После его ухода Антон объявил экстренное заседание совета министров.

— Выношу на обсуждение кабинета следующий вопрос первоочередной важности: медицина в питании предусматривает жиры, а мы пренебрегаем ее установками. Я предлагаю изыскать в бюджете сумму, необходимую для покупки полкило масла. А чтобы заполнить брешь…

— Избежав при этом инфляции, — Сергей с серьезным видом кивнул головой.

— Я полностью согласен с министром внешней торговли, коллегой Смородинцевым, и также считаю, что выпуск новой партии бумажных денег нам сейчас ни к чему, — продолжал Антон. — Так вот, чтобы избежать финансового краха, придется расширить международную торговлю. То есть я имею в виду выменять на рыбу и ягоды у пловцов и художественной гимнастики хлеб. Если мы с этим согласимся, то вечером Кирилл и Женька отправятся на рыбную ловлю, а мы все по дороге к пловцам сейчас наберем ягод и сменяем их перед занятиями.

Министры согласились с этим проектом после двух запросов, направленных в адрес премьер-министра.

Министр обороны. Не считает ли уважаемый премьер…

Министр внешней торговли. Глубокоуважаемый.

Министр обороны. Глубокоуважаемый премьер, что кабинет, командируя меня на столь ответственную операцию…

Министр внешней торговли. От успешного проведения которой зависит, может быть, все дальнейшее наше благосостояние и будущее теоретической физики…

Министр обороны. Совершенно верно, я благодарю коллегу министра, возглавляющего наши махинации по обману доверчивых туземцев, за верную формулировку, найденную им, что кабинет мог бы меня сегодня освободить от приготовления обеда и мытья посуды.

Премьер-министр. Ваше заявление не лишено оснований. Вероятно, министр по делам искусств любезно согласится подменить вас на несколько часов.

Министр обороны. Я удовлетворен ответом.

Министр по делам искусств. Хм, вообще-то говоря…

Министр внешней торговли. Как, по мнению премьер-министра, отнесется к нам Подвысоцкий после того, как мы перехватили у него молодую картошку и пропустили несколько тренировок?

Премьер-министр. Я полагаю, что, преподнеся ему определенную толику ягод и, самое главное, продемонстрировав перед ним феноменальные успехи в плавании, достигнутые министрами просвещения и внешней торговли, мы размягчим сердце упомянутого общественного и политического деятеля.

Министр внешней торговли. Я удовлетворен ответом.

После заседания совета министры отправились на плавание, захватив с собой большую кастрюлю для ягод.

Валентин остался дежурить. Он почистил рыбу и поставил ее вариться, а сам улегся под деревом и принялся перебирать свои англо-русские карточки. Он совершенно ушел в это занятие, когда густой протяжный рев послышался где-то совсем неподалеку. В сознании Вальки молнией мелькнуло воспоминание о чем-то неприятном, связанном с этим ревом. Ах, да! Гигантский бык Кирька мычал здесь и тогда, когда Володька-пастушонок забрался к ним в столовую. «Валентин поднял голову: мираж, что ли? Он опять увидел, как Володька шмыгнул в приоткрытую дверь столовой! И, как в самый первый раз, подобно хищному тигру, подкрался Валентин, и, подобно кроткому олененку, забился у него в руках Володька. Но мгновение — и Володька перестал трепыхаться, выпрямился и с большим достоинством посмотрел на насильника. Озадаченный этим, Валька на секунду выпустил его из рук, но тут же опять схватил, однако Володька не делал никаких попыток к бегству.

— Опять? — спросил Ярыгин, переводя дыхание.

— Пусти! — Володька выдернул у него руку.

Пораженный наглостью грабителя, Валька отпустил его, и Володька стал одергивать на себе рубаху. Только тут Валентин обратил внимание на разительную перемену, происшедшую во внешности пастушонка. Он был пострижен и, видимо, помыт, ибо волосы его стали вдвое светлей. Вместо грязного ватника с отовсюду торчащими клочьями ваты на нем была почти новая чистая рубаха, заправленная в брюки без заплат.

— Ну, что скажешь?

Володька шмыгнул носом, но это был в данном случае звук, выражающий независимость.

— Ну? — грозно повторил Валька.

— А вон, принес, — Володька кивнул в угол. Ярыгин глянул туда и разинул рот: на столе лежал большой кусок сала и пучок зеленого лука.

— Ты где взял? — только и смог спросить Валька.

— А на ферму привезли, я у тети Поли попросил будто для себя, а сам погнал Кирьку, дай, думаю, вам занесу. А то где вам взять? Девки на ферме говорят, что у вас денег не стало.

— Так… — протянул Валька. — Вот, значит, как.

— Ну, я пойду, прощевайте, — сказал Володька. Валька все еще не мог ничего сообразить.

— Слушай, кто это тебя так нарядил?

— А что? — насторожился Володька.

— Да ничего, красиво стало.

— А, — успокоился Володька, — это тетя Поля. Батька ее все уговаривает к нам перейти жить — заместо матки значит, а она говорит: кончай пить, тогда перейду, а сама, значит, мне уже рубаху достала и другое кое-что. Она душевная девка, тетя Поля-то, — завершил он, подражая кому-то.

— Ну, а батька что?

— Ладно, говорит, брошу, только переходи. Тетя Поля у нас всю избу прибрала. Приходите, теперь у нас чисто, — вежливо пригласил он. — Ну, я пойду, а то Кирька сбежит.

Он прошел мимо Валентина, который так и не решил, как следует поступать в таких обстоятельствах, и вскоре гулко протопал по мосткам.

— Кирька! Ах ты негодник! Ты куда залез? — услыхал Валька его звонкий голос.

— Хм, н-да… — подытожил Валентин, свои размышления.

А в это время самбисты уже вышли напрямик через лес к заповедному зеленому холму, сплошь усыпанному крупной черникой. Изредка попадалась и земляника. Вскоре кастрюля была почти полна. Солнечный свет, рассеянный зелеными кронами деревьев, мягко падал на их загоревшую кожу — темно-коричневую у Кирилла и бронзовую у остальных. Такие все разные, они чем-то неуловимо походили друг на друга. Похудевшие лица и крутой разворот плеч, легкая, неслышная походка и спокойный взгляд людей, уверенных в своей силе, и, кроме того, какое-то сходство в повадках и жестах, какое бывает у людей, которые живут вместе, — все это придавало что-то общее столь непохожим юношам.

Миновав бурелом и болотце, они вышли к озеру. На берегу сидели Подвысоцкий и несколько пловцов. Самбисты поздоровались, пловцы весело им ответили. Подвысоцкий что-то процедил сквозь зубы.

— Виноваты, Василий Ефремович, никак не могли за это время прийти на занятия, — сказал Антон. — Приносим повинную и угощаем всю честную компанию сладкой ягодой. — И поставил кастрюлю в середину круга.

— О, молодцы ребята! — обрадовались пловцы, запуская руки в кастрюлю и полными горстями отправляя ягоды в рот. — Простим их, Василий Ефремович!

— Говорил же мне Глеб, что наплачусь я с вами за свою доброту, — пробурчал Подвысоцкий, но ягоды своим вниманием удостоил.

— Э! Ребята, потише! — закричал Сергей. — Угощаться угощайтесь, да помните, что мы вам ягоду принесли менять на хлеб. Такса обычная: пятнадцать стаканов за буханку хлеба.

— Куда вам еще? — удивились пловцы.

— Как это «куда еще»? У нас ни крошки нет.

— Вчера машина ходила в Ряйселе, — сказал один из пловцов. — Взяли мы четыре громадные буханки: три на нас, одну на вас. Так Корженевич такой шум поднял! Что, говорит, пловцы? Половина из них девочки, а у меня, говорит, пять львов, и каждый может такую буханку в один присест съесть, и взял для вас две буханки.

— Хм, странно. Он сегодня был у нас и ни словом про хлеб не обмолвился…

— Наверно, вечером принесет! — сказал Кирилл. — Ведь он видел, что мы без хлеба едим.

Когда начался урок, Сергей и Кирилл, добросовестно работая руками и ногами, проплыли на глазах у всех добрые сто метров. Пловцы бурно выразили свой восторг, у Василия Ефремовича весело заблестели глаза.

— Ну и разбойники, одно слово — разбойники. Что вытворяют, а? И хотел бы злиться, да не могу. Ну ладно, Пильщиков, иди сюда, получай: деньги на твое имя пришли.

После секундного оцепенения раздалось такое громкое троекратное «ура!», что пловцы позажимали уши. Трубя и распевая, самбисты торжественно промаршировали вокруг Подвысоцкого вслед за Женькой, который размахивал тремя красными бумажками.