Зарплата индийского рабочего — от 200–400 до 700 —1200 рупий в месяц, это очень хорошая зарплата, причем выплачивается она при любых условиях, работаешь ты или не работаешь (многие предпочитают второе). На заводе функционируют 82 различные организации — союзы, землячества; одних профсоюзов — 16. И то один профсоюз, то другой бастуют. И тогда на домнах и в цехах — одни русские…
Всего в 250–300 километрах отсюда находится священное место буддистов — Бодх-Гайя, и это не дает мне покоя. Вряд ли у меня когда-нибудь будет другая возможность там побывать. Лучше всего было бы выпросить машину, но с транспортом здесь плохо. Экскурсию тоже не удастся организовать — середина недели. Прикидываю расписание поездов; кроме того, надо получить разрешение на поездку у тех, кому надлежит такие поездки разрешать.
9 апреля, среда. Весь день на стане «2000». Ответственный за строительство Владислав Франтов так формулирует его значение: «(Сейчас завод — всего лишь мальчик. Только с пуском стана горячей прокатки он станет мужчиной». Сооружение изготовлено на Новокраматорском машиностроительном заводе. Длина цеха, где его монтируют, — около полутора километров. Монтаж идет день и ночь, пуск назначен на лето.
За эти дни я встречался с десятками людей — индийцев и русских, батарейки в магнитофоне уже давно сели, блокноты исписаны до корки. Конечно, трудно за четыре дня узнать, кто эти люди, почему они здесь. А ведь сюда едут со всех концов Индии, не только с севера и востока, но даже с юга — из Кералы и Тамилнада.
Проще всего с инженерным составом. Это выпускники колледжей, техническая интеллигенция, многие учились у нас, в СССР. Они дружелюбны, контактны, знают свое дело. Но мне кажется, что каждый из них мечтает о работе в частной компании. Некоторые этого и не скрывают.
Затем идут квалифицированные рабочие — доменщики, операторы и т. д. Это они получают до 1200 рупий, живут в благоустроенном городке Бокаро, велосипедной лавиной едут по утрам на завод (любимый снимок наших фотокоров), пользуются социальными привилегиями, охраняемыми профсоюзами. Их можно увидеть по вечерам в библиотеке или клубе нашего городка. Я беседовал с молодым, лет 16, парнишкой, который учится на оператора стана «2000», неким Радж Кумаром (это сочетание в Индии то же, что у нас Иван Петров). Он из семьи служащего, приехал из маленького городка в штате Уттар-Прадеш. Русский язык изучал на курсах ИСКО. После школы работы не нашел, и тут подоспел набор на завод. Он доволен судьбой, заработком и, судя по всему, возвращаться домой не торопится.
И наконец, есть еще одна категория рабочих на заводе, которую индийцы умеют в упор не видеть, а наш брат, журналист, стыдливо обходит. Это «люди из захолустья», приехавшие из разных уголков страны с домочадцами, с оравами замурзанных детей, живут они где-то за заводской оградой в самодельных хижинах и землянках. Они нанимаются на самые низкооплачиваемые работы — землекопами, подносчиками кирпича, уборщиками, получают по нескольку рупий в день и радостно славят Шиву за возможность ежедневно питаться. Они ничего не слышали о профсоюзах, а книг не читают ни индийских, ни русских по причине полной неграмотности…
Идею поездки в Бодх-Гайю я все-таки пробил. Еду ночным поездом, со мной два попутчика-переводчика — одессит Аркадий и узбечка Диллярам. На прощание провел еще беседу в школе русского языка в городе. Шотто Шен остался, чтобы кое-что доснять. Перед дорогой удалось вздремнуть пару часов.
Ровно в два часа ночи я уже стоял со своим портфелем на «пятачке». Через некоторое время из непроглядной тьмы вынырнули мои попутчики, потом подъехал рафик, и мы двинулись навстречу приключениям. Всю дорогу до Дханбада шофер-индиец гнал машину на предельной скорости с опасностью ее перевернуть. На все увещевания он отвечал боязливо одним только словом «даку», т. е. «дакойты» — бандиты. Бихар славится шайками, грабящими на дорогах. Но — обошлось.
В вонючей, душной тьме маленького вокзала сидели и спали прямо на полу сотни людей. Билетов в первый класс не оказалось. Пришлось брать в третий.
— Скоро поезд? — осведомились мы в окошечке.
— Нет, нет, ждите, — ответили нам.
Ждем. И вдруг оказалось, что поезд стоит на соседней платформе и готовится отойти через пять минут. Кинулись через какие-то ухабы (как все это знакомо!) во тьму и увидели толпу, штурмующую поезд, людей, лезущих на крыши вагонов, в окна — точь-в-точь как в старых фильмах из эпохи гражданской войны. В I класс нас не пустили («Извините, сэр, у вас III класс»). Тогда мы вспомнили опыт отечественных электричек и, применив его в индийских условиях, уже через несколько минут были внутри битком набитого вагона. На каждом миллиметре площади — на полках, скамейках, в проходах — стояли, сидели, лежали люди. Визжали дети. С трудом мы освободили для нашей дамы краешек скамьи, сами же стали рядом. Наш отсек находился в конце вагона, рядом с туалетом. С другой стороны ехала компания, очень напоминающая блатных, с большим интересом нас разглядывавшая.
…Едем час, другой, третий. Спать хочется дико. Тесно, неуютно, запахи совсем не парфюмерные, но по крайней мере не жарко, окна без стекол, и ветер свободно гуляет по вагону, причем довольно прохладный, приходится закрываться газетой. По-прежнему стоим. Ничего не поделаешь, сейчас мы — не иностранцы, не посланцы великой державы, а обычные пассажиры III класса. Что ж, и такое надобно испытать хоть раз за рубежом, не все же в кондиционированных машинах разъезжать.
Но вот народ рассортировался, задремал. Затихли вопившие дети. Кое-кто по пути вышел, и нам досталось два места на скамейке. Стало совсем хорошо, и мы смогли подремать до 8 утра, когда поезд остановился на станции Гайя. Со всех сторон на горизонте синели горы.
10 апреля, четверг. Сначала мы бродили по пустынной площади, подходили к кассам, к турбюро, чтобы хоть что-то узнать, но все было тихо и пусто. Какой-то сердобольный железнодорожник разъяснил нам, что жизнь начнется с 10 часов и билеты на поезд тоже будут давать с 10, причем никаких броней здесь не бывает. Сидеть два часа нам совсем не улыбалось, и мы решили положиться на волю случая. А пока нас ждал впереди восхитительный, несмотря на бессонную ночь, день. Мы перекусили в тихой харчевне и пошли искать транспорт. Таксисты заламывали по 25–30 рупий с носа за 15-минутную поездку, автобус уходил через час. И мы решили посмотреть знаменитый храм Вишнупад, благо, до него было недалеко.
Храм этот не очень старый, он выстроен в 1787 году на месте более древнего. Сложен он из серого гранита и состоит из двух частей — открытого зала с колоннами (мандапы), у которого центр перекрыт куполом, и четырехгранной башни, конус которой образуется целой гроздью небольших башенок, а сама она завершается высоким шпилем, увенчанным флагом. В «святая святых» стоит обломок скалы с отпечатком ноги бога Вишну (Вишнупад и означает — «след стопы Вишну») — углублением, напоминающим человеческий след, но очень большой — 40 на 15 сантиметров.
Когда мы вернулись на площадь, автобуса еще не было. А мы стали свидетелями, видимо, обычной для этих мест демонстрации. Шло человек 80 мальчишек-школьников, во главе шагало несколько верзил-старшеклассников, возглашавших время от времени «Джайпракаш зиндабад!» Прохожие жались в сторонку и помалкивали.
Наконец мы поехали. Автобус не спеша продирался сквозь узкие, бедные улочки, часто останавливался. На остановках влезали бабы с мешками, мужички в чалмах, в общем все это напоминало наши провинциальные автобусы. Вот только препирательств не было слышно. Через полчаса мы прибыли в Бодх-Гайю.
Опять пыльная белая площадь. Стоянка велорикш. Нищие у стен. Лавка с холодной кока-колой, куда мы ринулись сразу. А приободрившись, увидели крутые ступени из огромных нетесаных камней, уходящие вверх, к беленькому индуистскому храмику. Время до конца дня было все наше. И мы стали карабкаться вверх.
Впрочем, ничего особенного мы не нашли. В темной комнатке стояли на возвышении три большие деревянные куклы: бог Джаганнатх, его сестра Субхадра и брат Баларам — чуть измененные копии знаменитых статуй из храма Джаганнатха в Пури (штат Орисса). На открытой галерейке старуха, присев на корточки, толкла что-то в каменной ступке каменным пестом и на нас не обращала никакого внимания. В заключение пришлось совершить небольшую формальность: бросить несколько монеток в копилку у входа.
