Я напугал ее? Может, мои чувства не достигли ее? Как тяжело даже думать о таком, как сложно предполагать, что я могу оказаться в ее представлении антагонистом. Я замер, мгновенно отпустив ее руки, а в глазах застыл легко читаемый вопрос.

– Ты не пугаешь меня, – Лили тоже перестала кружиться. – Эта песня напомнила мне о моем доме. Я не жалею, что ушла оттуда, но, если подумать, никто не удосужился даже письма мне написать.

Мой взгляд стал тяжелее:

– Моя драгоценная мелодия напомнила тебе какой-то городской домик-с? – я слабо улыбнулся.

– «Какой-то»? – обидчиво подняла брови Лили. – Это место моего рождения, моих сестер, моих родителей. Это неуважительно с твоей стороны. Ты сам сыграл мне, моя фантазия напомнила, что я невероятно люблю именно их. Именно этот тесный, никому не нужный кроме нас дом.

– И что было в твоем доме?

– Семья, – Лили отвела взгляд. – Та семья, которая бы мало кому понравилась, так что давай не будем говорить о том, почему я скучаю по таким людям.

– Если ты так ценила их, почему вырвалась сюда, вспомнив, только загрустив?

Лили остановилась и задумалась. Она закусила губу: ей было не сложно признать, что ее семья была вовсе не приятным гнездом, родители далеко не любящими, а сестры делали из милого пчелиного улья гадюшник, только все равно сердце рвалось в привычную обстановку. Когда она ела из побитой тарелки вялую и неаппетитную кашу – мечтала уехать в просторный, далекий дом, а когда осуществила мечту – даже не задумывалась о прошлом. И вот сейчас что-то сдавило горло.

– Знаешь, людям иногда бывает очень сложно признать, что над ними был совершен неприятный опыт, ведь страшнее разочароваться в героях для нас, а не героям в себе. Но ты смелая, – я протянул к ней руку, чтобы слегка коснуться волос, будто утешая, но она и вправду полностью поддалась мне под руку, идеально устраиваясь с ней. Бедная девушка. Мне было жаль, что она так нуждалась в любви. Я посмотрел на фортепиано.

Аглая тоже видела его; но только мерзость разрослась внутри, когда образ ведьмы возник в моей голове. Вся ее фальшивая нежность и сладкие речи о любви противились всем законам настоящего, всем установкам правды – она говорила так много, что я не успевал переварить информацию! Я рассерженно осмотрел комнату снова, будто пытаясь вспомнить что-то другое, более яркое, чем тень Камильго, но моя жизнь была отравлена, а то, что сейчас происходит с моим телом – гниение по ее воле. Успокоение пришло только вместе с золотыми прядями, сверкающими на солнце.

Тем не менее, в дверь постучали.

И я растворился, как и любое напоминание о том, что я когда-либо здесь был.

Встревоженная Лили поторопилась к входной двери, отряхивая свои волосы от мятых прикосновений, но слегка наслаждающаяся ароматом призрачной пленки – да, мертвецы, оставшиеся в этом мире, пахли, как морозная мята, но почему-то гораздо приметнее, чем любой леденец с аналогичным вкусом. Посмотрев сначала в глазок, девушка выдохнула с облегчением и открыла.

На пороге стоял Лютер: он был слегка потрепан, но на его лице благоденствовала спокойная и нежная улыбка. Он прошел в дом, наклонившись, чтобы не задеть верхний порог двери, и остановился:

– Я хотел спросить, как у вас продвигаются дела с домовенком.

– Добрый день, – Лили тепло заулыбалась. – Мальвина говорила чистую правду, это совершенно не домовенок, а дух. Видимо, не упокоившийся. Но он полностью безопасен.

– Безопасен? – Лютер серьезно нахмурился. В его глазах отразилось абсолютное недоверие и неудовлетворение, потому что он знал, насколько вредоносны могут быть мертвецы, и еще страшнее подвергать опасности живого человека, оставляя его наедине с таким…. таким. – Нужно найти то, что держит его здесь, и отпустить, – достаточно железно заявил священник. – Нечего ему тут делать. Получит здесь достаточное влияние, зарядит свои силы и из духа превратится в нежить, которая сожрет тебя ночью…

– Вы рассказываете какие-то гадости, – Лили раскинула руками, неприятно сморщившись после жеста доверия.

– Я рассказываю истину, – Лютер осторожно подбирал слова, но выглядело слишком настойчиво. – Поверь мне. Приходи к нам в церковь, когда получишь первый звоночек о его нездоровой привязанности к тебе.

– Откуда вы…

– Знаю, что призрак к тебе привязан? – на лице Лютера появилась еще одна до боли уверенная улыбка. – Дом стоял здесь один очень долгое время, а появление жильца в нем – событие, видимо, удивительное достаточно для того, чтобы призрак проявил себя. Ты – единственное развлечение. Поверишь ему? – священник вздохнул. – Я не хочу тебя пугать и расстраивать, – он тоже осторожно положил руку на голову Лили, и мне скрутило живот от ненависти, – но ты побалуешь его достаточно, чтобы он смог появляться не только перед тобой, но и передо мной, а я знаю, что за правду он захочет мне отомстить. Теперь ты понимаешь, что я не лгу? Насколько я доверяю тебе? В моей жизни был один дух, который помог мне, поэтому хороших видно сразу. Здесь же нечто противоречивее, – девушка смотрела на него очень обеспокоенно, ее глаза бегали по углам, и я видел, как она пытается увидеть хоть малейший намек на мое присутствие. Она все еще не тянулась ко мне, но сочувствовала.

– Вы должны были говорить о таком в более потаенном месте, если боитесь мести, – осудила Лили.

– Я борец за правосудие. Виноватые будут наказаны, так чем же провинился я? Он везде будет с тобой, мне не будет разницы, где открыть тебе правду. Не пугает подобная навязчивость?

– Неправда, – я появился около Лютера, но он не мог меня увидеть. Я не хотел открывать ту недоступную часть себя кому-то еще, но по взгляду Лили священник догадался, что я тоже вступил в диалог. – Я набираю силы через твои чувства, но я ни в коем случае не преследую тебя. Ты просила оставаться в одиночестве – и я слушался тебя. Он судит по тем призракам, с которыми имел дело в этом маленьком городке! Я другой-с.

– Пытается солгать тебе, верно? – Лютер высоко поднял голову, и странный, неизвестный блеск мелькнул внутри его светлых глаз. Несмотря на тяжелый взгляд, он был похож на хищника, пытающегося убедить свою жертву, что он травояден, а вот тот козленок, что стоит за его спиной – дьявол воплоти. – Он бы не появился, если бы не почувствовал свою слабость.

– Появился бы, чтобы тебя убедить в собственной безопасности, – я с чистой ненавистью осмотрел с ног до головы божьего черта, и Лили заметила, как гнев преобразил мое вечно нежное лицо; мне стало тяжело даже думать о том, что кто-то может отнять мое тепло к ней, а она может оставить меня одного. – Ты можешь слушать его, сколько хочешь. Я не появлюсь ни на какой инквизиции духа, я не захочу насилия, особенно того, что будет применимо ко мне.

Лили тревожно закусила губу. Все так непонятно свалилось с неба! Искренние подозрения разрывали душу, все, чего хотелось – так это спокойного дома, а не дьяволов, недоверия, обмана и священника, стоящего на пороге и без устали рассуждающего о поведении того, кого не застал живым.

– Я не буду принимать поспешных решений, – начала она, серьезно насупившись. Во-первых, она подозревала, что я и правда способен обмануть, пойти на коварный поступок, чтобы заслужить доверие и солгать, а во-вторых – идеи Лютера казались ей не менее глупыми, особенно после того, какую историю о моей жизни довелось ей узнать. Потому она стояла, игнорируя меня, но стойко сдавливая молчанием священника. – Я не буду принимать никаких решений, скажу даже так.

– Ох, – и Лютер с пониманием кивнул. – Тихая и размеренная жизнь сделается пороком ненависти, если будет таковой слишком долго, а бурные события на усталую голову – вред для души. Помощь тем, кто этой помощи не достоин – верная гибель, хотя… кто знает? Может, тебе предстоит гибнуть во благо людей. Так что на твоих плечах тяжелый груз. Захочешь выговориться – жду.

Было ожидаемо, что уставший, измученный одиночеством Лютер предложит такой вариант, и Лили одобрительно кивнула, хотя внутри себя приняла одно решение: предложением не пользоваться.