Притащила воз роз, а на кой они в царстве мрака,

где вокруг только лед? Я прошу тебя, Герда, дура,

зарекаю тебя, прекращай же, ну хватит плакать.

Забирай это все! Ни к чему мне твои подарки.

Что, в сравнении с тихой поступью Королевы

и ее белых рук, подарить мне смогла б простая

девка вроде тебя? Только тело, да, только тело.

Но что руки твои, озябшие от мороза,

все в царапках колючих от холода и от ветра,

что мне ноги твои, истоптанные до крови,

что от сердца в груди, горящего безответной,

жадной, жалкой, ненужной, мешающей тебе страстью?

Этой нежностью, что и льдины согреть не в силах?

Уходи, пока можешь, о, гордая и босая,

я тебя приходить сюда, в общем-то, не просил.

Мы – заложники расстояний,

мы – заложники расставаний,

бесконечных в пути скитаний

и погаснувших маяков.

Мы – владельцы дыры в кармане,

пустоты той, что между нами,

мы – подошвы от наших прежде

целых, новеньких сапогов.

Может, хватит? Ну право слово!

Ну подумаешь, не взросло в нас.

Ну прими уже, что мне снова

что-то пробовать – нет огня.

Я настолько устал, что – хочешь,

трать неделями дни и ночи —

вряд ли станет уже короче

от тебя путь и до меня.

Говорит, я прошла так много,

ну, вернись ты, ну ради бога!

Но на все ее «Как мне плохо!»

отвечаю: «Мне, Герда, п****й».

Говорит, без тебя нет смысла.

Сколько можно по свету рыскать?

Но на все ее «Будь разумным!»

отвечаю: «Глаза разуй, а?

Разве мало тебе льда было?

Поумнее б была – забыла».

А она на мои «Свали же!»

на коленях ползёт лишь ближе.

Сколько можно, ну Боже правый?

Как ее мне назад отправить,

если холод не видит, дура,

продолжая о светлом думать?

Говорю, с головой неладно,

возвращайся домой обратно.

Вытирает по щекам влагу

и не делает прочь ни шагу.

Я смотрю на него так робко и не дыша.

Бесконечность прошла, и нет сил на последний шаг.

Прикоснуться к тому, для кого принесла тепло,

рука тянется, натыкается на стекло,

замирает неловко, ей вторит то, что в груди.

Говорю, это я, я пришла. Это я. А он вскользь глядит —

так на мусор не смотрят: холодная пустота.

Говорит, заглянула – спасибо, и машет, мол, выход там.

Я прождал тебя долго. Рама срослась с виском —

так до рези в глазах я вглядывался вдаль честно,

но теперь, ты прости, не найдется тебе здесь места,

а безликие стены выросли в слово «дом».

Он закрыт на засов. Стучись, сколько хватит сил.

Половик новый с надписью видишь «Вам здесь не рады»?

Лед, покрывший здесь все, не вытопить больше взглядом

твоих глаз летних, теплых, которых я не простил.

Герда пускается следом, как пес, за Каем,

капли кровавые Гензелем оставляет —

хлебными крошками путь, выстеленный впустую.

Герда рискует. О, как же она рискует!

Сердце остынет того, как найдет, задолго.

Кай еще рядом, а взгляд уже злой и колкий,

и таким был всегда, но, теплом укрытый,

не опалял им нежность своей сестры,

не раскрывал ни сущности и ни сути.

И, провожая девочку эту в путь,

каждый из встреченных ею глядит и плачет,

и не желает найти ей его удачи.

Говорят, любовь – бог, и бог этот тебя ведет.

Если ищешь, найдешь, судьбы выложит перепутьем.

Цвета глаз твоих синих в ладонях кинжалом лед,

что однажды войдет мне в спину и выйдет грудью,

как на вертел, насквозь насадив меня. Сколько ждать

этот миг? Я устал уповать на судьбу, на любовь, как Бога,

что тебе начертил ко мне четкий, спокойный путь,

а ты выбрала выбросить карту, забыв навсегда дорогу.

Ты еще узнаешь, как больно, как внутри колется,

как сжигает холодом дотла по теплу тоска.

Мы могли бы вместе сложить, как мозаику, вечности,

почему ты выбрала отречься и не искать?

Почему ты выбрала росшие в общем желобе

розы просто выбросить? Как раны, они гниют

от осколков крошечных, что резали меня, мучили,

а в тебе нашли себе так страшно-легко приют.

Нас не убившее сделало нас слабее:

мой брат совсем сник от ангины и от простуд,

а розы, что мы забыли, не поливали,

теперь, как ни взращивай, прежними не растут.

И нас не убившее сделало только злее,

циничнее, жестче, но с этим нам проще жить,

чем в пряничном домике довольными нам рассказанной,

заученной кем-то сказочной, наглой лжи.

Могли не дойти, могли сдаться, поддаться страшному —

снегам, чьим-то козням, да смерти, в конце концов,

но мы просто струсили, мой братец, мы просто струсили.

В окне, что напротив, мелькает твое лицо,

родное, усталое, серое и холодное.

Такое же, впрочем, как стало теперь мое.

Под страшным ударом упавший, но все же выживший,

как правило, вряд ли когда-то уже встает.

И он плюнул бы на все и ушел раньше, но розы, карнизы, Герда…

И до первого «нет» еще половина чертова лета,

которое дарит вместе с жарой томную негу и чудеса,

пальцы в шелковых волосах.

И он знал все заранее, знал же и не сбежал.

Между братским и сестринским трепетная межа,

отягчающая, как обстоятельства, любовью и лаской близость,

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.