Сурайе не вошла в дом. Ей стало мучительно стыдно за подругу. Конечно, она ничего не сказала ей. Но разве не удивительно, что есть такие люди: ведь в тот же вечер они были милы, спокойны, нежны друг с другом…

Да, это было хорошим уроком. Сурайе сделала для себя вывод: ревность не только признак любви, ревность мелка, надоедлива и часто слепа.

И вот теперь Савсан пишет… Строки ее письма мечутся из стороны в сторону. Многие слова невозможно разобрать: «Умара сбила с пути, закружила ему голову моя же подруга. Ты ее, кажется, не знаешь. Это Латофат (провалиться бы ей!). Она работала машинисткой в том же учреждении, где и Умар. Как я только могла не заметить их отношений! Всех кругом ревновала, следила даже за его посетительницами, а машинистку, свою собственную подругу не углядела. Мир померк в моих глазах, когда я узнала об этом. Что мне делать?! Милая, милая Сурайе-джон! Построй вокруг Анвара такой дувал^[6], чтобы через него не мог заглянуть ни один женский глаз. Держи его в руках…»

Там было еще много жалоб и слез, в этом письме. Сердце сжимается, когда думаешь о такой беде. Бедная Савсан! Но если следовать ее советам-, если превратить жизнь Анвара в сплошной скандал, если без конца мучить его подозрениями — еще скорее вызовешь его интерес к другим женщинам: кто не захочет поискать более спокойную и доверчивую? Да и можно ли жить с человеком, всё время его подозревая? Некоторые, действительно, представляют себе брак только как непрерывную борьбу за власть в доме, за свое превосходство. Нет, у них с Анваром этого никогда не будет.

Но странно устроено сердце женщины. Оно трудно подчиняется разуму. Вот ведь как хорошо рассуждает Сурайе, а в то же время ей уже досадно, что она не взяла с собой зеркальце: хочется взглянуть, правда ли помогает крем «Метаморфоза», о котором в рекламе сказано, что он смягчает кожу лица и молодит женщину. Сурайе не ревнива и умна. Но разве не видит она, что Анвар не то чтобы меньше ее любил или стал к ней равнодушен, но уже заметна в нем размеренность любви. И кажется иногда, что любит он в ней уже не женщину, а только мать его детей, хозяйку дома, товарища по работе, честного, умного и аккуратного человека. Стоит только немного позднее обычного приготовить обед, — и любви уже меньше.

«Ну-ну-ну, всё это глупости! — сказала себе Сурайе. — Вот они бегут ко мне — Анвар, Мухаббат, Ганиджон. Они ведь ко мне бегут, и ни к кому другому не побегут с такими радостными лицами… Родненькие мои!»

Сурайе поднялась и пошла к ним навстречу, охваченная чувством нежности.

Сердце ее билось в такт словам: «Нет, нет, что бы ни случилось в жизни, кто бы ни пришел сюда, мой Анвар-джон, мой честный и верный муж никогда не отвернется от меня. Никогда, никогда, никогда!»

И как бы в подтверждение этих мыслей, Анвар, подойдя к ней, наклонил ее голову и нежно прикоснулся губами к ямке на шее: любимое его место… Она крепко обняла мужа.

Глава 2.

Слова, которые пошли с делами врозь

И жизнь в которые вдохнуть не удалось, —

На дыню „дастамбу“ похожи, как ни грустно:

Она — красавица — душиста, но безвкусна…

Носир Хисроу.

Солнце уже стояло над головой, когда они вернулись в кишлак. Анвар нес мешок с мятой, лебедой и травой джаг-джаг. Сурайе, раскрасневшаяся, обожженная солнцем, перебросила через плечо цветастый паласик: вид у нее был совсем как у курортницы, возвращающейся с прогулки.

Дети, уставшие от беготни, отстали, и теперь каждый старался всучить другому свою ношу — большие тяжелые букеты тюльпанов.

— Папа, папа, — кричал вслед отцу Ганиджон, — когда мы придем домой, правда, вы сразу начнете готовить плов? Мухаббат говорит, что вы раньше должны отдохнуть, а я хочу есть, папа!

— Неужели проголодался? — с улыбкой спросила Сурайе.

— Ой, еще как!

— Ну, раз ты такой голодный, — заговорил Анвар, — уж я постараюсь приготовить скорый плов. Вот увидишь, не успеешь ты пять раз обежать вокруг двора, как мама позовет тебя к столу. Только условие: ты один должен съесть полную тарелку плова.

— Я целого барана могу съесть! — закричал Ганиджон.

— Знаем мы твоего барана, — проговорила Мухаббат, — больше четырех ложек ты и не ел никогда.

— Ах, так, ну посмотрим, посмотрим… — Прервав самого себя, Ганиджон протянул вперед руку и закричал: — Смотрите, смотрите, какая красивая девочка идет!

— Эх, ты, глупый, как ты себя ведешь?! Кричишь на весь кишлак и показываешь пальцем, — укоризненно покачала головой сестра. — И разве ты не видишь, что это тетя, а не девочка. У ее туфель высокие каблуки.

— А почему у нее такое короткое платье? — спросил Ганиджон.

…Худенькая и действительно похожая на девочку, молодая женщина в цветастом шелковом платье шла навстречу, что-то весело болтая и то и дело поворачивая головку направо и налево, совсем как это делают птички. Ее сопровождал секретарь сельсовета Мухтар Махсумов — высокий, молодой, с модно подстриженными усиками и весьма щеголеватый, ни дать, ни взять — артист сталинабадского оперного театра. Он поминутно наклонялся к своей спутнице и, учтиво улыбаясь, прислушивался к ее щебету.

— Господи, опять Махсумов, — упавшим голосом шепнула мужу Сурайе.

* * *

Ох, уж этот Махсумов!

Где еще сыскать такого умелого танцора, такого остроумца, такого знатока женских сердец? Он умеет не спать всю ночь, петь, играть, пить, а наутро — как стеклышко.

У кого еще из местных жителей есть такой великолепный, новейшего образца, радиоприемник с проигрывателем, как у Махсумова? И коллекция пластинок? В колхозном клубе, — а надо сказать, что наш кишлачный клуб один из лучших в районе, — до сих пор нет такой многообразной по своим возможностям машины, как магнитофон. Махсумов привез себе из Ташкента магнитофон Днепр-5. Известно, что он и этим не очень доволен. Говорит, что как только выберется в Москву, непременно раздобудет такую заграничную штучку, что все от зависти лопнут.

Кто эти «все», на которых равняется наш Мухтар? Кого он считает образцом? На этот вопрос не так-то легко ответить. Придется вернуться к нему позднее, когда мы еще лучше узнаем характер и привычки этого молодого человека.

Что же касается магнитофона, то этот аппарат уже сыграл роль в жизни кишлака: приобщил часть нашей молодежи к музыкальным достижениям Запада. Стоит только попросить Мухтара — он запустит ленту с песенками из заграничных кинофильмов. Музыка в доме Мухтара не прекращается иногда до утра. К ней в кишлаке привыкли, как к вою собак.

Нельзя не признать — Мухтар Махсумов за три года, что он живет в нашем кишлаке, сумел стать одним из влиятельнейших людей. Только вот вопрос: каково его влияние?

Небезинтересно также узнать: откуда он такой, Махсумов? Как развился и как привился здесь, на кишлачной почве? Он ведь человек с высшим образованием. Единственный в районе секретарь сельсовета с таким высоким образовательным цензом.

Что ж, этим можно гордиться. В самом деле — плохо ли, если все работники наших сельских органов власти будут начитаны, воспитаны, будут разбираться в законах и постановлениях?! Правда, наш Мухтар окончил не юридический факультет, а педагогический, но это не так уж существенно. Если есть у человека склонности к административной деятельности, почему бы ему и не переменить профессии.

Он был сперва, по окончании института, направлен в Лолазор на место заведующего учебной частью школы-десятилетки. Работал вместе с Анваром. Как работал? В том-то и дело, что им не удалось сработаться, хотя Анвар сам хлопотал о том, чтобы Махсумова прислали в его школу.

Анвар знал еще отца Мухтара. Помнил и любил этого мягкого, образованного, всеми уважаемого в городе человека.