– У меня рак, наверное, – говорила она.

– Мам, да какой рак? – искренне отмахивалась я.

Почему я совсем не думала в эту сторону? Отрицание? Психологические защиты ведь не исчезают, если ты психолог, они по-прежнему работают.

Пошла в аптеку и, руководствуясь своими знаниями о лечении диареи, накупила лекарств: «Лоперамид», для микрофлоры, ферменты поджелудочной.

И где-то на неделю это все помогло. А потом все вернулось.

Вызвали на дом врача. Выслушал. И… ничего. Не предложил госпитализацию для обследования, не выписал комплекс направлений на анализы амбулаторно в крайнем случае. Отправил в платную лабораторию сдать общий анализ крови.

Ок. Сдали. Вызвали его снова. Гемоглобин был понижен, но не ниже какого-то там показателя. И врач сказал, несмотря на все клинические симптомы, что нет оснований для госпитализации. На глазок выписал термоядерных таблеток, которые решено было не пить.

Состояние мамы ухудшалось. Ноги отечные. Слабость. Худоба.

Я вызвала терапевта на дом еще раз. Пришел другой врач. Результат тот же – никакой.

Вновь, опираясь на свой здравый смысл, выбрала сама в платной лаборатории несколько анализов. Свозила маму.

Вызвала снова врача на дом. Пришел уже третий по счету врач. И четвертый визит. Говорит мне: «Идите в стационар, в отделение, если завотделением возьмет, напишу направление».

Я пошла. Уже шел ковид. Удивительно, но к завотделением пустили. Описала ситуацию. Говорит: «Придете с направлением – положу. Но по всей больнице гуляет ковид. Опасно госпитализироваться».

Это было тяжелое для меня решение. Было страшно маму в больницу класть. И не класть тоже было страшно. Колени ее раздулись. Она продолжала худеть.

Решили ложиться.

В отделении начали обследование. Ровно три дня.

А потом в мамину палату случайно положили ковидную больную. Всю ночь она кашляла на койке. Утром разобрались и перевели.

Когда мама сообщила мне об этом, я плакала несколько часов и не могла остановиться. Казалось, что при таком раскладе заражения точно не избежать. И совсем не было в тот момент готовности к ее возможной смерти.

Все отделение закрыли на карантин на 14 дней. Обследование прекратили. Ставили какие-то поддерживающие капельницы и выдавали «Феррумлек» в таблетках. Мама говорила, что врач даже не каждый день приходил на обход, а когда приходил, стоял в дверях, спрашивал, все ли нормально и уходил.

Я считала дни.

Мама не заразилась.

Выписали ее с теми результатами, что успели сделать, и с предложением через две недели снова госпитализироваться и продолжить обследование.

Нет, спасибо! Это была наша общая реакция. Ощущение бесполезности. И ощущение ничем не оправданного риска.

По выходу из больницы я увидела у мамы на ногах два небольших красных пятна. Добавилась еще одна проблема.

Это начинались так называемые «онкологические ноги». Но в тот момент я еще не знала, что это такое.

Продолжаю.

Красные пятна на ногах у мамы увеличивались, и я снова вызвала терапевта на дом. Пришел терапевт, посмотрел на пятна, посмотрел выписку из стационара с результатами начатого обследования и написал на выписке крупными печатными буквами слово: «РАК». По иронии судьбы, это был тот самый терапевт, который несколько недель назад говорил, что нет никаких показаний для направления мамы в стационар. Как так он резко «прозрел»? (Это сарказм, если что.) Что-то увидел в анализах? Или просто прочитал на выписке диагноз «злокачественное новообразование» под вопросом? Конечно, эти несколько недель уже ничего не решали.

Но в этом месте я как человек не понимаю… Зачем такие люди идут работать в медицину? Зачем они в ней остаются?

Вот так, спустя год и несколько месяцев после появления первых симптомов и первых хождений по врачам, нам дали направление к онкологу.

Сделаю вывод прямо по тексту: если что-то не так с близким (особенно пожилым) человеком, надо настойчиво требовать у терапевтов направление в стационар. Некомпетентны сами, так хоть бумажку пусть напишут. Времени занимает минуту. В стационарах все же можно хотя бы надеяться, что часть диагностических процедур и анализов сделают быстро.

И еще один: подозреваете онкологию, просите направление к онкологу. Я до последнего не подозревала, к сожалению. Врачи почему-то тоже.

К онкологу мы пошли. Он оказался молодым, но вызывающим доверие. Он выслушал жалобы, посмотрел пачку анализов, провел осмотр. Нащупал опухоль в нижних отделах кишечника. Подозвал меня: показал, где трогать. Я потрогала, но я не врач. Я ему поверила.

Далее он сказал, что нет смысла мучить маму дальнейшими диагностиками, потому что, даже если будет подтвержденный диагноз, он не сможет взять ее ни на операцию, ни на химиотерапию, потому что и то, и другое с высокой вероятностью приведет к ее смерти сразу.

Я благодарна этому врачу. Одному из немногих. Благодарна за честность и человечность.

В тот момент я с ним согласилась. Была внутренне согласна с тем, что он говорит. Осознала ли до конца? Не знаю.

Вот так моя мама резко перешла из категории людей, не нуждающихся в госпитализации, в категорию умирающих.

Вообще осознание того, что близкий человек умирает, происходит много раз. Как бы ступенчато. Каждая ступенька в этом осознавании с разными чувствами.

Я тоже проходила много-много ступенек в этом процессе.

Первая ступенька была летом 2019-го. Мама стала не каждый раз ездить в лес. И однажды, гуляя по лесу с собакой, я как-то почувствовала, что родителей скоро не будет. Поняла. А потом ощутила внутри себя какую-то силу, некое внутреннее знание, что я с этим справлюсь. Я ошиблась в своем прогнозе: почему-то в тот момент казалось, что родители уйдут первыми, а потом уйдет мой пес.

В жизни все пошло по-другому. Сначала умер пес весной 2020-го. Потом я много раз думала, что он, как будто подготовил меня к следующему, более тяжелому умиранию. Потом весной 2021-го умерла мама.

Папа жив.

Вторая ступенька (или несколько) была, наверное, в тот период, когда я пыталась положить маму в больницу. Там было много чувства страха от видимого состояния здоровья мамы, но, мысли про умирание отсутствовали.

Третья ступенька случилась, когда мама лежала в стационаре. Я гуляла утром с собакой, и были мысли про то, что маму пора отпустить. В тот момент в душе было много принятия, смирения, умиротворения.

Четвертая ступенька – в тот же день (после известия, что в палате ночь лежала больная с ковидом) очень сильный страх за маму перед ее возможным заражением и скорой смертью, огромный поток слез. Неостановимый. Отчаяние. Понимание того, насколько я еще не готова на самом деле к этой потере. Насколько не готова отпустить.

Мне кажется, в тот день я первый раз горевала по маме. По еще живой, но умирающей маме. Оплакивала, горевала.

Пятая ступенька – в кабинете у онколога. В тот момент было спокойствие, принятие.

Но осознание, что близкий умирает, – это многоступенчатый процесс. И это была не последняя ступенька.

Онколог выразился вполне ясно. Но мы все равно пошли спустя несколько дней к гастроэнтерологу. К другому.

И еще один врач подтвердила диагноз. Сделала прямо на приеме сама УЗИ, несколько снимков напечатала, показала мне, объяснила. Еще один врач, от человечности и честности которой осталось доброе впечатление. Редкий случай, к сожалению.

Первое время до конца все-таки не доходит.

Стало ясно, что ни в какой Екатеринбург я не еду и рабочий год не начинаю. Еще была надежда, что смогу бывать наездами, хотя бы очные семинары вести. Получилось так ровно два месяца, потом и эти возможности ушли.

Сначала в процессе ухода даже было что-то удовлетворяющее. Мама еще ходила, еще с аппетитом ела, еда казалась ей вкусной. Я заботилась. Но это было совсем-совсем недолгое время.