На тренировках Арэйсу всегда учила Шиа, что, сражаясь с нордом, нужно целиться ему только в грудную клетку или голову. Лишь так удастся остановить его. Теперь, прочувствовав эти напутствия на себе, Шиа осознала, насколько всемогущим и опасным противником была на самом деле княгиня с её-то регенерацией и способностями. Неудивительно, что Келсий привязал её к себе заклятьем. Возможно, и резкость Арэйсу – как в суждениях, так и в действиях – проистекала из той же уверенности, что мало кто способен ей навредить.

Однако когда Шиа поделилась с княгиней этими мыслями, та недовольно изрекла:

– Да, вот только вся моя живучесть бесполезна, если вы будете далеко убегать! С вами-то я не могу ею поделиться!

Она всё ещё злилась на подопечную за глупую выходку, однако Шиа не успела начать извиняться: совсем неподалёку разлилось сильное магическое эхо.

– Это император… – напряжённо произнесла Арэйсу.

Шиа тоже встрепенулась: ещё никогда Аурелий не навещал её таким образом, и что-то подсказывало: если он телепортировался, столь неприкрыто заявив о своём визите, презрев любые условности, повод явно должен был быть исключительным. И обе девушки даже догадывались какой.

Когда император ворвался в комнату, распахнув настежь двери, лицо его было диким, оскалившимся. Но ещё больше оно перекосилось, когда Аурелий увидел Арэйсу: та держала бинт, чтобы сменить Шиа повязку. Вне себя он прорычал:

– Ты! Я же велел тебе защищать её!!

Казалось, Аурелий был готов задушить её от ярости. А дальше всё произошло очень быстро. Попятившаяся от него княгиня только успела умоляюще вскрикнуть: «Нет, не надо, пожалуйста!» – и в следующий момент её опрокинуло на пол. Тело напряглось и выгнулось дугой, точно на дыбе. Арэйсу раскрыла рот, царапая ногтями пол. Безмолвный крик застрял где-то в горле.

– Нет! Нет, я не хотел… – Осознав роковую ошибку, Аурелий бросился к ней.

Как по команде тело княгини обмякло. Рвано хватая воздух, Арэйсу свернулась на полу калачиком, её мелко трясло от рыданий.

– Простите меня… простите меня… – Этот хриплый голос совсем не походил на тот, каким она обычно разговаривала. Княгиня плакала беззвучно, не поднимая головы и не шевелясь.

– Арэйсу… – упавшим голосом произнёс император, не зная, что сделать.

Та, заметив движение, отшатнулась. Шиа, потерянная, молча соскользнула с кровати, обнимая Арэйсу и помогая ей подняться.

– Это я виновата, – ответила она, понуро смотря на Аурелия. – Я вынудила её оставить меня наедине с графиней.

– Идиотка! Как ты могла?! – в бешенстве всплеснул тот руками. – Ты слишком легкомысленно к этому относишься! С этого дня я запрещу Арэйсу вообще когда-либо выпускать тебя из поля зрения.

– Издеваешься? – немедленно возмутилась эльфийка. – Я что, даже помыться теперь одна не смогу?!

– Да, даже так!

– Ты не можешь этого сделать без моего разрешения!

– Нет, это ты не понимаешь, насколько всё серьёзно! Быть со мной – это не только красиво жить, не только обладать властью! Это ещё и необходимость подчиняться многим правилам, в том числе касающимся безопасности. Я ей прикажу, и ты не сможешь ничего сделать! – В своём неистовстве Аурелий казался Шиа чужим. По крайней мере, ещё никогда он не разговаривал с ней таким образом. Однако его злоба, как и прежде, очень быстро сошла на нет. – Шиа, у тебя никто не умирал. А я чуть с ума не сошёл, когда узнал, что на тебя напали, – произнёс он дрогнувшим голосом. – Мне до сих пор иногда снится, как у меня на руках умирает матушка, понимаешь?! Я не хочу, чтобы снилась ещё и ты!

В глазах Аурелия отразилась мука – все те минуты ужаса и боли, которые он пережил, узнав вечером о нападении и не имея понятия, в каком состоянии находится возлюбленная. Вдруг от него что-то скрывают? Вдруг не сообщили самого страшного? От одного предположения об этом сердце сжимал мертвенный ужас.

Осознав его отчаяние, пристыженная, перестала спорить и Шиа. Опустив голову, она тихо тронула Аурелия за рукав.

– Прости. Простите меня. Я думала только о себе. Я не хотела вас так ранить! – Она крепче обняла княгиню, которую прижимала к себе другой рукой. – Я уже пообещала Арэйсу, что больше не буду её прогонять. Я нарушила её первое условие.

Император тяжело вздохнул.

– Ладно. Арэйсу, иди пока к себе, отдохни.

Ни произнеся ни слова, княгиня тут же оставила их наедине. Аурелий сперва крепко прижал к себе Шиа, вдыхая её запах, затем обратил внимание на повязку.

– Сильно ранило?

– Ничего, заживёт. Возможно, будет шрам.

– Как это произошло?

– Похоже, когда я выбегала, графиня Вельц-Шарр зацепила меня иглами.

Аурелий вновь нервно выдохнул.

– Я ей этого не прощу, – тихо прошептал он. – Я не дам им издеваться над тобой, как над матушкой. Будет суд.

* * *

Суд, несмотря на то, что стал сенсацией – даже не столько из-за того, что судили аристократку, сколько из-за конкретных действующих лиц, – собрал не так много публики, как можно было бы ожидать. Отчасти это объяснялось тем, что князь Мешерие заранее дал понять, что не появится на заседании, – решительно отрекаясь тем самым от рода Вельц-Шарров. Поэтому, когда молодую графиню вывели в зал, где должны были вынести приговор, она увидела в основном завсегдатаев иных салонов, заведомо сочувствующих эльфийке, а ещё представителей торгового класса – желающих узреть честный суд над заносчивой элитой. Лишь небольшая толика аристократов из числа её знакомых пряталась по углам, намереваясь стать безмолвными свидетелями её падения.

Кэрел постарался на славу, разворачивая конфликт в пользу Шиа. С присущей ему методичностью он сумел раздуть дело до национального масштаба, где на карту ставились честь и гордость Белой империи. Отношение к иностранцам, международная дружба, престиж государства – всё это стало главной повесткой процесса вместо пикантных намёков на склоку двух соперниц из-за милостей императора.

Кроме всего прочего, накануне произошло ещё одно событие, существенно отвлёкшее внимание публики: особняк одного из ссыльных аристократов разграбили средь бела дня.

Вельможа служил судебным прокурором и, по слухам, выгораживал представителей своего сословия всеми правдами и неправдами. В час, когда его семья должна была покинуть свой дом, у ворот собралась приличная толпа разного сорта: от простых работяг до средней руки ремесленников. Горожане восприняли императорский гнев как закономерную кару за злодеяния преступника, и в выражениях никто не стеснялся. Как только показалась карета со скарбом, в неё полетели тухлые объедки и оскорбления. Однако траурный обоз выезжал под конвоем в десяток гвардейцев, крепость и силу которых никто испытывать на себе не спешил, а шторки кареты были плотно опущены, скрывая пассажиров. Поэтому гнев толпы оказался неудовлетворённым. Зато дом из красного кирпича, с парадной колоннадой и обширным палисадником, чётко ассоциирующийся с преступной роскошью, остался беззащитным. Не прошло и десяти минут, как высокие окна рассыпались на осколки под градом камней. Толпа не дала сторожу захлопнуть ворота, круша всё, что попадалось на пути: фонари, декоративные статуи, беседки…

Жандармы прибыли быстро, повязав дебоширов и разогнав толпу. Но несмотря на то, что буря стихла столь же стремительно, как и началась, само это происшествие потрясло общество до основания. Никогда ещё низшие сословия не поднимали руку на дворян; никогда ещё не выражали своё презрение так ярко. И, быть может, ситуация продолжила бы накаляться, если бы не появление молодого императора.

Узнав о беспорядках от приехавшего к нему с докладом министра, Аурелий тут же направился к месту событий. Именно поэтому мародёрство удалось остановить практически мирным путём: узрев воочию материализовавшегося из ниоткуда Табриесса, толпа затрепетала. Золотое сияние завораживало, достигая самого сердца.

– Мне жаль, что мои решения привели к таким последствиям, – объявил Аурелий. – К дикости и мнимой вседозволенности. К беспокойству других добропорядочных граждан, здесь проживающих. В Белой империи, где всегда почиталась справедливость, самосуд недопустим. Я сужу высокородных преступников, воздавая им должное, но то же касается и нетитулованных граждан! Немедленно прекратите сопротивление – и тогда я обещаю проявить снисхождение. Но никак иначе.