Возможно даже выставку проведут в узком кругу для посвящённых. До всей этой богемной жизни Алику Ветрову из Берёзова, как до Китая раком. Ничего бы я не знал и не ведал, если бы кому-то из редакции журнала Лиходеева не приглянулась. Спалили Орловича знатно. Теперь знать бы, то с этим со всем делать.

На входе в райком даже захудалого вахтёра нет, не то, что милицейского поста при оружии. Совсем власть собственного народа не опасается. С Лидкиной помощью поднимаюсь на второй этаж, по дороге раздумывая, как бы её в приемной оставить. Предстоящий разговор для её ушей совсем не предназначается.

Но все мои размышления оказываются напрасными.

– Нет его, – говорит секретарша, даже не убирая от уха телефонную трубку, только прикрывая ладонью микрофон, – завтра приходите.

– «Нет», или «меня ни для кого нет»? – уточняю.

По косвенным признакам пытаюсь понять, в кабинете Молчанов, или действительно уехал. Самый главный признак – наличие самой секретарши на рабочем месте. Что ей здесь делать без начальника?

– Леночка, я тебе перезвоню, – секретарша кладёт трубку, – самый умный, да? – она поднимает глаза на меня.

На вид секретарше Молчанова Светлане лет двадцать пять – двадцать семь. Темноволосая и темноглазая, с хитрым личиком и чуть длинноватым носом, она не тянет на соблазнительницу, к ногам которой штабелями легло всё областное начальство. Больше похожа на ловкую стервочку, которая уверена, что вытащила в жизни счастливый билет, и теперь вцепилась в него всеми коготками.

– Мне просто сильно надо, – говорю. – Очень сильно. И Сергей Владимирович в этом разговоре заинтересован не меньше меня.

– Так ты тот, которого зарезали? – доходит до неё, – Ветров?

– Как видите, не до конца зарезали.

Не отрывая глаз от меня, она снова берёт трубку.

– Если вы в больницу или в милицию, – говорю, – то не надо. Мне нужно поговорить с лично с Сергеем Владимировичем, это срочно и конфиденциально.

Ничуть не преувеличиваю. Дело о плагиаете на таком уровне, это скандал. И чем быстрей и безболезненней этот скандал «купировать», тем меньше будет последствий.

Светлана «подвисает» на несколько секунд, словно тяжелый мыслительный процесс мешает ей двигаться, а потом набирает номер.

– Не дошел ещё, – говорит она, слушая гудки в трубке, – он домой ушел совсем недавно. Даже странно, что вы разминулись.

– Уехал, в смысле? – подразумеваю наличие у первого секретаря служебной машины.

– Он пешком с работы ходит, – говорит Светлана неодобрительно, словно осуждает шефа за такое ребячество, – говорит, что голову проветривает.

– Лида, пойдем, – говорю.

Вряд ли домашний адрес первого секретаря хранится в большом секрете.

– Погодите, – секретарша набирает еще один номер, короткий, всего три цифры, – Николай, ты ещё не уехал? Поднимись, пожалуйста.

Таким образом, к дому Молчанова мы подъезжаем на его же служебной машине. Живёт он в обычной двухэтажной панельке. Сразу видно человека городского. Всё местное начальство разных уровней предпочитает собственные дома, а этот выбрал квартиру, что по здешним меркам даже непристижно, пожалуй.

С огромным трудом мне удаётся уговорить Лиду остаться на лавочке перед подъездом. Приходится выдумать, что присутствие такой красивой девушки дома у одинокого мужчины может выглядеть неприлично и даже компрометирующе. Что без неё мне будет легче выбить у Молчанова возможную поездку в Москву.

Жадность побеждает любопытство, и Лида садится ждать в позе васнецовской Алёнушки.

– Ветров? Проходи, – Молчанов окидывает взглядом мой попугайский «прикид». – Из больницы сбежал, что ли? Зачем? Можно было оттуда позвонить.

– И вы бы прям приехали? – говорю.

– Приехал бы, если дело важное, – отвечает первый секретарь, – ты, знаешь ли, весь район на уши поставил своим детективным сюжетом. В чем дело? Вспомнил, кто на тебя напал? Почему тогда ко мне пришёл, а не в милицию?

Понимаю теперь, почему мне так легко удалось попасть к Молчанову. Он всё еще озадачен нападением, и думает, что я по этому поводу. Ждёт откровений.

– Проходи, – говорит Молчанов, вспоминая, что мы до сих пор общаемся в прихожей, – кофе тебе можно?

– Не знаю, – удивляюсь, – в больнице его не варят. Наверное, можно, у меня же не инфаркт.

Я сажусь на удобную тахту с велюровой обивкой. Квартира, судя по планировке, двухкомнатная. Гостинная обставлена с традиционным «советским шиком». ГДР-овская стенка, люстра с висюльками, цветной телевизор «Электрон» с мощным тумблером переключения каналов, размеченным, зачем-то как циферблат часов.

В комнате чисто. Такой немного спартанский порядок бывает в домах аккуратных закоренелых холостяков. Странно, я уверен, что видел на руке у Молчанова обручальное кольцо. А вообще о его личной жизни ничего не знаю, ни к чему как-то было до сих пор.

С кухны доносится запах горелого и сдержаная ругань.

– Кофе не будет, – заглядывает в комнату Молчанов, – как насчет чая?

– Положительно, Сергей Владимирович, – отзываюсь я.

Когда ещё сам первый секретарь райкома тебе стол сервировать будет? Закуски вполне демократичные, сушки и батончики «Рот-Фронт». Ни к тому, ни к другому мы оба не притрагиваемся, ожидая пока не настоится чай в небольшом заварнике.

– Так зачем ты ко мне пришёл? – спрашивает Молчанов.

Выкладываю на стол журнал и вижу, как округляются у него глаза. Фотографию он, конечно же, узнаёт сразу.

– На обороте посмотрите, – говорю, – фамилию автора.

– Это что, не твои снимки?! – делает он неожиданный вывод.

– Сергей Владимирович, – говорю, – у меня модель прямо возле вашего дома на лавочке сидит. И печатали мы их вместе с … Дмитриевичем. Так что тут насчёт моего авторства – без вариантов.

– Дела-а-а-а, – Молчанов разглядывает журнал, словно надеясь «развидеть» всё происходящее.

– Вам фамилия «Орлович» не знакома? – спрашиваю.

– Нет, – хмурится Молчанов.

Видно, что задумался, ни к чему ему такое актёрство изображать.

– А вот я с ним знаком, – говорю, – это известный и уважаемый фотограф из Белоколодецка. И познакомил нас товарищ Игнатов из обкома.

– Владлен что ли! – изумляется Молчанов, – когда он успел?

– Встретились случайно, когда я в область за аппаратурой ездил, – объясняю. – Вот он и порекомендовал к Орловичу обратиться за советом.

– Ты показывал Орловичу свои фото? – уточняет Молчанов.

– Нет, – мотаю головой, – точно, нет.

Первый секретарь хмурится. В таком изложении история выглядит максимально скверно. Именно он попросил у меня образцы моих работ. Затем он же передал их приятелю из обкома. Тот решил посоветоваться с Орловичем, а Орлович от своего имени отправил на конкурс.

Два партийных работника на пару с мэтром советского фотоискусства обокрали комсомольца. Пользуясь служебным положением… находясь в преступном сговоре…

С особым цинизмом.

Взгляд у Молчанова становится нехорошим. В каком-нибудь голливудском боевике, я не дал бы за жизнь главного героя в моём положении и ломаного цента. Там злобные корумпированные буржуйские чиновники и за меньшее в пластиковые пакеты упаковывают.

– Теперь вы понимаете, почему я лично к вам пришёл? – говорю.

– Посиди-ка, – просит Молчанов.

Он уходит в соседнюю комнату. Телефонный аппарат на журнальном столике начинает позвякивать, значит второй у Молчанова стоит в спальне. Хотя, может, у него там кабинет, ответственным работникам положено, между прочим.

Шумоизоляция хорошая и до меня доносится только: «Владик… Ветров… Орлович…» и ещё «етить вашу мать…». Меня подмывает подойти к аппарату и послушать, но я с честью выдерживаю соблазн.

Молчанов возвращается раздосадованный, очевидно, все его подозрения оправдались. Ещё в дверях он задаёт мне неожиданный вопрос.

– Алик, чего ты добиваешься?

– В каком смысле? – удивляюсь.

Своей фразой Молчанов ставит меня в тупик. Её смысл до меня доходит не сразу. Первый секретарь хочет понять, как далеко простирается моя жажда мести. Насколько я хочу крови коварного Орловича.