Антон на правом крыле, Маша — на левом.

К десяти часам утра Кирилл и Антон с ликующими воплями выскочили из сарая-столовой и принялись маршировать вокруг ковра. В руках у Кирилла была толстая пачка исписанной бумаги.

— Э, друзья, рехнулись? — резонно спросил Женька.

Кирилл вместо ответа только потряс бумагой.

— Кончил?! — догадался Сергей.

Кирилл кивнул головой.

— Урра! — закричали все. — «Букварь» создан! Кирюху качать!

Его подбросили несколько раз, и затем все вместе, трубя марш, под Валькин аккомпанемент прошлись праздничной демонстрацией вокруг поляны.

В этот день самбисты должны были сдавать нормы ГТО по плаванию. Кирилл и Сергей особенно волновались, остальные всячески подбадривали их, напоминая, с какой легкостью они преодолели вчера расстояние до острова имени Валентина Ярыгина. Кирилл молчал. Сергей отшучивался, но довольно нервно: все-таки одно дело плыть рядом с плотом и товарищами, другое — в официальной обстановке, на глазах у девушек.

У заливчика за домом пловцов было оживленно и весело, царила бодрая деловая атмосфера. Василий Ефремович отдавал распоряжения, пловцы готовили на воде дорожку.

— Ну, герои, отдыхайте пока, — обратился к самбистам Подвысоцкий. — Вы трое — на ГТО второй пойдете, а этих двоих, — он показал на Кирилла и Сергея, — так и быть, пущу на ГТО первой.

— Э, нет, Василий Ефремович, — возразил Сергей, — нам ГТО первой ни к чему, нам ГТО второй «отличник» подавайте, полные четыреста метров.

— Ладно, ладно, шутить после будем, сейчас некогда, — Подвысоцкий озабоченно прошагал дальше.

Когда поплыла последняя партия гимнасток, Антон подошел к Подвысоцкому и сел с ним рядом.

— Василий Ефремович, Смородинцев не шутил: мы все будем сдавать четыреста метров.

— Смеетесь вы, что ли?

— Василий Ефремович, они тренировались почти каждый день, а вчера на проверку проплыли, наверно, с полкилометра.

— Когда вы только все успеваете: и самбо отлично сдали, и колхозникам, оказывается, два гектара скосили, и картошку у меня из-под носа увели, да еще плавать научились… Ну ладно, пускай плывут.

— Спасибо, Василий Ефремович! — Антон вскочил и побежал к своим. — Согласился!

Сергей и Кирилл кисло выразили удовлетворение: им и хотелось и не хотелось плыть эти четыреста метров.

Наконец Подвысоцкий закричал:

— Самбисты! Сюда! Все на этот камень, прыжок — и вон до того острова, вокруг него и сюда — ровно четыреста метров. Кто не выдержит, пусть вылезает на сопровождающую лодку или отдыхает на острове.

Положение неожиданно осложнилось: Кирилл и Сергей прыгать в воду не учились, они плавали только от берега.

Но деваться некуда. Их появление на камне над водой вызвало сенсацию среди девушек-пловцов. Сергей небрежно помахал им рукой:

— Девочки, учитесь прыгать в воду!

— На старт — внимание — марш!

Раздался всплеск — Женька, Валя и Антон прыгнули головой вперед, вынырнули и поплыли. Сергей и Кирилл, посмотрев на них, оттолкнулись и шлепнулись на воду плашмя, со страшным шумом. Скрывшись под водой, они не слышали, к счастью для себя, ни ругани Подвысоцкого, ни смеха и возгласов ужаса среди зрителей. Появившись на поверхности, поплыли каждый по-своему: Сергей — кролем в собственной интерпретации, Кирилл — неторопливым брассом.

— Нет, прилично плывут, шельмы, — пробормотал Василий Ефремович, присматриваясь к их движениям. — До чего все-таки трудолюбивы, разбойники!

Вслед за ними тронулась лодка и поплыла группа пловцов. Женька, Валя и Антон обогнули островок и поплыли обратно. Сергей и Кирилл плыли им навстречу все в том же ритме, что и сначала.

— Держитесь, ребята! Го-го-го-го! — прокричал Женька.

Кирилл только взглянул на него: они еще не умели разговаривать в воде. Первые трое, почти не растягиваясь и держась рядом (для Женьки уроки марш-броска даром не прошли), подплыли к берегу и сели, отдуваясь, среди успевших высохнуть девушек. Сергей и Кирилл медленно приближались, их темп заметно снизился, каждое движение было тяжелей предыдущего, но берег был уже рядом, и они уверенно двигались к нему. Вот стало совсем мелко, но они упорно плыли, пока не коснулись животом дна, только тогда встали и пошли в обнимку на сушу, покачиваясь на неверных ногах.

— Девочки! Учитесь… выходить из воды! — прерывистым голосом прокричал Сергей и помахал рукой.

Во время заплывов самих пловцов, которые стремительно, как торпеды, или мягко, как тюлени, плавали по дорожкам, Антон неожиданно сказал:

— Министры! Экзамен сдан, «Букварь» написан, плавание — позади, продукты — кончились. Давайте попросим сейчас машину, сматываем манатки и едем в Мельниково — поезд отходит в семнадцать пятнадцать.

— Сегодня? — оторопело спросил Женька. — Ведь все едут завтра.

— У всех есть средства для поддержания жизни, а у нас уже сегодня нет ни продуктов, ни денег.

— А что, давайте! — загорелись все одновременно. — Антон, иди к Подвысоцкому.

Антон подошел к начальнику лагеря.

— Василий Ефремович! — он осторожно потрогал его за плечо.

— А, ты? Ну что ж, молодцы, молодцы! Похвально. Кто их тренировал?

— Ярыгин.

— Отметим особым приказом, наградим грамотой.

— Василий Ефремович, грамота — это хорошо, но я по другому вопросу… Дайте нам сейчас машину, мы поедем семнадцатичасовым поездом.

— Что? С ума сошли. Завтра организованный отъезд, сегодня еще погуляйте.

— У нас нет ни денег, ни продуктов. Как мы до завтра проживем?

— Привет! А где же тридцать рублей, что Пильщиков не так давно получил?

— Да видите ли, такие обстоятельства…

— Ах, у вас обстоятельства? А у меня тоже есть одно обстоятельство: дисциплиной называется…

На обед самбисты съели все, что у них было, выскребли кастрюли, подобрали все крошки на полке и вычистили сахарный песок из швов мешочка. Голая скучная полка в столовой заставила их вернуться к идее Антона.

— Академики, надо ехать, — сказал Сергей. — У меня мысль: послать к Подвысоцкому Женьку. Эта щука после кросса питает к нему вполне нелогичную слабость, авось клюнет на нашего живца?

Женька без долгих разговоров отправился к Подвысоцкому — отмерять очередные три туда да три обратно километра. Такие дистанции у самбистов перестали считаться за расстояние.

Подвысоцкий отдыхал в гамаке, покуривал. Он увидел Женьку и спросил негромко:

— Ну что, неуемные? Что вам еще нужно?

— Василий Ефремович, как хотите, нам нужна машина. Ну никак нам нельзя дожидаться до завтра, сейчас все на обед выскребли, даже ужина нет.

— Вот странные вы парни! Неужели вы думаете, что я не хочу вам помочь или злобу к вам питаю? Наоборот, вы мне, разбойники, нравитесь, ребята дружные, смелые, веселые, сумели без денег впятером прожить. И за картошку не сержусь: теперь даже смешно вспомнить. Трудно вам день перебиться? Возьми у меня хлеба. А машину я не могу дать: бензина мало, на один рейс. Поэтому всей душой к вам, но не могу, дорогой, не могу…

— Ну, что ж, спасибо на добром слове…

— Погоди, я тебе сейчас хлеб и деньги вынесу, — он начал вставать с гамака.

— Нет, Василий Ефремович, сидите, — вздохнув, отвечал Женька. — У нас такой устав: самбисты в долгу не остаются, а где уж теперь вернуть долг? Терпели, терпели, а в последний день сорвемся? До свидания.

— Брось ты, чудак, устав у них…

— До свидания, Василий Ефремович! — крикнул Женька уже из-за забора.

А между тем касса самбистов была пуста, в ней хранилось лишь девять неприкосновенных рублей — столько, сколько нужно пятерым на проезд до Ленинграда и на трамвай (и то без уплаты за багаж, но там уж как-нибудь…). Оставаться еще сутки было решительно невозможно.

Пятеро лежали на поляне вокруг костра. Где же выход?