Венчало жезл странное нагромождение элементов. Во-первых, два будто бы опаленных крыла, выполненные не то из рубина, не то из граната. Хотя, более вероятно второе, потому что рубиновым было сердце, по обеим сторонам которого эти крылья располагались. Само же оно казалось немного неуместным, потому как, в отличие от древка, черной змеи и крыльев не вызывало отталкивающих чувств. Кстати, едва заметный глаз белой земли, напоминающий полумесяц с жемчужиной зрачка, смотрел как раз на сердце, тогда как ромбовидный (у черной кобры) пристально уставился в неведомые подземные дали.
На сердце крепился золотой обруч, довольно тонкий и полый внутри. Непостижимым образом в самом центре окружности, образованной обручем, «висела» белая искра, слабо мерцающая в ночной темноте. Эбессаху показалось, что глубина и сила мерцания искры зависят от воли владельца жезла: у сильного и благодушного человека он горел бы солнечным светом, а не тускло мерцал. Впрочем, доказать свое предположение пират никак не мог.
Наконец, обруч венчала странная корона с вкраплениями изумрудов и камней синего цвета. Одна половина короны была выполнена из золота, вторая — из серебра. Верхний зубец, сочетающий оба металла, украшал переливающийся тысячами граней пурпурный камень — очень странный, какой-то влекущий, совсем не простой. Пожалуй, ничто в жезле так не поразило воображение Эбессаха, как сила, содержащаяся внутри пурпурного кристалла — будто некто всесильный запер все тайны, ночи, тени, загадки и секреты мира в его хрупкую оболочку!
Заметив внимание пирата к жезлу, Шатар обратил на него взгляд пустых «нагрудных» глаз. Словно бы изучал, взвешивал что-то в уме… Затем в голове Эбессаха прозвучал, кажется, немного задумчивый голос:
— А ты не дурак. Да, этот предмет, действительно, может служить самым разным делам и силам, в зависимости от желания владельца. Вот только желания его хозяина неизменно будут зависеть от того, сумеет ли тот пересилить волю предмета, или сам жезл покорит его. Причем одолеть необходимо каждую из составляющих, Эбессах (и откуда Шатар узнал его имя и мысли? Наверное, просто слышал их, как любой человек слышит громкий голос посреди пустого зала). Мне отдает приказы черная змея. На молчании и полном подчинении она не настаивает, но исполнения единственного приказа требует беспрекословно — уж прости за доставленные неудобства, — Последние слова прозвучали с потусторонним сарказмом, от которого Эбессаху захотелось воткнуть себе нож в сердце, лишь бы не слышать капитана, — Я говорю с тобой, потому что, возможно, это важно: дать понять хоть кому-то, что я не желаю зла людям. Она — желает. Отказаться — невозможно. А если бы и смог собрать силы, чтобы противодействовать — она бы немедленно убила меня.
Эбессах поосторожничал и решил не осмыслять сказанное капитаном. Мало ли, вдруг подумает что-то не то, и за это лишится жизни? Не то чтобы пират боялся смерти, но уж очень не хотелось отдавать свое тело этим теням… Почему-то такая смерть казалась ему особенно страшной и бесповоротной. Но не думать оказалось сложно: трудно уже просто не говорить, а не думать? Это просто немыслимо! Мысли все равно просачивались в голову, и пират предпринял, как ему вдруг показалось, единственно возможный в этих условиях шаг: попытался представить между собой и капитаном алмазную стену. Как ни странно, Шатар отреагировал на мыслеобраз: резко обернулся к нему и еще более пронзительно просверлил нагрудными глазами. В голове прозвучал голос с легкими нотками озабоченности и угрозы:
— Даже так? Странно, что ты все еще знаешь, как… Впрочем, некоторые навыки сохраняются. Советую сменить материал стены: от «матросов» достаточно будет и селенита, а от меня и алмазной не закроешься. Но разозлишь — и тебе будет больно. Очень. Уверяю, мысленная защита в этом случае не поможет. И вообще, тебе пора уснуть.
С этими словами капитан отвернулся, а Эбессах, как ни пытался сопротивляться, провалился в долгий и жуткий сон. Кошмар мучил его, но проснуться никак не получалось. То на его глазах убивали спутников, то проносились какие-то унизительные и отвратительные сцены. Откуда-то сбоку раздавался надсадный крик Тартры: и невозможно было понять, на самом деле это или во сне. В любом случае, при всем желании, придти на помощь не получалось — в этом сне Эбессах явно не был хозяином…
Просыпаясь, пленники неизбежно натыкались взглядом на картины застывшего в тумане океана. Хорошо хоть не видели изнанки мира, по которой путешествовал галеон в дневные часы: на эти периоды капитан погружал их в сон, причем, из соображений "их собственной безопасности". Из странных речей мертвецов Эбессах понял, что на самом деле корабль-скелет называется не «Шартарат», а "Шатар'Кхем" — почему-то это знание показалось ему важным. Правда, пират так и не понял, каким образом различил в неясном шипении название судна.
Для пирата оставалось непонятным также и то, почему Шатар оставил в живых всех троих. Если ситуацию с Тартрой еще можно было объяснить (все же эльфийка, а, как ни крути, мертвяки к эльфам и пытались подплыть в свое время), то своеобразное милосердие капитана в отношении себя и Фалькона он осмыслить никак не мог. До тех пор, пока сам Шатар, «подслушав» мысли, не ответил кратко:
— Два человека ничего не меняют, и я все же стараюсь не истреблять тех, кто отличается от тупого скота, считающего себя разумным. По крайней мере, пока змея не прикажет. Но вы ей глубоко безразличны. Впрочем, скоро станет все равно.
— Куда мы плывем? — Вдруг, повинуясь порыву, Эбессах сформулировал мысль и «выстрелил» ею в сторону Шатара. Тот, как показалось пирату, слегка удивился и промолчал. Но потом все же ответил:
— Ты и это умение помнишь? Видимо, я сильно недооценил собственный народ. Хотя, быть может, ты потенциальный бродяга, но этим пусть занимается Шартарат или Звездный. Если вы чудом встретитесь однажды — в это мне, откровенно говоря, не верится. Мое дело — доставить эльфийку к могильнику на островах Тоски. Там все и решится: сейчас или когда-то еще. Обещаю отпустить вас сразу, как дело будет выполнено, да только бестолку: вырвавшиеся тени сметут вас. Даже мне всех не остановить: возможности жезла весьма ограничены в Природном мире. Думаю, самое разумное для тебя и спутников сейчас — готовиться к смерти. Если веришь в какие-то силы-хранители — помолись им, вдруг спасут.
И тут в диалог вторгся мысленный оклик Тартры. По всей видимости, она тоже сумела направить реплику:
— Послушай, Шатар, что-то ты слишком вольно рассуждаешь для отродья, желающего зла всем вокруг. Зачем тебе это? Меня не обманешь: тебе и самому не хочется вскрывать печать. И потом, откуда ты знаешь, что моих сил будет для этого достаточно? Насколько я помню, опечатаны все могильники с помощью магии огня, а в ней я мало что смыслю.
— Во-первых, ты лжешь. В ней ты много чего смыслишь, чему подтверждение — «Альфара». Кроме того, в ней смыслю я, ты просто послужишь передатчиком и дополнишь общую магию своими особыми навыками к сплетению противоположностей. Этого будет достаточно, к тому же, печати Звездного примут тебя за друга. И еще, ты ведь не просто эльф, а его личная подданная — это имеет значение. Потому мне и нужны были рассветные. Что касается моего желания или не желания — спроси змею на жезле, она тебе все прямо в душу впечатает, заодно покормишь ее своим ужасом.
— Ты просчитался, Шатар, я не имею к Звездному никакого отношения. Я — подданная Катрис Вильфарис…
— Все равно сути дела это не меняет. Печати в любом случае удастся разрушить — тем или иным способом. Достаточно будет и твоих возможностей.
Тартра на секунду задумалась, как бы оценивая искренность капитана. На лице у нее ничего не отражалось, но, кажется, эльфийка поверила сказанному, потому что резко сменила тему разговора:
— Что, темный герцог, пошел по стопам отца? Предаешь свою кровь? А-а, ну конечно, думал, я тебя не узнаю в этом уродском обличии? Придумал сказочку про эльфийское подданичество — как же, как же… А то я твой аир не вижу! Ты-то меня узнал, это заметно, словами о Звездном и эльфах просто прикрываешься. А в душу плюешь, как прежде. Да и откуда еще ты можешь знать о моих способностях к сплетениям, если видишь перед собой только эльфийку-пиратку? Хватит этого маскарада! Слушай теперь, что я тебе скажу, как Я Сама: ты опозорил наш род своим доходящим до помешательства страхом смерти, Леадор! И я представить себе не могу большего позора…
