Мерида говорила, и ее речь казалась мне трясиной, в которой я увязала все глубже и глубже. Эта женщина и правда напоминала змею, коварную, изворотливую гадюку с зубами, полными яда.

— Если ты знаешь способ все исправить, назови его.

— Я назову.

Мне почудилось, или глаза советницы сверкнули торжеством?

— Назову, когда мы вернемся в Сумеречные земли.

— Нет, ты расскажешь все сейчас. Ты не в том положении, чтобы ставить условия.

И снова это непонятное выражение на ее лице.

— А ты в том? Сама ты в том положении, о великая, потерявшая память эйхарри?

* * *

Мерида ушла, оставив после себя гадкое чувство, будто меня макнули головой в грязь. Верить бывшей подруге было нельзя. Избавиться от нее казалось наилучшим решением. Вот только Мерида подстраховалась — в рукаве ее был припрятан козырь.

Блефовала она или действительно знала способ исцелить душу изнасилованного эльфа? Не водила ли меня за нос? Что, если не ждать возвращения в Сумеречные земли, а постараться выведать все уже сегодня с помощью колдовства или пыток? Боль делает людей сговорчивыми.

Последняя мысль была не моей. Она принадлежала прежней темной эйхарри и напугала меня до смерти. Неужели во мне постепенно просыпалась кровожадность? Если сейчас я пойду по пути жестокости, не разбудит ли это мою прошлую личность?

После долгих раздумий я решила плыть по течению. В конце концов, Мерида принесла клятву верности и не могла мне навредить. И все же терять бдительность не стоило. Ухо следовало держать востро.

Глава 7

Решив все дела с советницей, я вернулась к завтраку. Еда остыла, но была свежей и разнообразной — а о чем еще можно мечтать в походе?

Тарелку с мясом я подвинула ближе к эльфу, а бутылку вина — к себе. После разговора с Меридой хотелось опрокинуть стакан другой, и не этого слабого виноградного пойла, а чего-нибудь покрепче.

Эльф умирал от голода, но от диких жареных уток отвернулся с демонстративным отвращением, морщась и едва ли не зажимая нос пальцами.

Пхати — отличная повариха, качество мяса тоже не вызывало сомнений, так что в поведении пленника я углядела детский протест: сдохну без еды, но не приму от врага подачку. Что ж, сюсюкаться с кем бы то ни было я не собиралась.

Пожав плечами, я оторвала от птичьей тушки хрустящее крылышко и проглотила, не жуя. Наверное, со стороны столовые манеры драконов кажутся жуткими, особенно — утонченным эльфийским аристократам. Так это они еще не видели, как я трапезничаю в своем животном обличье. Вот где действительно ужас и кошмар.

— Не надоело упрямиться?

Пленник явно боролся с собой. Он то и дело косился в сторону низкого наколдованного столика, ломившегося от еды. Слюна собиралась у него во рту, и эльф с трудом ее сглатывал, но продолжал брезгливо кривить губы, при том, что в глазах читался откровенный голод.

— Ну хватит. Составь мне компанию. К чему эти глупые игры? Что и кому ты стремишься доказать? — Слизав с пальцев мясной сок, я насадила на нож мелкую куропатку и протянула пленнику. — Давай. Я уже поняла, что тебе требуется особое приглашение. Считай, это оно. Или ты ждешь, пока тебя начнут кормить с ложечки?

Со вздохом эльф посмотрел мне в глаза. Он смотрел долго и пристально, словно пытался взглядом передать какую-то мысль. Потом кончиками пальцев завороженно коснулся птицы, надетой на лезвие, но сразу отдернул руку.

— Это очередная изощренная попытка поиздеваться? — спросил он, отвернув от меня лицо и разглядывая тканевую стену шатра, хотя на ней не было ровным счетом ничего заслуживающего внимания.

— Прости, что? Попытка поиздеваться? — я поставила обратно кружку с вином, которую поднесла к губам. — Я тут, накормить тебя стараюсь, понимаешь ли.

— Животной пищей?

— А что не так-то?

— Эльфы не едят мясо. Это всем известно.

Всем, но не бывшим злодейкам с дырявой памятью.

И надо же было так облажаться!

Я окинула взглядом обеденный столик у кровати: повариха забыла положить овощи, о которых я просила. И я даже не могла на нее за это сердиться — утреннее меню полностью соответствовало моим предпочтениям: драконы траву не жаловали.

— Я забыла. — Аппетит пропал. Я поднялась на ноги, высунулась из палатки и окликнула слугу. — Овощей сюда. И побольше. И посвежее. И гномьи сухари. Ты ешь гномьи сухари? Нет? Тогда зачарованный хлеб. Все, что осталось. Экономить больше нет смысла. Завтра мы возвращаемся в Сумеречные земли.

* * *

Ел эльф без спешки, невероятно изящно и явно мучился из-за отсутствия столовых приборов. Мы, варвары, привыкли брать мясо голыми руками — ушастые даже ломтик огурца, перед тем как поднести ко рту, накалывали на вилку.

— Рыбу ты тоже не любишь?

— Некоторые отнимают жизни ради удовольствия, мы этого не делаем даже ради пропитания.

Понятно, камень в мой огород. Скольких убила безжалостная Иданн Окайро во время войны и просто так, из любви к процессу?

— Принципиальные, значит. Не пачкаете руки кровью. А куда подевались ваши убеждения, когда вы защищали свои земли от врагов? Рубились знатно.

Эльф отпил из кружки воды. К вину он тоже не притронулся.

— За это мы ненавидим вас, захватчиков, еще сильнее, — он говорил спокойно, будто вел со мной светскую беседу о погоде. — За то, что вы заставили нас пойти против законов Светлоликой.

Пленник отодвинулся от стола, этим жестом показав, что закончил завтракать. Он ел медленно, как будто без аппетита, но все тарелки перед ним оказались пусты, вычищены до последней крошки.

— Если не хочешь добавки, то вернемся к лечению. Полотенце придется снять. После я найду тебе нормальную одежду.

Похоже, за время трапезы пленник успел забыть о том, что мы не довели дело до конца, и от моих слов его скулы жарко вспыхнули. Он опустил взгляд, замявшись.

— Той женщине ты сказала, что не хотела для нас такой участи. Ты разозлилась из-за того, что эти твари нас… — Он словно сам себя успокаивал, и я поспешила его заверить:

— Тебе нечего опасаться. Даю слово.

— Слово Чудовища из Сумерек? — уголки его губ приподнялись в горькой усмешке. Рука потянулась к полотенцу. На мгновение пальцы крепче сжали ткань, а потом откинули ее в сторону. Взгляду открылась покрасневшая припухшая плоть. Надо было нанести на нее целебную мазь, тщательно распределить по всей натертой поверхности и прочитать специальное заклинание.

«Ему будет больно, — подумала я. — Больно, даже от самых нежных прикосновений».

Эльф смотрел в сторону, пряча лицо за светлыми волосами, так что я видела лишь краешек острого уха. Ярко-красный. Каждая мышца его тела была напряжена. В ожидании моих действий эльф боялся даже дышать.

Я зачерпнула немного мази и замерла в нерешительности, не зная, как дотронуться до алой, воспаленной кожи у него в паху и не причинить страданий. По всему выходило, что процедура не получится легкой и безболезненной.

— Придется потерпеть, — сказала я и очень нежно, очень осторожно прикоснулась скользкими от мази пальцами к уставшему достоинству пленника.

Эльф вздрогнул, и его тело окаменело еще больше. Теперь он напоминал статую. Живую и не знающую, куда себя деть от неловкости. Румянец перекинулся на его шею и растекся по груди. Кожа под моей ладонью пылала, нездоровая, лихорадочно горячая.

Осмелев, я пропустила безвольную плоть пленника сквозь кольцо влажных пальцев. Жест этот напоминал ласку, которой любовники одаривали друг друга в спешке, если не имели времени или удобного места для более искушенных игр. В ответ на мое прикосновение эльф зашипел сквозь стиснутые зубы, но не от удовольствия, к сожалению, — от боли. Подождав, я двинулась дальше, нырнула ладонью ниже, под его мягкую мужественность, и, смазывая, покатала в руке гладкую, беззащитную мошонку.

— Раздвинь ноги, пожалуйста. Мне неудобно.

На середине фразы я осеклась, испугавшись реакции на свои слова. Что, если пленник воспримет их так же резко, как и невинную просьбу приоткрыть рот? Вдруг я снова невольно разбередила его раны, подняла со дна болезненные воспоминания?