Земля, согласно Авесте, которая отражает очень древний пласт воззрений среднеазиатских народов, является наряду с водой и огнем сакрально чистой стихией, потому что она родит хлеб; возделывание земли для выращивания на пой хлеба было самым богоугодным делом у маздаяснийца [Соколов, 1963]; таким же оно было без сомнения и задолго до этого. Соприкосновение земли с мертвым телом оскверняло ее, и для возвращения прежней чистоты землю надо было долго поливать водой, а затем вырастить на ней урожай. Кладбище считалось проклятым куском земли, прибежищем злых духов, приносящих вред человеку, причем не только кладбище, но и тот участок земли, куда выбрасывались обломки погребальных носилок после их использования. Существовало множество магических действий для очищения земли, па которой был обнаружен мертвец, дома, из которого покойника унесли на кладбище. Всего этого перечислять мы не будем, отослав читателя к специальной литературе [наир.: Снесарев, 1969, и др.]. Ясно одно, что обычай запрещения соприкосновения покойника с землей имеет глубокие корни и восходит, надо полагать, ко времени становления производящей экономики. Именно тогда земля в силу своего плодородия и произрастания на ней посеянных злаков стала сакральной стихией; благодаря тому что она ежегодно давала новый урожай, на нее было перенесено отношение к матери (они объединились в один семантический ряд); видимо, тогда она и стала для земледельца матерью-землей.
Катакомба в общественном сознании древнего населения долины Сумбара символизировала жилище мертвых, что хорошо доказывается приведенной выше линией развития данного погребального сооружения. Конструкция погребального сооружения зависела прежде всего от имевшегося в наличии естественного строительного материала: там, где жилые дома строили из сырцового кирпича, погребальные сооружения возводили из него же (северная подгорная равнина Копетдага и древняя дельта Теджена); где для жилья сооружали полуземлянки, там и покойников хоронили в полуподземных склепах. Из этого следует, что могильное сооружение, по представлениям того времени, являлось вечным жилищем навсегда ушедших родственников. Отсюда можно предложить вывод — в конструкции погребального сооружения нет почти ничего, что помогло бы вскрыть какие-то древние идеологические представления. Разве только то, что смерть (как и акт рождения) рассматривалась в качестве средства перехода из одного состояния в другое, в результате чего умерший продолжал свою жизнь в иной плоскости, но его бесплотный и невидимый дух оставался среди живых.
Совокупность археологических и этнографических свидетельств с одной и той же территории позволяет сделать попытку разобраться в том, почему все катакомбы долины Сумбара оказались ориентированы входами на северную сторону горизонта. Как мы только что видели, гокленские полуземляночные куме всегда ориентированы входом на юг, к солнцу, поскольку были углублены в толщу холма и нуждались в перманентном прогреве, особенно в зимнее время. Если предположение относительно полуземляночного характера жилищ в дальнейшем подтвердится, то ориентировка их входов может быть реконструирована на юг в связи с приведенными данными. Все катакомбы ориентированы входом на север, в противоположную жилищам сторону, в сторону мрака и холода. Свидетельством этого является сохранение еще ныне кое-где в Средней Азии обычая не допускать попадания прямого солнечного света на лицо покойника [Снесарев, 1969, с. 229].
Таким образом, анализ погребального сооружения и расположения в нем покойника позволил сделать ряд заключений: погребальное сооружение было скорее всего копией жилища и предназначалось для помещения туда навечно тела умершего и для столь же вечного пребывания его духа; в конструкции погребального сооружения нет никаких овеществленных остатков идеологических представлений, кроме отношения к факту смерти и веры в потустороннее существование; ориентация входа в катакомбу, возможно противоположная ориентации входа в жилище, позволяет предположить наличие еще одной бинарной оппозиции в воззрениях, связанных с погребальным обрядом; в конструкции древних погребальных сооружений имеется больше данных для реконструкции черт материальной жизни общества, чем его духовной культуры..
ВОДА В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ
Как уже известно, во всех взрослых погребениях, включая те, где покойник был положен с отступлением от правил, находились сосуд для воды — хумча — и сосуд, из которого пили или лили эту воду — горшочек с открытым носиком. Следовательно, вода имела какое-то очень важное значение в погребальном обряде. Однако, чтобы понять это значение конкретно, надо попытаться проникнуть в поверья древних людей, реконструировать их и выяснить, в чем, по ним, заключалась волшебная сила воды.
Вода, как одна из сакрально чистых стихий, очень широко почиталась в древнем мире, в частности в Вавилонии; что прямо следует из дошедших до нашего времени клинописных текстов с заклинаниями: вода очищает больного своей сакральной силой, она — средство для очищения в руках Мардука [Никольский, 1959, с. 53]. Для нас же более важно почтительное отношение к ней древних иранцев, что нашло соответствующее отражение в Авесте. Воду нельзя было осквернять, бросая в нее нечистоты либо тела погибших животных или мертвых людей. В Венди-дате имеется большое количество предписаний, как наказывать того, кто оскверняет воду, и какими средствами можно ее очистить и вернуть ей прежнюю сакральную чистоту. Воде поклонялись, принося на берегах рек пли других водоемов жертвы; во время жертвоприношений у чистой и незапятнанной Ардви просили помощи в предпринимаемых действиях.
С другой стороны, вода являлась тем продуктом, который возвращал утраченную чистоту. Она применялась при обмывании мертвого тела перед преданием его земле, смывала всю грязь и восстанавливала прежнюю чистоту земли, на которой было найдено мертвое тело. Чистая от природы, она приносила с собой чистоту, и ее нельзя было осквернять; по-видимому, существовали разные воды, хотя бы в зависимости от их происхождения: вода могла быть небесной, речной (проточной), подземной. •Скорее всего, к тем временам и относится возникновение поверья о живой и мертвой воде, поскольку древний человек не знал ее химического состава. Нельзя, конечно, определить, какая вода ставилась в могилу, небесная, подземная или речная, но несомненно, что в древности это строго различалось.
Очень наглядно проследил семантические ряды, в которые входит название воды, в древних переднеазиатских языках И. М. Дьяконов. Оказывается, что «,,вода“ в своих различных проявлениях может попадать в разные семантические ряды: так, шумер. a(ia) значит пе только „вода", по и „семя", а также „родитель" и „наследник", но праафразийское *maw,- *may - „вода" скорее связывается с *mawt - „смерть": это семантический ряд „смерти—болезни—тьмы—ночи—холода—воды"; сюда же принадлежит и шумер, gig--„ночь, тьма, болезнь, черный".
С другой стороны, семитский корень hay-/hiaw - означает „жизнь", Науа зовут аккадского бога пресных вод, но hayy-at- по-семитски не только „животное", но и специально „змей", которого недаром в мифах мы так часто встречаем стражем водного источника» [Дьяконов, 1977, с. 13].
Семантическая связь находит полное соответствие в разделении воды на живую и мертвую, о чем уже было упомянуто. И, видимо, такое разделение восходит к очень далеким временам, когда считалось, что вода окружает населенный человеком мир со всех сторон: снизу — под землей, сверху — над небом, с боков — как мировой океан. Но было существенно, откуда конкретно поступала эта вода на поверхность: если — из-под земли, то, вероятнее всего, ее считали водой мертвой, поскольку именно под землю отправлялись умершие сородичи; если — в виде дождя, падала сверху из сферы солнца, то она могла считаться только водой живой, которая оплодотворяла землю и способствовала возрождению жизни. Вода текущих ручьев по своей сути была тоже живой, по, очевидно, именно к ней более всего подходит эпитет «чистая». Следовательно, вода в могиле играла существенную роль, поскольку сочетала в себе причастность и к смерти, и к рождению.
