Организовав производство в Казачем, местом для своей жизни, Резов выбрал все же Петрополь. Это был пятидесятитысячный город с вполне развитой инфраструктурой, увеселительными заведениями, и представлял собой пример веротерпимости и полного восприятия людей не по цвету кожи, а по их личным характеристикам.
Конечно, говорить о полной религиозной терпимости, скорее, не приходится, если бы в разговоре участвовал человек из XXI века. Но для реалий XVIII столетия, наличие мечети рядом с православным храмом, лютеранской кирхи и людьми, обвешанными множеством амулетов и оберегов более, чем прогрессивно. Уже отменен закон, по которому лишь православные могли стать полноценными гражданами русской Калифорнии. Существовал лишь негласный принцип, когда на высшей должности принимали только православных.
— Что грустишь, Аким Антонович? Аль на заводе на твоем что-то не так? — спросил своего товарища губернатор русской Калифорнии Печнов Наум Никифорович, уже одиннадцать лет, как несменный руководитель обширной Калифорнии.
— Знаешь, Наум Никифорович, много денег, вроде бы, как и уважение в обчестве, а все пусто внутри, — ответил Резов.
— Вот уж не знаю, баб тут больше нужного. Хошь индейку, хошь русскую, али китайку, можно и гавайку какую, и все такие смачные, а ты все бобылём ходишь, — веселясь сказал Печнов.
— Так пробовал уже. Кому нужно золото, что у меня есть, а к кокой бабе и душа не лежит. Живу я прошлым своим. Понимаю сие, но отринуть не мочно, — сказал Резов и налил себе стограммовую рюмку водки производства его же винокуренного завода.
— Слухай, дружа, посяди-ка тут, — усмехнулся Печнов и куда-то убежал.
Когда Печнов разговаривал в дружеской, расслабленной атмосфере, у него проскакивали разные звучания слов, не всегда свойственные русскому языку. Таким образом Наум расслаблялся.
Через пять рюмок, выпитых Резовым, губернатор появился вновь, и не один.
— Во, знакомьтесь. Мария-Анна де Рохас, дочь одного идальго из гишпанцев, что бежал к нам, был подранен и почил. Девица и знатная, только за душой не гроша, сирота. И какому мужику ее не сосватать? Все ж дворянка гишпанская, а тебе, дак, и можно, — уже чуть ли не во весь голос смеялся Печнов.
— Я не есть кобыла, чтобы продать, — фыркнула молодая испанка на русском языке, резко крутанулась, так, что ее чернявые волосы разлетелись и даже задели ухмыляющегося Печнова по лицу.
— Видал, кака с гонором! — смеялся губернатор.
А Резову так сильно захотелось побежать за ней вслед, что он даже привстал со своего места, но понял, что не стоит показывать свою заинтересованность. Впервые женщина хоть как-то задела его глаз. Нет, это не любовь, это легкий интерес, подогретый алкоголем, но подобная эмоция столь была приятна для Акима Антоновича, что он решил для себя, что точно найдет и пообщается с этой испанкой.
— А ты че такой веселый, Наум Никифорович?
— Да, так. Вернулся, стало быть, генерал-губернатор наш новый, Кубарев Андрей Леонтьевич, с золотых приисков, да чумазый такой, что я его сразу в баньку определил. Со всем важеством, с кваском холодным, да румочкой запотевшей. Ну, стало быть, и двух девок ему, посмачней таких, чтобы, значит быть, веничком попарили. У меня ж березовые есть для особливых случаев. А тот выбежал в чем мать родила и давай кричать, что тут у нас и царство разврата, и грехопадение. Я ж-то не знал, что у его любовь с женой. Думал, что жена далече, в Гавайях осталась. Так вот, и думал, а тут вон оно как. Но он не в обиде, смеется, особливо, когда узнал, что к нему ажно девки в ряд выстроились. Как же ж, главный человек приехал! От его понести ребенка каждая вторая индейка хочет. Провел я, значит, расследование и выяснил, что еже ли император приедет, так все бабы индейских племен, и не только, будут молить его, чтобы это, он с ними того… И не грех это все, уклад тут такой. Но, а у нас, у православных, все по чину, — говорил губернатор, рассматривая полупустую бутылку водки.
— И никакого у тебя почтения к начальству, — усмехнулся Резов.
— А что мне? Все справно, все работает! Урожай ждем добрый, золота намыли столь много… да ты знаешь, твои делянки, небось еще более государственных моют. А рад я еще потому, что начальство уехало в Казачью станицу, а оттуда и на корабль и домой, на Гавайи, — сказал Печнов, закусывая куском жареной курицы.
— Да, дались нам эти Гавайи. Почитай только три года, как замирились! — сказал Аким Антонович, разливая остатки штофа.
— Точно так, туземцы те с норовом оказались. Но ничего, королева Лилиунокуа… Лилу, короче, с сыном своим Андреем справляется. Говаривают, что царевич тот от генерал-адмирала Спиридова. Но досужие сплетни, конечно. Ты мне лучше скажи, когда уже тот паровоз работать станет? Когда рельсы уложишь? Пароход еще обещали на реку. Ты и обещал. Когда? — по-дружески задевал товарища Печнов.
— То не быстрое дело. Завод заработает хорошо, если через год. А то, что паровоз привезли, так то придурь моя. Заказал, хотел спытать, довезут ли вообще, — сказал Резов, всматриваясь в пустоту бутылки.
— Так, все! Сватайся! Я, считай, сироту приютил, мне и решать. Вот и решаю!
— Чего? — Аким чуть не поперхнулся огурцом.
— Значить, стало быть, уже посватался. Завтра Марию перекрестим в православие, а после и венчаем. Все! Или не друг ты мне, — сказал Наум Никифорович, поднялся, посмотрел на своего товарища, ухмыльнулся своим мыслям и пошел за Марией Анной.
— А что? И женюсь! — сказал Аким и мысль эта не вызвала у него отвращения.
* * *
Тифлис
3 сентября 1762 года
Василий Петрович Капнист был предупрежден о том, что вот-вот что-то должно случиться. Знал он и о том, что непримиримые, которые проживали в труднодоступных горах, готовят какие-то пакости. Но никто не знал, что именно они могут сделать. Вместе с сообщением о вероятности агрессивных действий горцев пришла и аналитическая записка о том, как именно они могут напакостить. Среди прочего, рассматривались варианты нападений на штаб Кавказского военного округа, лично на семью генерал-аншефа, ну, и было предположение, что непримиримые сделают вылазку на казачьи станицы, которые стали возводится на бывших ногайских территориях.
Вот последнее предположение и было взято за основу, так как остальные объекты достаточно было только взять под плотную охрану, в том числе и семью.
Василий Петрович уже неплохо разбирался в местных реалиях и смог быстро выяснить, что именно хотят сделать горцы. Задача и простая, и одновременно иезуитски сложная. Именно казаки и должны были подвергнуться атакам. Вернее, планировалось напасть на станицы, как только мужчины отправятся на войну, которая уже назревала. Убитые жены и дети, старики — это могло, да и, скорее всего, привело бы к казачьим бунтам в армии. Пролилась бы кровь, так как казаков никто бы не отпустил, если они уже задействованы в армии. Пролилась бы кровь и в том случае, если казаки вернулись в свои станицы и увидели разоренные дома и не увидели бы родных, которых могли частью забрать и в рабство. Стали бы гореть селения горцев, весь Кавказ должен был запылать. И тогда России пришлось крайне сложно, появилась бы необходимость привлечения большего количества войск для усмирения всех сторон. И здесь Турция, и Иран, которые годами готовились к новому витку противостояния. Мог получиться сильный удар по России.
— Идут! — сообщил полковник Мансуров.
Капнист решил самолично проконтролировать ход операции, учитывая и важность ситуации, ну и то, что Василий Петрович засиделся на административно-штабной работе и ему нужен был выход эмоций. Не самый разумный поступок, тем более в преддверии вероятных событий. Но Капнист в дали от командования совершал не всегда логичные поступки.
— Ведите полк в атаку! — скрепя зубами, сказал генерал-аншеф.
Ему так хотелось самому… Но, долг важнее, слишком многое завязано на нем. Уже то, что Василий Петрович тут, сидит в камнях и наблюдает за неприятелем, уже это было сменой обстановки и несколько разрядило напряжение от административной работы.
