Конечный результат. (Нет, рамка металлоискателя в аэропорту не звенит, и да, эти стержни останутся во мне навсегда.)

Когда я пришла в себя в послеоперационной палате, стояла глубокая ночь. Сначала я ощутила колоссальное облегчение: я осталась жива. Потом почувствовала боль. Уточнение: это была неописуемая боль. Казалось, что мой позвоночник сжимает могучий железный кулак. Я попробовала сесть, чтобы позвать медсестру. После нескольких попыток появился медбрат, который посмотрел на меня с мрачным презрением. Картина моего возвращения в мир оказалась удручающей. Я разрыдалась. Мне захотелось к маме.

Я действительно была преисполнена благодарности – бесконечной, глубокой признательности за то, что осталась жива. Но в то же время мое состояние напоминало агонию. Спина дергалась от пульсирующей боли. Я не могла пошевелиться, казалось, что вот-вот разойдутся швы. В течение нескольких дней нервы в ногах непрерывно жгло огнем. Раз в три часа мне кололи обезболивающее. Медбрат входил в палату, слегка оттягивал кожу на бедре и вводил иглу, каждый раз чередуя ноги. Я не могла ни спать, потому что все нестерпимо болело, ни есть, потому что от опиоидов меня тошнило. За две недели я похудела на 11 килограммов. Чувствовала себя одновременно счастливой и несчастной, сожалела о случившемся, корила себя за то, что причинила столько хлопот моим близким, и не знала, что делать дальше.

Мое тело восстановилось за считанные месяцы, но затем реабилитация потребовалась моему разуму и душе. Меня охватило ощущение оторванности от реальности. Когда я смотрела на свои руки, они казались мне чужими. Взглянув на себя в зеркало, я ужаснулась. Что-то было не так. Но непонятно, что именно.

К сожалению, никто другой тоже этого не знал. Со стороны я выглядела вполне здоровой. Поэтому держала свои страдания при себе. Когда у меня спрашивали, как дела, я отвечала: «Все отлично, спасибо». Но если честно, то следовало бы сказать: «Я чувствую себя чужой в собственном теле. То, что я вижу в зеркале, сводит меня с ума. И я до смерти боюсь, что никогда больше не приду в норму». Впоследствии мне поставили диагноз «расстройство деперсонализации-дереализации», при котором люди не могут установить связь с собой или с окружающей реальностью.

В то время я жила в Лондоне и помню, как в метро разглядывала пассажиров, сидевших напротив, и пыталась угадать, кто из них, подобно мне, испытывает серьезные трудности, которые приходится скрывать. Мне отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь из них почувствовал мои страдания и сказал, что ему это знакомо, что он пережил схожие ощущения и сумел снова стать собой. Но это, конечно, была лишь пустая фантазия. Люди, находившиеся в метре от меня, не имели ни малейшего представления о том, что происходило внутри моего тела. Я сама тоже плохо это представляла. И не чувствовала, что происходит внутри них, не знала, страдают они или нет.

Человеку очень трудно разобраться в том, что творится в его теле. Даже когда мы можем идентифицировать свои эмоции, такие как благодарность, боль, облегчение, печаль и так далее, нам не всегда понятно, откуда они берутся. С чего начинается процесс осознания того, что с нами что-то не так?

Однажды я попыталась объяснить эту идею своей лучшей подруге и неожиданно для себя заявила: «Все, что мы хотим получить от жизни – образование, работу, деньги, – сущие пустяки по сравнению с возможностью наслаждаться физическим и ментальным здоровьем». Это озарение стало самым ярким из всех, какие мне когда-либо доводилось испытать.

Четыре года спустя стремление выяснить, как мне наладить связь со своим телом, привело меня в городок Маунтин-Вью, расположенный в Кремниевой долине, в 60 километрах к югу от Сан-Франциско. Я чувствовала, что смогу получить необходимую информацию, работая на переднем крае медицинской науки. В 2015 году этим передним краем была генетика.

Я устроилась на стажировку в компанию 23andMe (такое название она получила в честь 23 пар хромосом, в которых заключен генетический код человека). Работать там мне хотелось сильнее, чем когда-либо и где-либо еще.

Объяснялось это очень просто. Я уже знала, что организм человека создается в соответствии с инструкциями, которые содержатся в его ДНК, и решила, что если смогу понять свою ДНК, то сумею разобраться и со своим телом.

Я работала менеджером по новым проектам. У меня за плечами было два высших образования и привычка упрощать сложные темы. Этот багаж оказался весьма полезным: я разъясняла клиентам значимость наших генетических исследований и побуждала к участию в проводимых нами опросах. Мы собирали данные совершенно новым способом – в цифровом виде, через интернет, привлекая миллионы людей. Каждый клиент становился представителем гражданской науки и вносил посильный вклад в развитие коллективного понимания ДНК. Своей миссией мы считали внедрение инноваций в области персонализированной медицины и предоставление каждому человеку индивидуальных рекомендаций по оздоровлению.

Это была отличная компания, где работали настоящие энтузиасты, которые собирали самые точные данные и выполняли чрезвычайно важную миссию. Атмосфера в офисе была буквально наэлектризована энтузиазмом.

Я быстро сблизилась с сотрудниками исследовательского отдела, а затем проштудировала все их публикации и начала задавать вопросы. К сожалению, реальная предиктивность ДНК оказалась не столь высокой, как я думала. Например, генетические факторы могут указывать на вашу предрасположенность к диабету 2-го типа, но не позволяют точно предсказать, разовьется он у вас или нет. Исследование ДНК помогает получить представление о том, что может произойти. Основными причинами большинства хронических состояний, от мигрени до заболеваний сердца, гораздо чаще становятся «факторы стиля жизни», чем генетика. Следовательно, ваши гены не играют определяющей роли в том, как вы себя чувствуете, когда просыпаетесь утром.

В 2018 году по инициативе нашего отдела исследований и разработок, отвечавшего за внедрение передовых идей, компания 23andMe запустила новый проект, связанный с использованием систем непрерывного мониторинга глюкозы.

Непрерывные мониторы глюкозы (continuous glucose monitor, CGM) – это небольшие устройства, которые закрепляются на руке и отслеживают уровень сахара крови. Они были созданы, чтобы заменить системы забора крови с помощью прокалывания пальца, которые диабетики используют уже много десятилетий. Однако такие измерения глюкозы можно производить лишь несколько раз в день. С помощью CGM уровень глюкозы измеряется через каждые несколько минут. Это позволяет отобразить кривую глюкозы в виде непрерывной линии и отправить ее на ваш смартфон. Такие системы кардинально улучшили положение страдающих диабетом, вынужденных полагаться на результаты измерений сахара крови при дозировке лекарственных препаратов.

CGM позволяют проследить изгибы кривой глюкозы (непрерывная линия), которые невозможно заметить, применяя традиционные системы взятия проб крови из пальца (белые кружки)

Вскоре после того, как компания 23andMe запустила этот проект, CGM стали применять ведущие мировые атлеты, чтобы использовать показатели измерений глюкозы для оптимизации своей спортивной формы и выносливости. Через некоторое время ученые начали публиковать материалы исследований, проведенных с использованием CGM, результаты которых однозначно показывали, что сильная дисрегуляция уровня глюкозы может возникать не только у страдающих диабетом.

Когда сотрудники нашего отдела исследований решили заняться изучением пищевых реакций у людей, не страдающих диабетом, я сразу же попросила включить меня в группу испытуемых. Мне всегда хотелось обнаружить нечто такое, что помогло бы мне понять свое собственное тело. Но я даже близко не представляла, к чему это приведет.