— Вот они!
Медвежата сидели высоко на дереве, обхватив лапами тонкую верхушку ствола.
— Сейчас мы их снимем… — Максимыч ударил обухом топора по дереву. Дрожь ствола дошла до медвежат, и они, как по команде, немного спустились. Максимыч стучал и медвежата с каждым ударом съезжались все ниже.
— Вот я тебя, звереныш! — Максимыч схватил за шиворот медвежонка и встряхнул его. Тот скалил зубы и норовил укусить.
— Держи его, Алексей!
Второй медвежонок, пока люди возились с первым, полез наверх и мигом оказался на вершине. Но Максимыч снова застучал по дереву, спустил его…
В деревне медвежата прожили до глубокой осени. Тот, что достался Алексею, оказался очень добродушным и покладистым. Он веселил всю деревню. Научился переворачиваться через голову и протягивать лапу за кусочком сахара или хлеба, выходил бороться с желающими. Второй медвежонок не был таким общительным. А однажды он куда-то запропастился и одновременно исчезли из сарая Максимыча все тринадцать уток.
Стали искать… Заглянул Максимыч в кладовку, где хранил плотницкий инструмент, а там в углу здоровенная куча соломы, а на ней что-то темное. Медвежонок! Ближе подошел Максимыч — рычит звереныш, а с места не сходит! Недолго думал охотник, дал ему пинка, порылся в соломе, а там все утки… с перекушенными шеями. Нашлась пропажа! Принес Максимыч тонкий прочный ремень из сыромятной кожи, капроновый шнур от рыболовной сети и стал мишка жить на привязи. Тише стал, спокойней и угрюмей. А второй медвежонок все развлекал деревенский люд.
Осенью приехал представитель из зооцентра и купил обоих. И они уехали в клетках, где сидели и другие, скупленные по лесным деревенькам, медвежата. Все они просовывали лапы между прутьями решеток и глядели на поседевшую от первых заморозков землю, мокрую стынущую дорогу и темный лес, начинающийся сразу за сельскими огородами. Было сумрачно, пасмурно, в сером небе, покачиваясь, повисли редкие тонкие снежинки…
2
Пассажиры, едущие поездом через станцию Курортное, всегда удивляются… Только что были степи, степи и вдруг — леса, озера, горы! Но быстро промелькнет все это, как видение, и снова бесконечные степи.
В старинной легенде говорится так: бог создавал землю и уже заканчивал свой труд, в мешке его остались только степи, и вот неожиданно на самом дне, в уголке, обнаружил он горсточку озер, лесов и гор. Бросил бог эту горсть и образовался среди бескрайнего однообразия живописный уголок…
В окрестностях Курортного водилось много всяких зверей и птиц: косули, белки, тетерева. Местные охотоведы завезли из других лесов оленей. Говорили, что в прежние времена водились здесь и медведи. Да давно перевелись. Последний медведь, рассказывают, напал на быка и обезумевший от страха бугай влетел в поселок с косматым зверем на спине. Выскочили из домов люди, дивясь и ужасаясь невиданному зрелищу. Ну и, конечно, прикончили медведя…
Старожилы хорошо помнили все это, а любители природы и охотоведы с ведома и разрешения областного начальства решили завести в Курортное медведей — пусть фауна будет полной, как когда-то в добрые старые времена, а то, что это за лес — без медведей…
Привезли зверей, но на зиму в лес выпустить не решились — голодно, молодые еще, как бы не пропали. Решили подержать их в клетках. Медведей подкармливали егеря и, конечно, курортники. Времени у отдыхающих предостаточно, и они частенько толкались около клеток. Звери все больше привыкали к людям, выпрашивали подачки — и были они уже не совсем дикими. Только один не протягивал лапу, а иной раз даже бросался в ярости на решетку, если кто-нибудь подходил слишком близко. Был этот медвежонок темнее других цветом и лопатки его горбом.
— Поосторожнее с ним, — предупреждали какого-да-будь новичка. — Этот горбатый злой и может укусить!
— Мишка! А ну кувыркнись! — слышались голоса. — Покачай головой! Высунь лапу!
И бросали хлеб, печенье или конфету. И сердились, если случайно попадало Горбатому. Так и звали его — Горбатый! И никто не понимал, почему Горбатый так злобен и угрюм. В нем уж не узнать было того веселого медвежонка, который когда-то испугался рака и визжал на весь лес. И может, он тоже стал бы легкомысленным попрошайкой, как его брат, которого он и не различал среди других зверей, если бы не ошейник! Веревку тогда отрезали, а про ошейник забыли. Тонкий и очень прочный, он утонул в густой шерсти и был незаметен. Но беспокоил все больше. Медвежонок не мог проглотить большой кусок пищи. Давил, душил его ошейник! Заснет Горбатый и вдруг вскочит, кажется ему — задыхается! Начнет рвать когтями шею, но прочная кожа ошейника не поддается. Все муки его были связаны с человеком, поэтому не любил он людей и не выпрашивал подачек, а те, что приходили к клеткам, платили ему той же монетой.
Наступила весна, мягче, теплее становились дни. Поплыл снег, вздулся и поломался лед на озере, и вот однажды утром запели, затрещали непривычно, по-чужеземному вернувшиеся из дальних стран скворцы.
И спохватился один из егерей Григорий:
— Что же мы делаем-то? Не надо бы приучать медведей к людям. Ни к чему это…
Пришла пора выпускать медведей на волю. Погрузили клетки на машину, повезли в лес. Среди лесных работников устроился фотокорреспондент, обвешанный аппаратами, — нельзя было упустить такой случай, пофотографировать медведей, к тому же без всякого риска.
В назначенном месте машина остановилась. Егеря стали опускать на землю тяжелые клетки, а фотокорреспондент торопливо устанавливал на штативе свой самый дорогой фотоаппарат.
Поочередно открывались двери клеток. Звери втягивали трепетными ноздрями вольные запахи талой земли. Смотрели недоуменно — что же будет? Одни неуверенно уходили в лес, другие топтались на месте. И было досадно, что же вы не идете? Ведь это свобода! И жалко — свобода может оказаться трудной, голодной…
Фотокорреспондент снимал азартно, и лицо его было счастливым! Открыли клетку Горбатого! Он вышел уверенно, без всякого замешательства, видно, его не мучили сомнения — уходить или оставаться? Но он не просто уходил на свободу, а, по-видимому, решил, что наступил самый подходящий момент свести кое с кем счеты. Он рыкнул, блеснув снежно-белыми зубами, и направился к самой заметной фигуре — фотографу! И когда Горбатый подошел метров на шесть, фотограф заволновался. Он оторвался от окуляра и замахал руками:
— Кыш! Поди прочь, косолапый!
Но медведь шел прямо на него, не обращая внимания на угрозы. Тогда фотограф подхватил штатив и побежал. Горбатый за ним! Фотографу было нелегко, шею его оттягивали тяжелые камеры, мешала и тренога. Егеря смеялись… Фотограф бежал вокруг машины, а Горбатый, который теперь был ростом с крупную собаку, преследовал его по пятам. Вот он ухватил зубами за край плаща, и плащ затрещал, расползаясь. Половина его осталась в пасти зверя. Фотограф прибавил скорости, но и медведь не отставал. Он ухватился зубами за штанину и оторвал кусок до самого колена.
— Что же вы сидите? — закричал фотограф дурным голосом. — Помогите!
Егеря и сами поняли, что дело нешуточное. Двое спрыгнули с машины. Горбатый развернулся на них и люди с необыкновенной легкостью взлетели в кузов. Фотограф замешкался и не смог воспользоваться минутной передышкой. Горбатый снова погнался за ним.
— Палки берите! — слышались тревожные голоса. Вооружившись палками, люди сошлись с медведем. Горбатый был зол и смел! Он встречал и отбивал удары, ревел от боли, но лез вперед. Наконец до него дошло, что биться дальше бесполезно и глупо, и пора, пока не поздно, уносить ноги. Он круто развернулся и побежал в сторону леса. Егеря в азарте гнались за ним. Горбатый влетел на пологий бугор и с разгону прыгнул на одиноко стоящую сосну. Он подпрыгнул так высоко, что уцепился за ствол метрах в трех от земли. Дерево было высокое и толстое, нижние ветки начинались на высоте метров в шесть. Добравшись до них, медведь ухватился лапами за ветвь и стал смотреть на людей, которые, потрясая палками, стояли под деревом. Так он провисел довольно долго, поглядывая вниз и скаля зубы. Но, по-видимому, устал. Тогда он перехватился за ветку зубами и опустил лапы. Взрывом хохота был встречен этот невиданный трюк!
