В марте она получила документы на право называться мамой, а дети поменяли свои фамилии, они стали: Шевченко Николай Анатольевич и Шевченко Кира Анатольевна. Барьера во взаимоотношениях не было, и скоро в избушке звучало: «мама», «сынок», «доченька», как само собой разумеющееся.

Чтобы не показать дочери естественную отсталость в развитии детей, Валентина Ивановна усилила занятия с ними. Через три месяца уже был заметен кое-какой успех – они научились правильно говорить нужные в обиходе слова, понимали значение других, труднопроизносимых, внимательно слушали сказки и понимали их смысл. Валентина Ивановна этому радовалась больше детей. Она забыла о своих болячках, и они ее не беспокоили – это тоже радовало.

Колю и Киру пришлось перевести в детский садик, это тоже немаловажное событие – оторвать от привычной обстановки, окунуть в малознакомое общество. Дети, не взрослые, они гораздо общительней. На чем угодно могут сблизиться. На игрушке, на умении кататься с горки, на прыжках с бордюрчика… Вот с бордюрчика и началось признание Коли. Сам не думая о том, он спрыгнул со снежного бордюрчика прямо в сугроб, и это так всем понравилось, что стоило большого труда воспитательнице занять их чем-то другим, менее опасным. Скоро все дети были, как медвежата, в белом пуху. Смеялись и визжали так звонко, что хоть уши затыкай. Румянощекая ватага долго не могла успокоиться, даже когда пришло время обеда, все еще слышались смех и визг.

И Кира не осталась в стороне. Она на занятии в зале так кувыркалась через голову, что все смотрели на нее с раскрытыми ртами.

– Ваши дети, – говорила, спрятав улыбку, воспитательница Валентине Ивановне, прибежавшей в конце дня за детьми, – просто артисты!

– Что не так они сделали? – встревожилась Валентина Ивановна.

– Все так. Очень активные, того и гляди, как бы на люстре не вздумали качаться. И качались бы, да люстры нет у нас.

– Да, я их не очень одергиваю, – призналась Валентина Ивановна.

– И не надо этого делать, – согласилась воспитательница. – Зашоренные дети превращаются в инфантильных взрослых. Они тогда, по привычке, ждут подсказки, как им поступить даже в малом деле, а о большом и говорить нечего. Принять самостоятельно решение – для них труднейшая задача! Из таких получаются хорошие клерки и плохие руководители.

– А военные? – спросила Валентина Ивановна, обозначив в уме Колю в образе бравого летчика.

– Хуже не придумаешь! Никакие! Но вам беспокоиться незачем, ваш еще тот командир! Наполеон! Жуков!

– Жуков? – переспросила Валентина Ивановна. – Какой Жуков?

– Наш Жуков, – удивилась воспитательница. – Маршал который!

– А, понятно. Ну, да! Конечно, Маршал Победы! – улыбнулась Валентина Ивановна, поняв, что Жуков – прежняя фамилия Коли, здесь ни при чем.

На Новый год Валентина Ивановна привела из детского дома еще двух девочек и мальчика. Наряжали елку сообща, веселились долго. Так долго, что Валентина Ивановна подумала, как ей уже утомительно простое занятие с детьми, а что дальше будет…

Хорошее обернулось слезами. Отвеселившись, напрыгавшись, наигравшись, дети не хотели возвращаться в свой дом, они поверили в вечное счастье, которое связывали с маленьким теплым домиком, мягким диваном, вкусной едой, тортом, конфетами, красивой елкой, и вдруг их почему-то лишают этого счастья, хотя они ничего никому плохого не сделали.

– Хотели как лучше, – говорила Валентина Ивановна заведующей, – а получилось не очень.

– Да, Валя, я знаю. Это не впервой. И опять же, как им жить, если они не будут знать, что такое семья, дом, родители, бабушки-дедушки, близкие вообще люди? Они же не смогут построить правильно свою жизнь! Вот побывали они у тебя, и это маленькой светлой искоркой будет жить в них всегда. Добро, красота приживаются быстро и живут долго в человеке. Кто знает, как сложится жизнь у этих мальчиков и девочек, часто не очень удачно, но, возможно, в какую-то определяющую минуту они вспомнят то хорошее, что посетило их однажды, и примут правильное решение. Они сохранят в себе Человека. Человека! – Ольга Максимовна подняла вверх руку с выпрямленным указательным пальцем. Повторила тихо, но твердо: – Человека!

– Оля, я часто думаю теперь…

Ольга Максимовна насторожилась.

– Что напрасно связалась? – спросила, не дослушав Валентину Ивановну.

– Нет, что ты! С чего взяла! – всполошилась та. – Не напрасно!

– Прости, перебила. Говори.

– Как нам избавиться от этой напасти? От этой детской беды? Как не делать их сиротами при живых родителях?

– Ты думаешь, что только ты одна такая сердобольная да умная, а остальные толстокожие и тупые?

– Я так не думаю, но…

– Вот именно, но! Идет разложение государства, уничтожение нации. Нравственность – основа семьи, фундамент государства, скатилась на ноль. Дальше ждет нас еще худшее – мы превращаться будем в жвачных животных, безразличных ко всему, падких до скотского. Скотские отношения между людьми будут нормой, о семье речь не веду – как таковых их не будет. Будут животные страсти называть любовью! И не только называть, но навязывать нам будут, убеждая, что это верх человеческих отношений, избавляющих человека от дурацких предрассудков.

– Что теперь делать? – в испуге расширила зрачки Валентина Ивановна.

– Подержи арбуз!

– Какой арбуз?

– А вот такой! Не знаю! Это задача государства, а я всего лишь винтик в этом механизме!

– Почему оно ничего не делает?

– Оно занято мировой революцией. Ему не до мелких балалаек!

– Каких еще балалаек? Говоришь непонятно!

– Эзоповский язык знаешь? Это когда ты говоришь об одном, а понимать надо совсем другое.

– Опять ничего не пойму! – Валентина Ивановна готова стукнуть кулаком по столу.

– Эзопов у нас теперь столько, что не перечесть. Что говорят они нам – известно, что думают – можем только догадываться, соотнося с фактами; что будут делать – темный лес для темной массы.

– Оля, – приложив ладони к лицу, тусклым голосом вымолвила Валентина Ивановна, – мы с тобой уже немолодые, не о нас речь, а что будет с детьми нашими?

– Ну, я себя не считаю старухой, мне нет и сорока пяти, этого критического возраста, воспетого горе-поэтами и такими же песенниками. Так что я еще поборюсь за свое бабье счастье! И за их тоже, – махнула рукой в сторону детского игрового зала. – А за них особенно!

Апрель выдался суматошным. Повально переболели ангиной дети. Казалось, что воспитательницы глаз не спускают с детишек на прогулках. И кутают их даже больше, чем надо, и сосульки сбиты с крыш и навесов, а дети надрываются в сухом кашле. Эпидемия захватила весь город. Как не защищалась Валентина Ивановна от этой напасти, не убереглась, занесла в свой дом заразу. Дети слегли одновременно, но болели не так сильно как детсадовские. Температура 37, легкий кашель, слабый озноб.

«Не заразить бы внука, – беспокоилась Валентина Ивановна, представив больным маленького Толю. – Совсем кроха, не дай Бог! Лучше бы и не приезжали сейчас, а летом нашли время».

Приехали и с порога удивились.

Пообнимались, перецеловались, повосхищались, и когда успокоились, Лиза, кивнув на комнату, где по-хозяйски вели себя Коля и Кира, спросила, как выстрелила:

– Кто это?

– Это? – переспросила Валентина Ивановна и тут же ответила: – А, из детсада дети.

– Вижу, что не котята. Ты их на время привела?

– Да, – согласно кивнула Валентина Ивановна, – пускай поживут тут.

– Потом обратно вернешь? – пытала дочь, предчувствуя неладное. – Родители их заберут? Совсем ничего не понимаю. При чем тут родители?

Вмешался Василий.

– Что ты пристала к человеку, как фриц к партизану? – сказал он жене. – Других вопросов у тебя к матери нет, что ли? С порога – допрос!

– Я знаю, что делаю! – оборвала его Лиза. – Прошу мне не указывать!

– Господи! – всплеснула руками Валентина Ивановна, – не хватало нам еще перессориться из-за пустяков. Раздевайтесь, умывайтесь да праздновать будем встречу!