Была в рисунках одна особенность: местный художник постарался максимально приблизить к Индии события, происходившие более полувека назад в далекой стране. И с наивной простотой он одел Дзержинского вместо кителя в сюртук калькуттского клерка, Калинина — в соломенную шляпу индийского крестьянина. Но серп и молот были те же, что и сегодня на знаменах компартии (параллельной).
При переходе от картины к картине два музыканта, неотступно следовавшие за нами, дули пронзительно в трубы, а еще один бил в барабан. Дали наконец свет, и я смог показать слайды «Мавзолей и Красная площадь», «Ульяновск», «Ленин в искусстве». Накал был слабый, но смотрели увлеченно. Потом подали бедное трогательное угощение — с а моем (пирожки со жгучей начинкой) на банановых листах. В заключение был концерт, пели песни революционные, народные и, конечно, Тагора. В небольшом ларьке продавали коммунистические издания. Я купил на память несколько тоненьких, карманного формата брошюрок на дешевой бумаге на бенгали и ория. Мне перевели названия. Это оказались работы Ленина и Сталина периода русской революции 1905–1907 годов, и подбор был знаменательный: о крестьянском вопросе, о земле, о национальном вопросе, о союзниках в революции…
Не забуду этот митинг: бенгальская деревушка в теплой. ночи, тускло освещенный пандал с многорукой Зогиней и глухо вздыхающая в темноте толпа, слушающая про Ленина.
Для нас события 1917 года — история, а здесь, в Калькутте, в Бенгалии, тема революции постоянно на слуху» — о ней говорят, пишут стихи, поют песни, снимают фильмы и спектакли. Годовщину нашей революции Калькутта отметила спектаклем «Джатра о Ленине», поставленным труппой «Тарун-опера», которой руководит Амар Гхош.
Это типично бенгальский народный театр, специализирующийся на «джатрах» — народных представлениях с музыкой, танцами, куплетами, иногда весьма «солеными», вроде наших частушек. Название труппы «опера» чисто условное — «так оригинальнее». «Джатру о Ленине» написал провинциальный учитель Шамбху Баг по мотивам «10 дней, которые потрясли мир» Джона Рида. Постановка во многом перекликается с Театром на Таганке, хотя, естественно, сделана значительно более условно. Спектакль идет в парке, под открытым небом, публика сидит вокруг сцены кольцом. Декораций нет, кроме нескольких условных геометрических форм: лесенки, круглого барабана и куба, которые становятся то трибуной, то пеньком, на котором сидит Ленин в Разливе, то сундуком, из которого Керенский достает костюм медсестры. Так же как на Таганке, матросы и рабочие ходят по «залу», а в конце спектакля с винтовками и красными флагами выходят из публики и идут на штурм Зимнего, зрители же подхватывают революционную песню.
Ленина играет Шанти Гопал, играет талантливо, с большой силой, грим сделан очень удачно, и толпа кричит ему «Зиндабад!». Трудно избавиться от впечатления, что здешний зритель все время как бы примеряет происходящее на сцене к своему сегодняшнему дню: «А как это будет у нас?»
13 ноября. Началась еще одна пуджа, снова закрытые учреждения, толпы на улицах, пандалы на углах, грохот барабанов. Только вместо белолицей прекрасной Дурги молитвы воздаются чернолицей, оскаленной Кали с ожерельем из черепов. В Дели в эти дни бушует Дивали — «праздник огней», здесь он лишь дополнение к гигантскому карнавалу в честь Великой Матери.
В один из вечеров городские власти организовали специальный выезд в Калигхат для работников иностранных консульств. В обычное время иностранцам в места, связанные с погребальными ритуалами, вход запрещен, и вполне справедливо: грустные обряды — не зрелище для туристов, нечего глазеть, да еще и фотографировать. Но это была Великая Ночь, что-то вроде приема у Богини, даже имена дипломатов выкрикивали по радио. Давка была безумная, и все женщины, боясь за детей, остались в автобусе. Но ради того, что мы увидели в этот вечер, стоило поработать локтями.
На большой площадке возле реки багровели погребальные костры. На них надлежало сгореть тем, кто был счастлив умереть в день пуджи или накануне. Слово «счастлив» употребляю без иронии: сожженный в день Кали освобождается от бесконечной цепи перерождений и воссоединяется с божеством — высочайшее счастье, о котором мечтает любой индуист. Поэтому к каждому месту сожжения тянулась безмолвная цепочка погребальных носилок. А посреди двора, озаренный мерцающим светом костров, высился огромный, 5–6 метров высотой, истукан богини, какой-то особенно страшный — черный; секира в ее руке, сверкающая в свете костров, была покрыта запекшейся кровью. Кали окружала жуткая свита разъяренных демониц, отвратительных обитательниц кладбищ, терзающих трупы; растерзанные человеческие тела изображались с тошнотворной точностью. И я понял, что чувствовали первые христианские миссионеры, впервые увидевшие это зрелище.
Не сомневаюсь, что все это чрезмерно устрашающее «шоу» несло в себе сильный элемент «клюквы» — требовалось произвести впечатление на иностранцев. Но ведь есть люди, которым не страшно и которые всю эту жуть воспримут по-своему. Вот так, например:
Богиня Кали [9]
А над Калькуттой — пороховая дымка,
А над Калькуттой — праздник Дивали,
Богиня Кали глядит на нас с улыбкой,
Не пряча груди синие свои.
Богиня Кали, грозная богиня,
Надев колье из срубленных голов,
Как тыщи лет назад, так и поныне
Ногами попирает мужиков.
Она. Калькутта, как богиня Кали,
Меняет кожу, маски и черты.
Но никакие маски не скрывали
Ее викторианской красоты.
А над Калькуттой грохочут фейерверки,
А над Бенгалией — бенгальские огни,
И хоть богиня Кали — фея смерти,
Шумит веселый праздник Дивали.
14 ноября. Ездили смотреть пуджу и «веселый праздник Дивали». Особенно богатая иллюминация, как обычно, на севере — море огней, модели храма Кали и почему-то Тадж-Махала из материи, страшные и смешные одновременно статуи злых духов — чертей, ракшасов, демонов и демониц. Поразили нас статуи в одном из пандалов на Читтаранджан-авеню: Кали и Шива были изображены в виде удивительно красивой пары, она — современная красавица киноактриса с распущенными волосами (почти голая), он — красавец бабу, но в отличие от живых людей — оба нежно-голубого цвета. Эти статуи делал какой-то студент, думаю, в будущем замечательный мастер.
Некоторых сюжетов я вообще никогда не видел, например Шиву с рыжими, аккуратно подстриженными по-английски усами. Или статую Рамакришны, держащего на руках пляшущую Кали. Или «пасть ада» диаметром метра два и т. д.
На одной из улиц мы увидели группу каких-то оголтелых молодчиков, явно пьяных или чего-то накурившихся. Они страшно кричали, били в барабаны и размахивали факелами, из которых сыпались искры — не дай бог, попадут в бензобак. Кто они — не знаю, но было в них что-то нехорошее, зловещее, и толпа боязливо перед ними расступалась.
В звуковую какофонию пуджи вносил свой вклад Дивали — канонадой взрывов, то одиночных, то сериями, как пулеметы. Вернувшись, мы решили устроить небольшой шум в торгпредстве, но подъехал автобус какой-то фирмы, сотрудничающей с нами, и всех желающих пригласили поехать в район Чайнатауна, где повели на крышу небоскреба. Там стояли столики с кока-колой и пивом и огромное количество взрывчатых веществ лежало по углам. Вот где мы отвели душу! А поскольку в праздник огней чем больше огня и грохота на земле, тем больше ликования в небесах и уныния в аду, думаю, индийские небожители остались нами довольны: иногда казалось, что от ужасающего грохота, который мы устроили на крыше, рухнет небоскреб… С крыши открывалась панорама необъятного города, озаряемого огнями и вспышками ракет, в одном месте явственно разгорался большой пожар. Взрывы не давали спать всю ночь. Я вспоминал Дивали в Дели — там тоже было здорово, но все как-то помельче. И пуджи там пе было тоже.
