Каким-то образом в Лортах оказалась выброшена одна из Великих Стихий, базовых элементов устойчивости Туры – верующие называли ее Черным Жрецом Смерти. И это привело не только к постепенному угасанию Туры, обозначив грядущий конец света – когда остатки Великой Стихии развеются окончательно, – но и к разделению его потомков на две обособленные половинки. Потому что вторая, крылатая ипостась, суть воплощение темной стихии, наследие Жреца, и существует только там, где есть сам источник стихии, Черный Жрец. Ушел бог в другой мир – и утянул за собой половинки душ. Рождается человек здесь – а через какое-то время появляется в мире Лортах его дар-тени. Так и живут, вечно стремясь друг к другу.

Макс долго горел жаждой вернуть себе нормальную жизнь, и если для этого нужно было возвратить бога на Туру, то он был готов в лепешку расшибиться, но сделать. Времени на исследование Лортаха Максу хватило – он жил куда дольше, чем обычные люди. И он нашел-таки долину, откуда шла сила Источника. Но не смог туда попасть. Стоило ступить в проход между черными скалами, окружающими долину, как его пригнуло к земле и усталый оглушающий голос льдом прошуршал в голове:

– Уходи, не тревожь меня, пытливый птенец. Знаю, зачем ты пришел. Нет у тебя сил помочь мне. И ни у кого нет.

– Но это неправильно, – упрямо просипел Тротт, пытаясь не заорать от разочарования. – Что мне сделать, отец?

– Смириться, – ответил тот. И замолк.

Кто он, чтобы оспаривать слова того, кто неизмеримо более знающ и силен? Поэтому действия заговорщиков Макс и воспринимал как акт отчаяния. С другой стороны, а если кровь Красного, смешанная с кровью Черного, действительно может открыть проход для бога? И не является ли оправданной жертвой уничтожение правящих династий – для предотвращения конца света?

Если же предположить, что написанное на могильном камне одного из Гёттенхольдов правда и после смешения кровей и уничтожения монархов портал между мирами откроется, а Жрец освободится, – выстоит ли Тура, когда в нее хлынут полчища кровожадных тварей, ведомых далекими от гуманности и милосердия воинами правителя Лортаха? Ведь они придут не одни – с ними появятся чудовищные боги инсектоидного мира.

– Прекрати истерику, – приказал он себе, врубая ледяную воду – тело сжалось, и Макс застонал сквозь зубы. – Сначала факты, потом будешь решать.

Он много успел сделать за эту субботу – словно пытался нагрузить себя работой, только чтобы попозже лечь спать. Но когда уши уже заболели от басов тяжелого рока, а в лаборатории рядком встали склянки с мазью, ускоряющей восстановление кожи после ожогов, пришлось закруглиться. Макс взялся за уборку, хотя дом и так сверкал – кажется, даже пыль боялась садиться на мебель, чтобы не вызвать неудовольствия инляндца, – но с ругательством выключил мерно работающий пылесос, достал из стола сигарету и дал себе еще две минуты отсрочки, выйдя во двор покурить. Сигарета тлела в губах, а он неслышно двигал руками, прислонившись к стене дома и глядя на приветливо качающиеся ему навстречу дубы.

Через несколько минут владения профессора Тротта засияли щитами, способными задержать даже Марта, если тому взбредет в голову устроить другу ночную побудку, а природник лег в кровать и закрыл глаза. И дисциплинированно вырубился.

Его дар-тени, слава богам, ни от кого не убегал и ни с кем не дрался. Лук и броня лежали неподалеку от небольшого скрытого костерка, почти уже прогоревшего и мерцавшего в ночной темени пепельно-красными угольками, а сам Охто́р, полуголый, с расслабленно подрагивающими крыльями, мерно разделывал мелкого местного оленя. Размером с собаку: теплокровная живность в мире Лортах вся была небольшая, резвая и очень мускулистая – иначе не спастись от инсектоидов, господствующих здесь. В папоротниковых лесах в изобилии водились и рептилии, похожие на небольших страусов, в большинстве своем травоядные: мясо и яйца употребляли в пищу, из толстой кожи делали ремни. Были здесь и птицы – Макс всегда удивлялся, насколько местные куры похожи на туринских, и подозревал, что выводок несушек и петухов попал сюда через очередной провал. Как, вероятнее всего, и люди – потому что физиологически они ничем не отличались от жителей Туры.

Объединяло животных и людей только одно: всем им приходилось очень быстро бегать. Или летать. Медлительные тут не выживали.

Макс задержал движение ножа, чтобы не порезаться, пока приходил в себя и переживал поток воспоминаний. Горячая туша под его пальцами еще чуть сокращалась, а Тротт ошарашенно проморгался и, решив, что разбираться на голодный желудок не стоит, досвежевал зверя, закопав потроха – чтобы на кровь не пришли желающие поживы, – и швырнул мясо на угли запекаться. И только потом сел у костра раскладывать по полочкам информацию и пытаться сориентироваться в датах.

На Туре с момента его последнего ухода в Нижний мир прошло чуть меньше двух месяцев. Здесь же – Тротт опять раздраженно подумал о странном невычисляемом соотношении времени в двух мирах – после посещения Далин к концу подходил только третий месяц. Только – потому что обычно разница во времени была куда больше.

Почти полтора месяца из них его дар-тени шел лесами в сторону столицы империи, Ла́кшии, опасаясь погони – за убитых воинов, псов-нейров. Таился, стараясь не приближаться к трактам и крупным городам и по широким дугам обходя твердыни, родовые владения местных военных баронов – тха-норов. Пусть высокородные норы частенько враждовали между собой, но за убийство низкородным пса любого из них устраивали настоящую травлю.

Но на половине пути пришлось зайти в одно из селений за припасами, и там он услышал такое, что решился на крюк в сторону от столицы. И через пару недель ошарашенно взирал из густого папоротникового леса на равнину, заполненную бесчисленными загонами с тысячами тха-охонгов, вибрирующую от их рева, и на регулярно поднимающиеся в небо стаи гигантских оседланных стрекоз.

Армия расположилась там же – от загонов и лагеря даже до укрытия Макса доносилась вонь немытых тел, муравьиной кислоты, крови и слизи. Тха-охонги с удовольствием употребляли в пищу и теплокровных, и своих мелких сородичей, которых выращивали тут же, на убой. И людей, конечно. Лагерь был очень обширен, и к нему регулярно подъезжали новые отряды под штандартами разных тха-норов.

Макс поворошил палкой угли, подгребая их к мясу. За спиной его хрустнуло; он мгновенно обернулся, прыгнул в сторону, переключая зрение, – но во тьме бродил один из местных небольших ящеров, пощипывая мох, и Тротт успокоенно сел на место. Картина тысяч черных бронированных спин и звуки рева полумагических существ этого мира были ужасающими. Неудивительно, что он боится каждого шороха.

Крылья за спиной все еще были напряжены, и Макс махнул ими раз, другой, поморщился: пять месяцев прошло, а пока не отросли до нормы и слабые, как у птенца. Можно спрятать под куртку, если примотать, а вот под броню уже не поместятся. Лучше, конечно, не снимать плащ, или надо тратить силы на морок от особо глазастых.

Сейчас людей поблизости он не чувствовал. Да и кто в своем уме останется на ночь в лесу? Хотя самые опасные твари предпочитали болотистые равнины куда южнее столицы, в лесах тоже хватало любителей перекусить человечиной.

Его чуть не засекли у огромного лагеря, и Охтор опять бежал, скрывался в корнях деревьев, пропуская патрули на охонгах, шел по ручьям, чтобы не оставить запаха, – и оторвался-таки, хоть это и стоило ему трех бессонных ночей.

Армия императора собиралась на войну, и разве можно было объяснить это простым религиозным рвением или верой в истории о проходах в благословенную землю? Значит, у тха-нор-арха были все резоны собирать войска. Правитель Лортаха либо знал, как открыть переход, либо был уверен, что тот скоро откроется сам.

В любом случае нужно было это выяснить – и Охтор вновь направился к Лакшии. И сейчас остановился в дне перехода от нее.