– Выброс повлиял только на тех, кто находился на открытой местности. Ефим редко выходил на улицу. Уж ты мне поверь, я это знаю как никто другой, ведь мы с ним общались каждый день по делу и просто так. А все потому, что я сразу принял его как родного сына, – солгал Богомолов и не преминул отпустить шпильку в адрес дочери: – Хоть ты и сказала, что он впал в немилость, как только ты нас познакомила.

– Папочка, прости, я наговорила грубостей. – Лиза зашмыгала носом, а потом из трубки донесся шум, будто слон затрубил хоботом. Похоже, девушка сморкалась, нисколько не заботясь о слухе собеседника.

Богомолов опять отодвинул трубку от уха, на этот раз с брезгливым выражением лица. Подождал, когда из динамика перестанет доноситься трубный рев, и снова заговорил ласковым голосом:

– Не волнуйся, мой сладенький пупсичек, папочка все уладит. Даю слово, я доставлю тебе Ефима.

Игорь Михайлович хотел добавить «живым или мертвым», но вовремя спохватился и решил обойтись без подробностей. Кто знает, как дочь отреагирует на его слова. Поди, наглотается таблеток снотворного и захлебнется в ванне, как ее мать восемь лет назад. Вот чего, спрашивается, ей не хватало в жизни? Купалась в деньгах и роскоши, любая прихоть выполнялась, как по мановению волшебной палочки. Мужа редко видела? Так она сама выбрала деньги вместо любви. Да и некогда ему было проводить с ней свободное время, которого, к слову, у него практически не было. Интересы бизнеса постоянно требовали его присутствия в разных уголках страны и земного шара, так что дома он появлялся в лучшем случае раз-другой в месяц.

Во время его очередного отъезда жена свела счеты с жизнью. Прислуга нашла ее на следующий день и немедленно вызвала соответствующие службы. Прибывший вместе с нарядом полиции фотограф-криминалист сделал несколько снимков. Их, все до единого, отправили Богомолову электронной почтой вместе с извещением о самоубийстве супруги. Он тогда долго не хотел распаковывать заархивированный файл с фотографиями, но потом все же пересилил себя.

Ему хватило одного снимка. Утопленница лежала в напоминающей по форме морскую ракушку глубокой ванне. Мокрая ткань короткого кружевного пеньюара облепила стройное тело. Ступни согнутых ног уткнулись в мраморную стенку резервуара. Острые коленки вершинами подводных скал возвышались над прозрачной гладью. К ним, словно льдины к утесам, прибились редкие островки белой пены. Длинные светлые волосы парили в толще воды, как в невесомости. Стеклянные глаза на бледном лице смотрели с укоризной. Окаймленный синюшными губами рот приоткрылся, как будто она с того света обвиняла мужа в том, что с ней произошло.

Богомолов закрыл программу просмотра фотографий и удалил файл из памяти компьютера. Потом проделал ту же операцию с письмом, чтобы ничего не напоминало о неприятном происшествии. Как жаль, что он не мог так же легко избавиться от воспоминаний. И хотя он думал, что давно забыл запечатленное на том снимке, из закоулков памяти перед глазами всплыло лицо утопленницы, только на это раз это была не его бывшая жена, а любимая дочь.

Игорь Михайлович сильно зажмурился и тряхнул головой, гоня наваждение прочь.

– Ты меня поняла, моя хорошая? – нежно проворковал он. – Ни о чем не переживай. Сходи с подругами в ночной клуб, а еще лучше пригласи их к себе домой и устрой сногсшибательную вечеринку. Ни в чем себе не оказывай, родная.

– Спасибо, папочка, ты у меня самый лучший! – радостно промурлыкала трубка. Богомолов мысленно похвалил себя за успехи в психотерапии: в голосе его кровиночки теперь не было и намека на депрессию. – До свидания. Я тебя люблю и с нетерпением жду Ефима домой. Ты обещал, – капризно закончила дочь и сбросила вызов.

– Все верно, обещал, – пробормотал Богомолов, сжимая телефон в руке. – Раз обещал, надо выполнять.

Кровь отлила от его лица, глаза потускнели, а сам он застыл в одном положении, как будто невероятным образом превратился в фигуру из музея мадам Тюссо. Он даже перестал дышать, и его на самом деле можно было принять за восковую статую, если бы не одна мельчайшая деталь: на виске под кожей нервно пульсировала крохотная синяя жилка. Подобные метаморфозы происходили с Игорем Михайловичем, когда он серьезно над чем-то задумывался или прорабатывал в уме план дальнейших действий. Сейчас он размышлял, как выполнить данное дочери обещание.

Внезапно глазам Богомолова вернулся прежний здоровый блеск, румянец разлился по щекам. Мужчина глубоко вдохнул и затыкал пальцем в телефон. Пронумерованные кнопки отвечали на каждое прикосновение мелодичным писком. Наконец подушечка указательного пальца зависла над кнопкой вызова. Игорь Михайлович помедлил несколько секунд, будто собирался с силами перед решающим действием.

– Надеюсь, удача не насовсем отвернулась от меня, – буркнул он, замкнул контакт и приложил аппарат к уху.

…Худя замер перед зеркалом, когда телефон тихо загудел впервые после многомесячного молчания. Соприкасаясь стеклянными боками, пустые бутылки из-под пива звонко задребезжали в такт телефонной вибрации, привлекая внимание к столь знаменательному событию.

– Кастет, ответь на звонок! – заорал Худя и провел по впалой намыленной щеке одноразовым бритвенным станком. Жесткая щетина заскрипела под тупым лезвием.

– Не могу, я в туалете сижу, – донесся приглушенный закрытой дверью голос.

– А, чтоб тебя! Вечно то жрет, то срет, то с бабами кувыркается, – в сердцах проворчал Худя, швырнул станок в грязную раковину, шагнул к столу и посмотрел на дисплей. Звонили с незнакомого номера. Он хотел вернуться к прежнему занятию, но в последнее мгновение передумал, ткнул пальцем в пиктограмму приема звонка и перевел аппарат в режим громкой связи, чтобы Кастет мог слышать разговор:

– Але, кто это?

– А сам как думаешь? – пророкотал динамик голосом Богомолова. – Или вам, дуболомам, еще кто-то кроме меня на этот номер звонит?

– Доброго дня, босс! – радостно проорал Худя. – Неужели снова работа появилась?

В туалете зашумела вода. Скрипнула дверь, и послышался торопливый топот ног. Кастет вбежал в комнату, придерживая расстегнутые штаны одной рукой, а другой поглаживая лысую голову, как будто приводил в порядок отсутствующие волосы.

– Стал бы я вам звонить просто так. Чай, вы не красны девицы, чтоб с вами впустую языками молоть. Соскучились без дела сидеть, обормоты?

– Не то слово! – довольно рявкнул Кастет, застегивая пуговицы ширинки.

На тощем лице Худи появилась недовольная гримаса. Он энергично поковырял пальцем в ухе, всем видом показывая, как сильно оглушил его вопль напарника.

Бугай не заметил недовольства приятеля. Его отливающие стальным блеском серые глаза лучились счастьем. Но то была не просто радость от общения с боссом. Если честно, ему было до работодателя столько же дела, сколько, скажем, лошади до конюха. Ее ведь не особо волнует, о чем тот думает и что его заботит. Для нее главное, чтобы это никак не сказывалось на его отношении к ней. Лишь бы вовремя менялась солома в стойле да регулярно появлялось сено в кормушке, все остальное неважно. Вот и Кастет относился к Богомолову точно так же. Он прекрасно понимал, что они с боссом люди разного социального уровня, и относился к тому, как к источнику бесперебойного заработка.

Так было с самого начала их совместной работы, но в последние месяцы все резко переменилось. С того дня, как Кастет вышиб мозги незадачливому наемному убийце, Богомолов перестал давать им с Худей поручения, а раз нет работы – нет и дохода. Поначалу друзей это не сильно беспокоило. С их аскетичным отношением к жизни им мало что требовалось, а так как наниматель щедро оплачивал выполненную напарниками работу, с деньгами долго не было проблем.

К тому же больше полугода назад им с Худей, как тогда подумал Кастет, улыбнулась удача. Незадолго до опрометчивого убийства наемника в руки к приятелям попал тот самый прохиндей, из-за которого у них было столько неприятностей. В тот день проводник «Чернобыль Лэнда» по прозвищу Сазан напился в баре и случайно проболтался, что это он угнал машину с грузом пробной партии наркотиков в багажнике. Правда, тогда он не знал, что находилось в черном дипломате, и наобум прихватил его с собой, когда не справился с управлением и разбил автомобиль.