Если бы Коровин, или его кураторы смотрели на проблему Вольтера еще шире, то вряд ли вообще была бы попытка договориться с философом. Мертвый Вольтер, убитый французами, как бы они ни отпирались от такой версии, станет тем камушком, который пусть и не склонит чашу весов в пользу расторжения неестественного союза Франции и Англии, и пока только сочувствующей, но уже помогающей им Пруссией, но пошатнет единство. Тот же Фридрих, пусть и рассорился с Вольтером, но крайне уважал его и считал одним из немногих своих друзей. Прусский король станет только оплакивать философа. Главное, чтобы никто не увидел лапу русского медведя в случившемся. Но как? Все доказательства указывают только на французов.

Письма…вот их было опасно брать в руки. Коровин нашел тайник с бумагами, владение которыми могло помочь в тайной войне, но то, что это письма Вольтера и что они появятся у русских сразу же скажет о причастности к убийству именно Тайной канцелярии Его Императорского Величества. Однако несколько бумаг, которые касались именно короля Франции и не были обращены Философу, а были им хранимые, видимо, для сбора компромата, Коровин прихватил.

Что же касается того самого «знамя революции», так и оно найдено — Жан-Жак Руссо. Этот, Господи, прости просветитель, а на самом деле маньяк и человеконенавистник, не только не испугался возможной крови, но и стал сам сыпать идеями, как именно можно убить того или иного чиновника [Жан-Жак Руссо был мизантропом, матерщинником, высказывал идеи о потоках крови, как пишут его современники, например, мадам де Апине, а Дени Дидро вовсе называл его маньяком].

Сдав своих детей ранее в воспитательский дом [реальный факт, Руссо всех своих детей сдал в аналог детского дома], Жан-Жак начал работу, собирая вокруг себя таких же человеконенавистников и обиженных. Русская разведка подкидывала разных товарищей в команду Руссо. Зачастую люди оказывались у пропасти не без помощи русской разведки, а после получали тростинку за которую цеплялись, вытягивая себя из кризиса. Ну, и деньги… много денег уходило на все мероприятия. Та же забастовка Лионских ткачей обошлась в десять тысяч ливров, люди не желали терять деньги, но хотели их приобрести. Потому день простоя ткацких мануфактур так дорого и стоил. Потом половину всех ткачей уволили за ту самую забастовку, и эти люмпены станут поддерживать радикализацию протестных движений.

А еще повторился трюк, который Россия ранее уже использовала для создания искусственного финансового кризиса во Франции. Однако, сейчас масштабы значительнее. Только фальшивых ливров в бумаге было вброшено во французскую экономику более сорока миллионов. Вместе с тем везде, где только можно, скупалось зерно. Урожай в 1762 году был неплохой, несмотря даже на то, что немало полей «вдруг» загорались в течение всего лета. И было непросто создать хоть какой-то дефицит хлеба.

Поползли слухи, подкрепленные листовками, где описывается о скором исчезновении хлеба, обвиняя министров короля в том, что весь хлеб идет шведам, чтобы те кормили своих солдат и сражались против далекой России. Что такое слухи? Это когда даже заядлый скептик, услышав о возможном дефиците, решит купить чуть больше муки, чем обычно и припрятать на «черный день». И в итоге то количество, что могло бы прокормить всех людей, станет недостаточно, ибо некий скептик купил зерна, более нужного ему для жизни.

Так что Францию начало лихорадить, но говорить о революции и открытых выступлениях рано. Тексты Конституции Французской Республики пока читают только самые активные протестанты. Вот еще узнают о Вольтере, и что власть начала зачищать видных свободолюбивых людей, физически их уничтожая, так можно и пробовать начинать лить французскую кровь.

* * *

Ревель-Гельсингфорс

6 октября 1762 года

Александр Васильевич Суворов стоял на палубе линейного корабля «Гангут» и наблюдал, как совсем еще молоденький мичман споро управляется вместе с еще пятью матросами с изменениями конфигурации флагов на флагмане русского Балтийского флота.

— Каков шустряк? — Суворов покачал головой.

Действительно, только год назад блестяще закончивший Морской шляхетский корпус, Федор Федорович Ушаков знал свое дело и споро отдавал команды матросам и кондуктору, чью голову начинали покрывать седины.

— Эко и в адмиралы выбьется! — усмехнулся Суворов, сам, впрочем, не особо веря в то, что мичману удастся такой карьерный рост.

В русском флоте в последние годы была очень серьезная конкуренция за высшие командные должности, а учебные заведения выпускали достаточно грамотных и мотивированных офицеров. Кроме того, если раньше во флот шли служить чаще небогатые и незнатные дворяне, то сейчас морская служба считалась не менее почетной, чем в армии, а, может, и более, так как жалование не задерживали и было оно чуть большим, чем у армейских.

Вчера русский флот сразу же после полудня начал выстраиваться в походные линии, чтобы устремиться на шведский берег и быть там с рассветом. Ночное плавание армады кораблей могло быть опасным, судна, везущие на своих бортах солдат и офицеров, а также орудия могли потеряться в ночи. «Потеряшка» могла выйти на шведскую эскадру! Однако система световой связи была отработана, а группа офицеров еще пять лет назад разработала и связь через демонстрацию флажков. Так что корабли будут видеть друг друга, и на каждом судне назначен офицер, который обязан неусыпно смотреть на расстояния от «ведущего» корабля, как и от соседей.

Предполагалось, что ночной выход с целью начать десант с первыми лучами солнца минимизирует вероятность морского сражения со шведским флотом. Говорить о большом бое между флотами, скорее всего, не приходится, но даже москитные укусы могут быть чувствительными. Учитывая же тот факт, что англичане также рядом, то сорвать десант шведам, может, и удастся.

Уже после, когда Гельсингфорс станет русским, ревельская эскадра сама отправится на охоту за шведскими визави.

Проблема стояла и в ином. В Киле и Копенгагене, а также в Осло-Фьерде, у города Христиания [так в то время назывался город Осло], стоят английские корабли. Это стало еще одной из причин того, что большую часть пути русские корабли преодолеют ночью. Высказывались предположения, что англичане уже могут быть в составе шведских эскадр.

Вчера, 5 октября 1762 года, когда оставалось три часа до начала выдвижения десанта в направлении Гельсингфорса, были обнаружены неопознанные паруса. Казалось, десантная операция под угрозой срыва. У шведов был выгодный ветер, который мог позволить ловить русские корабли при построении. Да, такая атака со стороны противника была несколько авантюрная, но имела шансы на успех. По крайней мере, можно было бы попытаться сорвать русскую десантную операцию.

Когда Суворов увидел тех монстров, которые отправились на рандеву со шведским флотом, он непроизвольно выругался, да так, что некоторые матросы на Гангуте удивленно посмотрели в сторону сухопутного генерала, столь искусно владеющего «морской речью». Восемь пароходов и с ними еще два уродца, полностью бронированных и всего с десятью орудиями, устремились на врага. Устремились, конечно, не то слово, — бронелодки выдавали, в лучшем случае, семь узлов. Пароходы опекали своих «питомцев», и это было похоже, на стаю волков, окружившую крупную жертву. Стая медленно, не спеша, но неумолимо приближается к своей жертве. Именно жертве, пусть шведы и, как оказалось, пять кораблей англичан, еще не знают, что они обречены. Этими силами вряд ли получится разбить вражеский флот, но на пароходах были пушки, которые били вдвое дальше любых, что имелись на вооружении шведского флота. Правда английские пушки уже могли конкурировать с русскими, но не с КП-2.

— Что, Александр Васильевич, думаете, что самоубийственная атака? — спросил у Суворова адмирал Талызин, командующий Балтийским флотом и лично участвующий в десантной операции.

— Это, Иван Лукьянович, для меня все равно, что батальонным каре идти на неприятельскую линию, никак не меньшую половины дивизии, — сказал Суворов, после задумался, улыбнулся своим невероятным мыслям и продолжил. — Вот если бы самодвижущиеся, на паровом двигателе, кареты были на больших колесах, да полностью в броне, чтобы еще и пушку на крышу этому чудищу! Вот тогда можно и бить супостата.