С буквы Е начинался стих его,
продолжаясь сложною рифмою,
что гитарным аккордам подвластна лишь.
Струны рвал он, как вены пред смертию
(от уколов они все изранены),
напряженье его ахиллесово
разрывало пространства гармонию,
когда он про волков пел надрывно нам,
задыхаясь в поту перед публикой,
на концертах его замирали мы,
так открыто сказал он о жизни нам,
не боялся он смерти непрошеной,
раздавая талант свой пригоршнями,
он шутил и смеялся до слез. Все,
что сделано им, – нам останется,
на века эти песни запомнятся,
его голос, на диски записанный,
нам поет, и мы слушаем заново,
будто с нами Володя, не умер он,
но решил навсегда вопрос Гамлета:
можно быть и не быть, но остаться здесь —
в своих песнях живет он;
на кладбище только тело его похоронено.
Он при жизни пил водку стаканами
и друзей собирал вокруг толпами,
но прожить мог бы долго, не мучаясь,
если бы не предал его друг
(«Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так»).
Этот недруг врачом был подосланным,
залечил он его от наркотиков, на которые сам посадил его,
посоветовав их вместо водки, он,
и затем, выполняя инструкции,
залечил врач Володю на радость им.
Не могли они с ним совладать никак,
был Высоцкий фигурой заметною,
на беседы его вызывали все,
предлагали не лезть на рожон.
Но не слушал Володя сатрапов тех,
жил, как пел: не боялся ни слов, и ни пули
и в привычные рамки не лез.
И тогда по решению органов
залечил его врач на дому.
Две недели лечил «друг» Высоцкого,
и не клал он его в стационар.
И крутило его, и кричал он,
но врач к стулу его привязал, повторяя:
«Мы дома управимся, надо только еще потерпеть».
А потом, когда вены порвались,
умер бард, прокричав еще раз.
И приехала после милиция, и писали они в протокол,
что убил врач его ненамеренно, и что врач был агент КГБ,
и что скорая поздно приехала
и ничем уж помочь не смогла…
На суде получил он условный срок,
но пред Богом ответит подлец.
Хоронили Володю народом всем,
и остался он в наших сердцах.
А душа его поднялась на небо, и оттуда он смотрит на нас.
И поможет поэтам, что вновь придут,
