Университет Бэйлора в городе Уэйко, штат Техас – крупнейший баптистский университет в мире. Я был родом из семьи военных, поэтому закономерно подписался на учебную программу военно-воздушных сил. В обмен на оплату обучения я должен был отслужить четыре года в регулярных войсках после выпуска.

Я планировал углубиться в изучение религии и стать военным капелланом. Но жизнь в колледже способна изменить приоритеты. В неконтролируемой свободе, какую можно встретить только в идеализированной среде совместного обучения, есть нечто, заставляющее тебя поставить под сомнение все, во что ты когда-то верил. И это нечто называется случайным сексом. Будем честны: Бог, конечно, хорош, но в обнимашках явно не мастак. Наши с Ним отношения не дожили и до конца вводного курса.

Официально мы узаконили наш разрыв, когда я перешел на направление телекоммуникаций – ближайшее к ученой степени в киноискусстве из всего, что я мог найти. Судя по всему, после выпуска ВВС могли запихнуть меня на любую должность вне зависимости от моей квалификации. Так что можно было переключиться на что-нибудь, что мне действительно нравилось. Как раз на своем новом направлении в местном коммуникационном центре я разузнал о Братстве NoZe[10] – тайном обществе паразитов и жуликов. Члены NoZe наводили ужас на Университет Бэйлора вот уже на протяжении 80 лет. Руководство университета мечтало выгнать их из кампуса, но никто толком не знал, кто они такие. Помимо редких появлений на публике, единственным доказательством существования NoZe была газета под названием «Веревка». По кампусу то и дело разлетались новые выпуски, преподносившие актуальные темы в формате занятных сюжетов под соусом из сатиры и плоского юмора.

Все, о чем я мечтал, будучи ребенком, было прямо у меня под носом. Я должен был присоединиться к братству.

В «Веревке» был описан довольно простой процесс вступления в сообщество. Нужно было лишь написать юмористическую статью. Я решил написать анализ несуществующей книги «Маленький трах: мягкий и липкий мир карликового порно», снабдив его обильными цитатами. Согласно инструкции, нужно было распечатать текст, дождаться определенной ночи, найти нужную церквушку, зайти на задний двор, где будет стоять бородач с факелом, и опустить листы в помойное ведро. Если мою заявку посчитают достойной, представители NoZe сами со мной свяжутся. Я сделал, как было велено. Примерно в три часа ночи зазвонил телефон. О том, что было после этого, я мало что могу рассказать. Помню, как катался на конвейере в заброшенном здании, наблюдая за полуголым толстяком, изображавшим, будто он курит сигарету через пупок. Все остальное как в тумане.

Членство в тайном обществе – не из тех вещей, что стоит раскрывать остальному миру. Особенно если это общество регулярно занимается взломами, кражами и вандализмом. Но поскольку у всех этих преступлений явно истек срок давности, готов признать: я действительно был в Братстве NoZe.

Армия США предсказуемо не оценила мое членство в антиправительственной организации, нацеленной на унижение руководства и попрание принципов Университета Бэйлора. За семестр до выпуска оплата моего обучения была отозвана. И в этом был виноват только я сам. Если бы я держал рот на замке, армейские никогда бы не узнали о наших делах в NoZe. Но я просто не видел смысла присоединяться к тайному обществу, если у меня не было возможности об этом хвастаться.

Я делал ставку на грядущие четыре года гарантированной занятости. Теперь они улетели у меня из-под носа, а на руках у меня был лишь диплом по специальности телекоммуникаций с 45 % посещаемости и средним баллом 2,4[11]. И это было самое счастливое событие в моей жизни.

Видите ли, «Веревка» разожгла во мне какой-то огонек. Многие ночи напролет я копался в статьях и сюжетах – и страстно полюбил писательское дело. Это был порыв. Если бы я не писал для «Веревки», то работал бы над сценариями, рассказами и чем угодно, ради чего нужно было бы печатать слова на бумаге.

Я быстро все понял. В один момент я смотрел на слова как на простые инструменты связи и выразительности. А в следующий – я моргнул так быстро, что мозг даже не успел считать движение век – все изменилось. Я увидел в словах и буквах их истинную суть древних рун, наделенных практически алхимической силой и потенциалом. В тот момент я точно осознал, чем хочу заниматься в жизни. Я больше не хотел стать мультяшкой, проповедником, офицером и даже вором. Остаток своей жизни я посвящу служению этим чертовым незамысловатым словам.

Ровно это же я сказал своим родителям, когда позвонил им, чтобы сообщить об исключении из рядов ВВС. «Не переживайте, все будет хорошо, – сказал я в трубку. – Я стану писателем».

В отчаянии есть свои плюсы.

Сотворение искусства – тяжелый, даже болезненный процесс. В частности, писательское дело может потребовать дни или даже месяцы одиночества, сомнений и споров с голосом собственного разума. Чтобы преуспеть, необходимо вкладывать в дело время и силы. Читать чужие труды – и хорошие, и плохие. Писать, редактировать, редактировать и редактировать, пока ты сам не признаешь, что настала пора двигаться дальше. И что самое главное, каждый день необходимо бить себя по лицу в надежде, что ты выйдешь победителем в противоборстве с самим собой. Можно приучиться к такому образу жизни, но не прийти к нему естественным путем.

Комфорт, довольство и финансовая защищенность – прирожденные враги начинающего писателя. Люди инстинктивно стараются избежать страданий, такое поведение прописано в наших ДНК. Когда речь идет об эмоциональных страданиях, писательский труд может послужить убежищем. Поэтому для писателя важно испытывать страдания в том или ином виде. Все хорошее необходимо изживать, пока не останется сплошной негатив: зависть, мелочность, отчаяние. И отчаяние – важнее всего.

Спустя год после выпуска я жил в Нью-Йорке, снимая в субаренду крохотную комнатушку в районе Алфабет-Сити. Все, что у меня было, – ноутбук, набитый одеждой чемодан, потрепанный матрас, который я нашел на обочине, да еще металлический столик с деревянной столешницей и плетеными корзинами, который служил одновременно рабочим местом и комодом. На дворе стоял июнь, а комната была оплачена до конца августа. На кармане у меня было около двух тысяч долларов, которые я сумел заработать, разгребая компакт-диски в торговом центре Остина, штат Техас. Этого хватило бы, чтобы дожить до наступления осени. У меня оставалось три месяца, чтобы разгрести все дерьмо в голове, найти работу, оформить аренду и начать новую жизнь в Нью-Йорке, где я практически никого не знал.

Хотя постоянной работы у меня не было, нельзя сказать, что я бездельничал. Еще в Остине я познакомился с парой начинающих продюсеров, которые работали с режиссером, проживающим в Адской кухне на Манхэттене [12]. Я ни в жизнь не вспомню, как его звали, так что будем называть его просто Чуваком. Чувак снимал видеоклипы для рэперов, но собирался взяться за полнометражный фильм. У него на руках уже был сценарий: основанная на реальных событиях и разворачивающаяся в 1980‑х криминальная история про ямайских наркодилеров в Бруклине. Текст был хреново написан. Его принес режиссеру очевидец тех событий, но он не был профессиональным сценаристом. Продюсеры предложили мне причесать этот текст. Я предположил, что мне заплатят.

«Сделай так, чтобы по нему можно было что-то снять, – сказали они. – Чтобы мы могли его продать. Тогда и поговорим о деньгах».