Да не только в том сложная ситуация. Нужно еще рационально и практично смотреть на вещи. Так, Понятовский умен, красив, хорошо говорит, вместе с тем, по непонятной причине, имеет высшую протекцию в Российской империи и при этом не вызывает отторжения у Пруссии. Ну а отец и сын Чарторыйские, как одни из виднейших польских военачальников, станут силовой поддержкой нового, скорее обновленного, государства.

— Не кокетничайте, Станислав, не к лицу будущему решительному королю сомнения и изворотливая лесть. Мы вместе сделаем Польшу вновь Великой! — сказал Август, подобрал полы мокрого плаща, и вошел через парадный вход в сеймовый Люблинский дворец.

Когда зачитывался текст «Правительственного акта», который потомками мог быть назван Конституцией, в зале заседания стояла гробовая тишина. Даже те депутаты, которым весьма настойчиво «посоветовали» прибыть на две недели ранее в Люблин для участия в Сейме, были поражены масштабами вероятных преобразований.

— Нэ позволям! — выкрикнул кто-то из зала.

— Нэ позволям! — вторил ему еще один депутат.

Самыми ярыми поборниками шляхетских вольностей оказались те, кто жил ближе всего к границе Российской империи, в Быховском повете. Два приятеля-депутата Андрей и Зиновий, на самом деле случайно попали на это сборище, которое, по их мнению, не может быть Сеймом. Уроженцы Быхова решили гульнуть в Люблине до начала судьбоносного очередного четырехлетнего сейма, а тут прошел слух, по не самому большому городу Речи Посполитой, что к вечеру депутаты съезжаются в сеймовый дворец. Вот Андрей и Зиновий и решили, так сказать, полюбопытствовать, а нарвались на заседание Сейма. Оба литвина, так они себя называли, мало понимали польский язык, так, по верхам, чтобы суть, но не частное, была понятна. Но тут они осознали, что шляхетским вольностям конец. Именно благодаря, собственно, вольностям они в Люблине и собираются посетить и Варшаву и Краков, проедая и пропивая серебро, что было собрано людьми и поветовым старостой, дабы «не позорили Быховский повет и выглядели чинно».

— Ежи, разберись! — решительно сказал Август Александр Чарторыйский.

Капитан Ежи Войцех Карницкий быстро встал со своего стула и направился к трем солдатам, дежурившим у входа в зал. Уже через пару минут, под молчание оставшихся депутатов, два крикуна из Быхова были выведены из зала.

— Голосуем, великовельможное панство! — призвал Станислав Понятовский.

Законы были приняты.

Теперь Речь Посполитая становилась унитарным государством, с центром в Варшаве, церковь отделялась от светской власти и становилась лишь институтом духовной жизни. Вместе с тем, православным запрещалось быть избранными депутатами на вольный Сейм, как и занимать какие бы то ни было посты. Это было главным условием от папистской и пропрусской партии. Армия подчинялась королю, который наделялся правом объявлять войны. Государство обязалось заниматься контролем взаимоотношений панов и крестьян, предупреждая зверства со стороны польских помещиков. Запрещалось и либерум вето. Вот вопрос с запретом конфедераций, который, вопреки предварительным договоренностям, пытался продавить Понятовский, вызвал шквал эмоций и протестов.

Всем становилось ясно, что вскоре Речь Посполитую будут ожидать бурные события. Времени мало, но есть. До весны вряд ли кто начнет активные действия. Скорее всего, в конце весны, после окончания посевной, окончательно сложатся конфедерации и начнется грызня за власть. Но к этому времени Август Чарторыйский и его сын собирались переподчинить себе ряд воинских подразделений и сделать их гвардией короля. В Польше хватало выпускников военных учебных заведений, которые будут полны энтузиазма и с превеликим удовольствием найдут себя на поприще военной службы, когда станут формироваться новые полки. Оружия все соседи Речи Посполитой надавали на немалую армию, теперь же ее стоит начинать ее выстраивать, чтобы к лету иметь уже более-менее действенную силу против вероятных вмешательств в польские дела.

В это же время в Торунь уже въезжали телеги с порохом, ружьями, устаревшими пушками, холодным оружием. Фридрих не стал откладывать в долгий ящик то, что можно решить уже сейчас. До пятисот прусских инструкторов пока прибыли только в Торунь, чтобы начинать обучать польскую шляхту, и не только, как правильно убивать соплеменников во Славу Бранденбургского дома.

* * *

Ирландия. Окрестности города Голуэй.

4 ноября 1762 года.

— Мистер Макграт, сэр, позвольте мне остаться рядом! — взмолился Кас Шустряк. — Не могу я Вас здесь бросить! Никак не могу!

— Кас, мой верный юный соратник! — Иван Кириллович Митволь улыбнулся, словно отец, довольный успехами сына. — Тебе жить нужно, бороться и обязательно не просто жить, но и радоваться за себя, за меня, за всех погибших, вместо нас. Со мной ты умрешь уже сегодня!

Слеза потекла по щеке семнадцатилетнего Каса, по прозвищу Шустряк, что он получил за свою скорость и ловкость.

Это была не та слеза, которая вгрызлась в памяти Митволя, не на щеке невинноубиенного Иоанна Антоновича, ровесника некоронованного русского императора, которого свергли еще до того, как он стал что-либо понимать в происходящем. Слезы Каса были иными и это Ивана Кирилловича, скорее умиляло, даже радовало. Он привязал к себе мальчика, сам привязался, Кас испытывает искренние чувства к мистеру Макграту, почитая того за отца. Значит не такой уж и плохой человек Митволь, может и есть шанс не попасть после смерти в собственный ад, где не черти со сковородками, а лишь мальчик с застывшей на щеке слезой.

— Уходи! — прикрикнул гроза англичан и герой ирландского сопротивления, истинный фений, пришедший из глубин веков.

Так успел себя охарактеризовать русский офицер тайной службы, Иван Кириллович Митволь. За короткий срок он со своим отрядом, разросшимся до полноценного полка, совершил двенадцать диверсий и разгромил не менее шести крупных английских отрядов военных и два отряда англичан-аристократов, что занимались наймом бойцов в свою структуру, но, самое главное, десять дней назад нагло, решительно, полк ирландских фениев вошел в город Голуэй.

Два французских корабля и три испанских, были захвачены быстро и незатейливо. Эти судна были в меньшей степени военными, но по двадцать пушек на борту имели. Однако, корабли были груженные зерном, мукой, мясом и немного шерстяной тканью. Пушки были сняты, зерно отгружено в амбары, а город спешно готовился к осаде.

Все удавалось, жители Голуэя, помнящие еще не настолько давние зверства англичан во время якобитского восстания, когда город-порт поддержал восставших, вгрызались в землю, рыли окопы, ретраншементы, оборудовали капониры для орудий. Были и те, кто вступал в ряды борцов за независимость Ирландии. Именно так! Уже речь шла о независимости. После первых успехов восставших их подвиги подвигали мечтать о более высоких и сложно исполнимых материях, таких как независимость.

Некоторые из этих людей уже через месяц, скорее всего, станут с цветами встречать англичан. Но зерно сопротивления брошено в плодородную почву. Да и сейчас ничего не закончилось. До тридцати тысяч ирландцев считают себя фениями и всячески пакостят англичанам, которые закрылись в крупных городах и действуют уже не отрядами, но целыми полками.

Для Англии катастрофично важно было быстро подавить неповиновение, так как, несмотря на некоторые старания русских диверсантов, урожай в этом году вполне удался… картофеля, но хуже зерновых. Великобритания не то, чтобы ощущала голод, но достатка в продуктах не было точно. Несмотря на все запреты, контрабандисты вывозили из Англии зерно, которое только что туда въехало. Во Франции можно было втрое-четверо больше заработать на продаже муки и зерна, а английский флот ослабил свое присутствие в Ла-Манше, чтобы иметь возможность эффективно вести борьбу с контрабандой.

Тут еще прекратились и поставки зерновых, да и многих иных продуктов, из России. Никто не говорил о том, что нужно прекратить торговать, напротив, при планировании английских военных операций, учитывалось то, что торговые отношения с Российской империей не прекратятся окончательно и московитам станет столь важно хоть что-то продать, и они обязательно пойдут на любые уступки Англии. Не политические, тут иная плоскость, но в торговле. Английские торговцы надеялись давить на Россию. Но… закончилась навигация к Архангельску, а торговли нет, иные порты и вовсе находятся в состоянии войны и готовы топить все английское, что только плавает.