– Вот, – протянул ему Хармон собственный фонарик. – Прихвати с собой про запас.

Ковбой зажёг фонарик и полез в дыру головой вперёд, так, как это на глазах у некоторых из них делали «кучи-кути».

Когда он совсем спустился, когда он пропал из виду, остальные окружили нору и стали ждать. То, что он решился на спуск в эту тайну мирового масштаба, не могло не внушать уважения – если не осмотрительностью такого решения, то хотя бы степенью его безумия.

Ходили слухи, будто туннели тянутся на целые мили. Там, внизу, обитали всевозможные чудовища, слепые рептилии и насекомые, что ни разу в жизни не видели дневного света, там располагались подземные госпитали и бордели, а также всякие жуткие вещи вроде куч гниющих трупов, оставшихся после зверств Вьетконга, мёртвых младенцев, казнённых монахов и священников.

– Держите меня за ноги! – донёсся из глубины норы его крик.

Его схватили за лодыжки и вытянули наружу. Внутри не было возможности развернуться.

– Там завал ярдов через двадцать, – доложил он Лейтёхе.

– И никого нет?

– Только я был, пока меня не вытащили, – сказал Ковбой.

Она проснулась около пяти в своей комнате в задней части дома. Окна были закрыты, но слышалось, как где-то вдали, на востоке, ближе к хребту Сьюперстишен, тявкают и завывают койоты. Сегодня никакой работы. Она легла в постель и стала молиться. «Дай, Боже, Беррису начать новый год с бо́льшим прилежанием в учёбе и дай ему обрести Господа в сердце своём. Дай, Боже, Биллу найти радость в своей службе и дай ему обрести Господа в сердце своём. Дай, Боже, Джеймсу остаться целым и невредимым на войне и дай ему обрести Господа в сердце своём…» Койоты скулили, будто раненые собаки. Недвусмысленно призывали Христа ко второму пришествию. Пусть он их не услышит. Пусть повременит Христос, пусть остаётся на небесах, покуда не будет спасена последняя душа на белом свете. А этой последней спасённой душой вполне может оказаться душа какого-нибудь из её сыновей. У неё имелись все основания думать именно так.

Она поставила ноги на пол и накинула поверх ночной сорочки фланелевую рубашку. Всё ещё темно. Снова легла – и немного погодя осознала, что опять заснула. Больше ей ничего не снилось. Тикали часы. Радиевый циферблат показывал без скольких-то минут шесть. Она встала и нашарила ногами тапочки.

В кухне налила в блюдце для кошки пару капель молока «Карнейшен». Ох, лишь бы она не попалась койотам! Или котам. Не хватало сейчас ещё и котят… По-прежнему темно. Беррис полночи не спал – смотрел ужастики по телевизору. Никак его было не вытянуть из этих липких сетей…

От горелки на плите зажгла сигарету. Вскипятила воду для растворимого кофе, села за кухонный столик – складной столик для игры в карты, – положила сигарету в пепельницу, одной рукой застегнула воротник рубашки, а другой поднесла к губам чашку. На востоке показались зеленоватые проблески рассвета. Окно давно не мыли. Ей оставались только молитвы. Молитвы, «Нескафе» и «Сейлем». Это было единственное время дня, когда она не чувствовала, что сходит с ума.

Она нечаянно пролила кофе: на стене вдруг зазвенел телефон. Да пребудет с нами Господь! Она подошла к стене и подняла трубку, желая подобрать слова, чтобы молить о пощаде надвигающуюся неизвестность. Однако перед лицом возможных ужасов смогла лишь пробормотать:

– Алло?

– Здорово, мам. Это Джеймс.

– Что?

– Мам, это Джеймс, мам. Звоню пожелать счастливого Рождества. Наверно, я немного поздновато.

– Джеймс?

– Это Джеймс, мам. С Рождеством!

– Джеймс? Джеймс! Ты где?

– Во Вьетнаме, как и раньше. Как и всегда.

– У тебя всё в порядке, Джеймс?

– Всё нормально. Всё просто превосходно. Как отпраздновали Рождество?

– У тебя всё в порядке там? Ты не ранен?

– Нет-нет. Всё нормально.

– Я так перепугалась, когда ты позвонил.

– Не хотел тебя пугать. Просто привет передать думал.

– Так у тебя всё в порядке!

– Да всё в норме, мам. Ты не пугайся, тут ничего страшного. Слушай, я вот только что новый денежный перевод отправил.

– Я очень благодарна.

– Ты прости, что я в последнее время ничего не слал.

– Знаю, трудно. Я на них особо и не рассчитываю, просто говорю, что это нам и правда хорошее подспорье.

– Попробую исправиться. Обещаю. Рождество-то как отпраздновали?

– Хорошо, Джеймс. Нормально. Ох, присесть надо бы… Дай-ка стул возьму. Ох как ты меня перепугал!

– Нечему тут пугаться, мам. Мне тут довольно неплохо живётся.

– Хорошо, я рада. Ты Стефани уже звонил?

– Стиви?

– Ну да, Стиви. Звонил ей уже?

– Да вот как раз подумывал ей звякнуть. Она у меня сегодня вечером следующая по списку.

– Сколько времени там сейчас у вас?

– Почти восемь вечера. Мы в армии всегда говорим «двадцать нуль-нуль».

– У нас тут в Финиксе шесть ноль восемь утра.

– Ну вот видишь.

– Отойди, лапушка, – сказала она. – Это я не тебе – тут у меня эта старенькая кошка.

– Она у вас всё ещё живёт?

– Да нет. То другая.

– А с той что случилось?

– Сбежала.

– Попалась, небось, койотам.

– Надо думать, да.

– Ну что ж, вы другую завели.

– Джеймс… – сказала она, и голос её вдруг оборвался.

– Я тут, мам.

– Джеймс!

– Мам, тебе не о чем переживать.

– Не могу я не переживать.

– Тут всё не так, как ты думаешь. Тут очень безопасное место. Я ещё даже краем глаза сражений не видел. Тут только патрули. Да и народ дружелюбный.

– Точно дружелюбный?

– Да. Так точно, мам. Все такие приветливые.

– А что насчёт коммунистов?

– Ни одного ещё не видел. До нашей части они не добираются. Боятся.

– Если это неправда, то я ценю твою заботу.

– Чистая правда.

– А ещё я жду тебя скоро домой. Сколько тебе там ещё?

– Мам, я вот как раз звоню, чтобы сказать: я на ещё один заход записался.

– Ещё один?

– Так точно, мэм.

– Ещё целый год?

– Так точно, мэм.

Она не нашлась, что ответить на это, потому предложила:

– Хочешь с младшеньким поговорить?

– С Беррисом-то? Ладно. Только по-быстрому.

– У него со школой какие-то трудности. Учителя мне сказали, что он ворон считает. Сейчас он тут, а через минуту – всё, поплыл.

– А Беррис что говорит?

– Говорит, в школе ему не нравится. Я ему говорю всё равно ходить. Там, говорю, никому не нравится, а то кто бы делал тогда образование бесплатным?

– А ну-ка позови его.

– Он спит. Минутку.

– Тогда ну его. Передай ему просто, что я сказал, чтобы он подобрал хвост и включался в учёбу.

– Спасибо, Джеймс. Вот я и передам ему, что брат так говорит.

– Что ж, я сейчас говорю по радиоустановке, так что лучше мне тебя отпустить.

– По радиоустановке?

– Так точно, мэм. Тут у нас наверху, на оперативной базе.

– Так ты по радио?.. А я – по телефону!..

– Счастливого Нового года, мам!

– И тебе того же.

– Говорю, желаю тебе хорошо справить Новый год, мам!

– Да уж как-нибудь. И тебе того же.

– Есть. Ладно тогда, до скорого.

– До скорого, Джеймс, – сказала она. – Я тут молюсь за тебя день и ночь. Ты не слушай, что они тебе говорят. Ты делаешь богоугодное дело – помогаешь сохранить Его веру в мире, на который спускается тьма. Как в ветхозаветные времена.

– Знаю. Понял тебя, мам.

– Эти коммунисты – они же все безбожники. Они отвергают Господа.

– Так мне и говорят.

– Ты там загляни в Ветхий Завет. Посмотри, как много было убито во имя Господа. Загляни в Первую книгу Царств, загляни в книгу Судей. Стань разящей десницей Господа, если придётся.

Из трубки послышался вздох.

– Хочется просто взять тебя за руку да подбодрить. Читай Библию ежедневно. Бывают на свете и маловеры, и богохульники, и демонстранты, и ещё бог знает кто. Это всё предатели, вот они кто такие. Как о таких людях услышишь – уши затыкай. Слава Богу, до Финикса они не добрались. Попадись мне на глаза какая-нибудь эта ихняя демонстрация, так уж я бы села в грузовик и прокатилась бы по ихней своре, как валун по склону горы!