Литмир - Электронная Библиотека

Тут Анвара прервала Мухаббат. Она считала себя уже большой и слушала рассказы отца со снисходительной улыбкой.

— Папа, папа, — воскликнула она, — вот вы сказали про экзамены, а я вспомнила о вашем обещании: и вы, и мама обещали, если я сдам на отлично, купить пианино…

— Да, память у тебя хорошая, дочка. Но и мы с мамой помним: отличница должна иметь пятерки по всем предметам. У нас в сберкассе собралось довольно много денег, а в твоем дневнике?.. Я там видел не только пятерки…

Тут вмешалась Сурайе:

— Она подтянется, папа. Правда, ты заслужишь, а, Мухаббат? Видела, в магазине уже стоит черный, блестящий инструмент с золотой надписью «Красный Октябрь»? Если всё будет в порядке, летом он будет у нас в комнате.

Мухаббат раскраснелась, глаза ее горели, ей хотелось сейчас же показать, какая она способная.

— Жаль, что я не взяла с собой книги! — вскричала она. — Я бы почитала вам сейчас, вы бы увидели, как я теперь читаю!

Разговор прервал Ганиджон. Он был настроен деловито.

— Ладно, — сказал он. — Видишь, жаворонок нас ждет. Идем скорее, а то ему надоест слушать, как ты хвастаешься.

— Ты думаешь, что он такой сердитый, как ты? — рассмеялась Мухаббат. — Нет, жаворонок добрый. Он нас подождет. Ну, а если даже и улетит — я ведь и сама знаю, какую зелень надо собирать.

— Идите, детки, идите! Папа вам покажет, — проговорила Сурайе. Ей хотелось остаться одной.

Когда Анвар и дети ушли, Сурайе, проводив их взглядом, легла на палас и задумалась.

О чем она думала, о чем мечтала?

В далекие девические времена она очень любила вот так, в одиночестве, наедине с природой, погрузиться в размышления и мечты. Тогда ей не приходилось ни о чем заботиться, на ней не лежала ответственность, и своим временем распоряжалась она сама. Жалеет ли она о том далеком прошлом? Может ли она пожаловаться на свою жизнь? Здесь нет зеркала, но его и не нужно. Сурайе хорошо знает — годы наложили отпечаток на ее внешность. Нет, она не старуха. Ее мать в тридцать лет казалась гораздо старше. Женщины-таджички, скрывая свое лицо под паранджой[4], не только сами были спрятаны от мира, но и мир был закрыт для них. Однообразие и пустота жизни сгибали их. И даже в тех семьях, где женщины знали искреннюю любовь мужа и уважение детей, даже в таких семьях женщины быстро блекли, Как цветок без солнца.

Нет волосы Сурайе черны, как в юности, и глаза ее сохранили живость. Ее нельзя назвать красавицей, но каждый, кто посмотрит на нее, скажет — «Какая милая, симпатичная женщина!»

Сурайе было приятно сознание того, что в школьном коллективе у нее установилась твердая репутация человека знающего, справедливого, рассудительного и уравновешенного. Спокойствие не легко дается. Его надо в себе воспитывать, тренировать ежедневно. Трудно владеть собой в классе, где три десятка малышей теребят тебя, разрывают на части вопросами и непрестанно наблюдают за тобой: не сделаешь ли ты ошибки, не дашь ли им возможность посмеяться над тобой и тем самым не утратишь ли частичку власти и уважения. Дома сохранять спокойствие еще труднее. Дома — с мужем и детьми. Спокойствие не должно перейти в равнодушие: да, так его легко истолковать. Однако, и раздражительность не приносит ничего хорошего. Раздражительность и придирчивость старят не только лицо, они старят и душу. Но сохраняют ли постоянная выдержанность и внешний покой любовь мужа? — вот о чем задумалась сейчас Сурайе.

«Счастлива ли я, довольна ли своей жизнью?» — спрашивает себя Сурайе — мать двух детей, учительница и жена еще молодого сильного и красивого мужчины. У них не совсем обычные отношения с мужем: ведь в школе он ее начальник, руководитель! Дома мужчина-таджик всегда считает себя главой и это, возможно, так и должно быть. Но как в таких условиях не потерять самоуважения, как не утратить самостоятельности характера, способности мыслить по-своему, пользоваться не только опытом мужа, но и тем, что накопила сама?

Если бы ее сейчас опросили: может ли она пожаловаться на свою жизнь, на отношение мужа и детей, показывает ли Анвар, когда он дома, хоть чем-нибудь свое превосходство, напоминает ли разницу их положения в школе? Нет, сказала бы она, Анвар и ласков, и нежен… Во всяком случае он, если захочет, моментально становится ласковым и нежным. Он может даже пересилить себя: стоит только попросить его посидеть вечером дома, вместо того, чтобы пойти к друзьям играть в шахматы, и он тут же соглашается. Конечно, Сурайе не злоупотребляет такими просьбами. Мужчина на десятом году женитьбы это ведь не влюбленный юноша. Если теребить слишком часто нити любви, они могут и порваться. А все-таки… Ах, не стоит об этом думать, всё это мелочи. Анвар честный и хороший человек. Он не пьяница, не игрок. Никогда не замечала Сурайе, чтобы он заглядывался на других женщин. Нет-нет, он трудолюбивый человек и семьянин. Так почему же лезут эти мысли в голову?

Есть у Анвара черта характера, которая всегда беспокоила, а сейчас почему-то особенно беспокоит Сурайе: уж очень он простодушен и доверчив. Он бывал обманут, и не раз. Попадался в разные ловушки, вынужден был расплачиваться за излишнюю доверчивость. Но это не сделало его благоразумнее. Слишком легко забывает он неприятности и невзгоды. Верит людям и считает, что без веры в людей жить нельзя. В этом он прав, — людей надо любить, но не мешает и трезвая оценка каждого из них! Вспомнить хотя бы то, что произошло с Мухтаром; хорошо еще, что теперь этот человек отошел от них, не напоминает о себе. Но бог с ним, с Мухтаром. Сейчас речь не о нем.

Странное дело — в мужчинах так долго сохраняется мальчишество. Как Анвар прыгал и скакал сегодня с детьми! Как кружил ее! Это приятно и забавно, но не пора ли стать солидным…

Сурайе улыбнулась, вспомнив отца Анвара. Покойный хафиз[5] Салимджон был так же простодушен и мягок. До самой смерти он не упускал случая побалагурить, пошутить, подразнить соседей и своих близких. А если бы не болели у него ноги, наверное, пустился бы в пляс при первых звуках музыки. Салимджон говорил: «Веселый человек — душа народа!» Что ж, у Салимджона не было такой ответственности перед людьми и перед детьми людей. Салимджон был хозяином своего времени и своего поведения. Иное дело директор школы. Анвару следовало бы помнить, что народ ценит в руководителе важность. Конечно, приятно видеть мужа молодым, как юноша, но…

Тут Сурайе весело расхохоталась и огляделась, не видит ли ее кто-нибудь: странно, если женщина смеется в одиночестве. А расхохоталась она потому, что вообразила себе важного, солидного, бородатого Анвара. Нет, бороду он отрастит разве только, если попадет в тюрьму… И она опять рассмеялась, но тут же воскликнула про себя: чур-чур-чур! и постаралась думать о другом.

Но что-то все-таки не давало ей покоя. Что? Ах, наверное, эта история, которая произошла недавно с ее подругой Савсан-джон. Какая она была радостная и счастливая, как беззаботно жила и как ей всё легко давалось! Ей все завидовали. А сейчас?.. Как жаль ее! Почему же так случилось? Савсан-джон разошлась со своим мужем Умаром, а ведь он был для нее всем. Помнится, не только перед ней, близкой подругой, нет, везде и всюду Савсан расхваливала своего мужа: он и верен, и постоянен, и честен, и любит-то он только ее… Она даже не знает, что это за чувство такое, ревность… Уж не было ли в этом постоянном перехваливании мужа желания отгородиться от возникающих в душе подозрений?

Сурайе помнит такой случай: Савсан-джон и Умар приезжали к ним погостить. Как они были нежны друг с другом, как внимательны и вежливы! Но вот, однажды, когда Сурайе и Анвар отправились в школу и гости остались одни, Сурайе, забыв что-то, невзначай вернулась. Какая-то женщина в комнате гостей резким и неприятным голосом упрекала Умара, перечисляла женские имена… Лишь подойдя ближе, Сурайе поняла: да ведь это искаженный ревностью голос ее подруги! Умар только говорил: «Успокойся! Перестань! Всё это выдумки!» И вдруг Савсан визгливо крикнула: «А какими глазами ты смотришь на Сурайе?! Зачем только мы сюда приехали…»

3
{"b":"869095","o":1}