– Я переживал внутреннее противоречие. И оно не собирается никуда пропадать.
– Вижу.
– Я был трусом. Я должен принять решение.
– Готов помочь тебе чем только могу.
– Это-то я знаю, – вздохнул Хао. – Только вот чего же ты хочешь?
– Хочу оказать услугу старому другу.
– Нам надо поговорить начистоту. Вот ты говоришь, ты хочешь, чтобы я чувствовал себя в безопасности, а потом лжёшь. Скажи правду: чего ты хочешь от всей этой ситуации?
– Чтобы выжила моя семья.
– Хорошо.
– Ну а ты чего хочешь? – спросил Хао.
– Чтобы выжила правда.
Так, что дальше? Философия? Хао сказал:
– Что может угрожать правде? Это ведь правда.
– Я хочу, чтобы правда не умерла у меня внутри.
Хао подумал: «Я человек деловой; давай обсудим прибыли и убытки». Но сказал только:
– Стараюсь понять.
– Не думаю, что словами можно лучше объяснить, чем я занимаюсь. Просто хочу, чтобы ты понял: меня ничто не вынуждает. Я не испытываю никаких затруднений. Мне не нужны деньги. Просто надо держаться поближе к правде.
Хао не поверил. Он предавал своих товарищей, какой тут мог быть мотив? Ну уж точно не философия.
Сидя на корточках рядом с Хао, Чунг опёрся головой о стену и вздохнул. Казалось, он собирается попрощаться.
– Ладно, – сказал он вместо этого, – давай всё-таки покурим вместе.
Хао крадучись вернулся наверх, нашёл свои сигареты и американскую зажигалку «Зиппо». У начала спуска раскурил две штуки и пошёл с ними вниз, задаваясь вопросом, дождётся ли его Монах. А вот и он. Очень хорошо. Сегодня ночью они предпримут важные шаги.
Хао сказал:
– Он хочет с тобой встретиться.
– Много хочет – мало получит.
– Он согласен предоставить тебе защиту.
– Пока он не может меня вычислить, я не нуждаюсь в его защите.
– Но он же хочет уберечь тебя от своих собственных людей. От своих, не от ваших.
– Вот я и стану тем, кто беспокоится об обеих сторонах.
Они закурили, при этом каждый прикрывал огонёк ладонями, а Хао думал: «Мне нельзя даже дать другу закурить, он может не пережить, если свет упадёт ему на лицо. А я ведь уже годы не видел его глаз».
– Чунг, чтобы добраться туда, куда ты идёшь, тебе нужен защитник, и этот защитник должен тебе доверять.
– Время ещё не пришло, – друг смахнул уголёк с сигареты и сунул окурок в карман рубашки.
Хао сказал:
– Три года назад, незадолго до того, как ты впервые снова со мной связался, мой племянник сжёг себя заживо за храмом Новой Звезды.
– Я об этом знаю.
– Ты тоже так собираешься? Уничтожить себя?
Каким неторопливым, задумчивым стал Монах! Его всегда отличало сдержанное прямодушие, но это было нечто более глубокое. В его молчании слышался поиск. Оно вдохновляло.
– Между нами прозвучала ложь. Я солгал. Сейчас я собираюсь позволить правде вернуть меня к себе. Если я не переживу этого процесса, так тому и быть.
– Нам нужно подобрать более вразумительную причину.
– Нет. Правда. Всё равно они предположат, что я лгу.
– Доверие зарабатывается со временем. Им нужно будет что-нибудь взамен. Можешь мне что-нибудь дать?
– На этот раз расскажу тебе кое-что, о чём они, похоже, уже знают. В следующий – чуть больше.
– А-а. Мы собираемся переступить черту, но не собираемся её перескакивать.
– Те, кто возвращается с Севера, говорят, что близится большое наступление. Нескоро. Вероятно, в районе следующего Тета.
– Ничего такого не слышал.
– Твой полковник слышал. Наверняка до него доходили слухи. Но я тебе так скажу: это не слух. Это витает в воздухе. Оно уже близко.
– Он захочет тебя допросить. Устроить допрос на пару дней. Стандартная процедура.
– Не держи меня за дурака.
– Прости.
– Я и контролирую весь процесс. Иначе никак.
– Как скажешь.
– Мне нужно время, прежде чем выдать ему что-нибудь конкретное, что-нибудь, что он сможет подтвердить.
– Ладно.
– Мне нужно время. Я ещё не готов переступить черту.
* * *
Соседские петухи пропели в третий раз. Лишь ненадёжнейший кусочек ночи перед рассветом оставался у Чунга на то, чтобы выбраться из околотка Хао – миновать плодовые деревья, земляные дворы, дощатые домики, мерцающие огоньки в окнах кухонь у редких «жаворонков», сточную канаву, петляющую среди участков. Он завидовал другу, завидовал этой незатейливой мирной жизни.
Когда Чунг достиг автомагистрали, то притормозил, чтобы зажечь окурок и понаблюдать, как парочка пекарских сыновей на велосипедах проскользнула в тишине мимо, развозя утренний хлеб.
Он припомнил, как бродил рука об руку с Хао в ровно такой же предрассветный час, но по совсем иной вселенной: два буйных молодчика шатались по округе, слишком пьяные от похищенной рисовой водки, чтобы волноваться о том, как их накажет учитель. В точности восстановил в памяти, какого размера и цвета была той ночью луна, и как безоглядно дружелюбен был тот юный мир, и как их голоса горланили старинную песню:
Вчера вдоль дороги тебя я, мой друг, провожал…
Сегодня тебе на могилу цветок выбирал…
* * *
В обед второго января, его первого полного дня в стране пребывания, Шкип Сэндс ждал дядю в «Club Nautique»[56] у берега реки Сайгон. Противоположный берег ниже по течению загромождали джонки, сампаны и хижины, но на бурой глади воды не наблюдалось почти никакого движения. Он изучил меню, совершенно потерял аппетит, повертел в руках столовые приборы, повслушивался в шумную многоголосицу птичьих трелей – какие-то из них были мелодичны почти до сентиментальности, другие звучали сердито. Вдоль хребта стекал ручеёк пота. Взгляд Шкипа упал на посетителя за соседним столиком – азиата с невероятно обильной чёрной растительностью, спадающей с черепа и прикрывающей затылок и шею. Напротив от мужчины сидела женщина с обезьянкой на коленях. Женщина хмурилась – обезьянка её не веселила, да и меню не добавляло радости.
Единственный, очень громкий выстрел – миномёт? ракета? звуковой хлопок от самолёта? – посеял в клубе замешательство. Обезьянка метнулась прочь от хозяйки, до отказа натянула поводок и заплясала туда-сюда под столиком. Несколько клиентов встали. Столики затихли, а официанты собрались у перил поглазеть вверх по реке в сторону центра города. Кто-то засмеялся, другие заговорили, посуда снова зазвякала о фарфор, всё вернулось на круги своя.
Как раз в это время на террасу вошёл полковник Сэндс и произнёс:
– Располагайся, мальчик мой.
Полковник летел сюда на вертушке от самой горы Доброго Жребия, так что Шкип всё понимал. Дядины брезентовые берцы и манжеты забрызгало красноватой грязью, но одет он был по-повседневному и выглядел столь обыкновенно, что становилось не по себе, – как будто заботили его только местные пейзажи да площадка для гольфа. В руке он уже сжимал высокий бокал виски.
Шкип сел напротив.
– Все хорошо? Тебе, насколько знаю, уже предоставили койку.
– Да.
– Когда заселился?
– Сегодня ночью.
– Виделся с кем-нибудь из посольства?
– Нет ещё.
– Что у нас сегодня по плану?
– Господин полковник, а позвольте у вас сразу же спросить кое-что про Сан-Маркос.
– Прямо вот так, не поевши?
– Мне нужно кое-что прояснить.
– Разумеется.
– Вы передавали приказы майору?
– Майору?
– Ну, Агинальдо! Майор! Когда мы в последний раз виделись.
– Точно. Пансионат «Дель-Монте». Сан-Карлос.
– Сан-Маркос.
– Точно.
– Агинальдо. Филиппинец.
– Да. Филиппинец. Нет. Не было у меня под началом никаких филиппинцев.
– А что насчёт того немца? Он был твой?
– Это политотдел в Маниле всеми заправляет. А я – не политотдел. Я просто больной пёс, которого они всё никак не решатся пристрелить.
– Ладно. Наверно, мне не стоит продолжать.
– Нет-нет. Раз уж начал, так чего теперь заднюю включать? В чём проблема-то?