В то же время в провинции, особенно по мере продолжения процесса деиндустриализации и нарастания социального и имущественного расслоения, можно ожидать определенного оживления левацкой деятельности, так как некоторые варианты леворадикальной идеологии должны будут привлекать к себе часть маргинализированного населения. При этом пропасть между Москвой и провинцией будет углубляться: как по имущественному и финансовому положению леваков (и населения вообще), так и по образу мышления. Уже сейчас наблюдается активизация интернационалистических (и даже прямо антипатриотических) настроений среди леваков и значительной части левых вообще в Москве — и, напротив, нарастание националистических (и даже откровенно шовинистических) настроений в провинции. Логично ожидать закрепления (а, возможно, и усиления) этой тенденции в будущем. Собственно, уже сегодня заметна явная неприязнь части провинциальных леваков к москвичам именно как к «зажравшимся, избалованным вниманием СМИ и склонным к продажности» столичным жителям.[486] В принципе указанная тенденция характерна для стран так называемой капиталистической периферии, где радикальные революционные движения имеют материальную и человеческую базу не в столицах («анклавах капиталистической метрополии»), а именно в провинции — ив случае развития революционных событий столицы последними в стране оказываются под контролем революционеров (Гавана, Манагуа, Сайгон, Пномпень и т. д.).
Можно смело прогнозировать в будущем и развитие обеих формально взаимоисключающих тенденций — усиления борьбы с фашизмом и усиления сотрудничества с НБП.[487]
При этом оба явления обречены носить несколько ущербный характер. Активизация борьбы с фашизмом будет зависеть, во-первых, от степени агрессивности русских националистов по отношению к левакам — то есть антифашистская активность части леваков будет вынужденной. Во-вторых, антифашизм части леворадикалов будет носить характер психологической компенсации. Не представляя какой-либо угрозы своему «титульному» врагу — рыночной системе (капитализму), — леваки сосредоточатся на борьбе с фашистами как с более слабым противником, к тому же не одобряемым и институтами буржуазной демократии. Подобное поведение леваков хорошо известно по ряду западноевропейских стран («антифа»).
Впрочем, часть леваков понимает компенсаторный характер такого антифашизма: «Самый большой подлог произошел с понятием фашизма… 20 лет назад фашизм отождествлялся прежде всего с системой, и наступления фашизма ожидали из недр системы просто путем перехода власти к наиболее реакционным силам или через ужесточение аппарата подавления (Чили, Греция)… теперь само понятие фашизма связывают именно с маргинальными или чуть более респектабельными группами вне системы. Тогда тоже происходили столкновения с ультраправыми, но все же борьбу с фашизмом связывали в первую очередь с борьбой против системы и уничтожением системы, а сегодня под антифашизмом понимают мордобой со скинхедами или собрание о том, почему в этом году Ле Пен получил на пять процентов больше голосов, чем в прошлом. И в этой борьбе готовы прибегать даже к помощи ненавистного государства. Впрочем, ультраправые поступают точно так же. Ведь и те и другие являются объектом манипуляций».[488] Именно эта часть леворадикалов уже сегодня контактирует с НБП и будет контактировать и дальше, причем, вероятно, теснее и теснее. Поскольку ни леваки, ни НБП в обозримом будущем не выйдут за пределы мира маргинальной политики, то наиболее вероятным исходом такого сотрудничества станет постепенное (и, возможно, долго не оформляемое официально) разделение этого блока по регионам на два варианта: «пролевацкий» вариант, когда в том или ином регионе и НБП, и сотрудничающие с ней леворадикалы, независимо от названия, фактически будут являться представителями левацкого мира, и «пронационал-большевистский» вариант, когда те же силы, независимо от названия, фактически будут представителями НБП. В дальнейшем при развитии этих тенденций должно будет произойти просто инкорпорирование (превращение) леваков в НБП — в одних местах (как это уже имело место в Санкт-Петербурге с группой «Рабочая борьба») либо, напротив, инкорпорирование местных отделений НБП в «левацкую тусовку».
Сколько-нибудь серьезную угрозу блок НБП — леворадикалы сможет представлять только в случае выработки им оригинальной «национально-освободительной антиимпериалистической» идеологии (по типу идеологии ФНО Алжира), однако пока нет никаких признаков того, что это в принципе возможно.
Более вероятным представляется не создание «национально-освободительной антиимпериалистической» идеологии (жизнеспособной в странах третьего мира), а развитие процесса по типу стран первого мира (то есть Запада): соединение отдельных идеологических элементов, традиционных для правой внесистемной оппозиции, с отдельными идеологическими элементами, присущими левой внесистемной оппозиции (в 1997 г. этот процесс был назван политологами США «fusion conspiracy»). Собственно, по этому пути уже сегодня идет НБП.
Можно смело прогнозировать увлечение экологизмом в ближайшее время среди леворадикалов. В первую очередь это будет касаться, конечно, анархистов. Относительно стабильная деятельность анархо-экологистской группы «Хранители Радуги» на фоне откровенного упадка остального анархо-сообщества, умело поставленная анархо-экологистами самореклама, финансовая подпитка экологистских проектов с Запада (как напрямую, так и через менее радикальные «зеленые» структуры) неизбежно должны привлечь к экологистскому движению новых адептов — как из числа «анархистского молодняка», так и из числа «старых» леваков, стремящихся к «живой работе», активной деятельности. То, что относительная стабильность деятельности анархо-экологистов не равнозначна прогрессу, то есть не имеет шансов на развитие, большинством леворадикалов пока не осознается.
Очевидно, однако, что эта стабильность в самое непродолжительное время сменится спадом. Собственно, уже сейчас ясно, что деятельность радикальных экологистов не приносит ожидавшихся результатов. По мере осознания леворадикальным сообществом реформистского характера экологистской деятельности от экологизма отпадут наиболее последовательные и теоретически подготовленные леваки. С другой стороны, уже сейчас начинается процесс вытеснения радикальных экологистов (анархо-экологистов в том числе) из природоохранной сферы более умеренными экологистами, без проблем вписывающимися в стандарты буржуазно-демократического общества.[489]
Поскольку экологистское движение в России «сидит на игле западных грантов»,[490] а число и объем западных грантов, выделяемых России, постоянно сокращается, то по мере развития этого процесса неизбежно будет обостряться борьба за западную помощь. В конце концов радикальные экологисты будут оттеснены от западной помощи умеренными группами и организациями, идеологически более «надежными». Уже сейчас ведущие экологистские организации склонны открещиваться от «Хранителей Радуги» как от «экстремистов».
Можно смело прогнозировать закат «оранжевого» движения. Являясь специфической формой сатирической пропаганды («пропаганды смехом») в стабильных и сытых обществах, «оранжевое» движение не сможет существовать в быстро меняющемся российском обществе, в условиях калейдоскопически быстрой смены духовных и эстетических ориентиров, перманентного экономического кризиса и нарастающего социального расслоения. На это обратил внимание Вадим Дамье: «В Нидерландах 70-х и в Польше 80-х оранжевые игры были наступательными. У нас они вымучены. Людям не хочется смеяться. Разве что сквозь слезы».[491] И хотя анархисты по привычке еще пытаются проводить «оранжевые» акции и печатать (вплоть до начала 1997 г.) «оранжевые» тексты (например, в журнале «Анархия»[492]), но даже в анархистском мире они вызывают в основном непонимание и раздражение.
