– Я переживал внутреннее противоречие. И оно не собирается никуда пропадать.

– Вижу.

– Я был трусом. Я должен принять решение.

– Готов помочь тебе чем только могу.

– Это-то я знаю, – вздохнул Хао. – Только вот чего же ты хочешь?

– Хочу оказать услугу старому другу.

– Нам надо поговорить начистоту. Вот ты говоришь, ты хочешь, чтобы я чувствовал себя в безопасности, а потом лжёшь. Скажи правду: чего ты хочешь от всей этой ситуации?

– Чтобы выжила моя семья.

– Хорошо.

– Ну а ты чего хочешь? – спросил Хао.

– Чтобы выжила правда.

Так, что дальше? Философия? Хао сказал:

– Что может угрожать правде? Это ведь правда.

– Я хочу, чтобы правда не умерла у меня внутри.

Хао подумал: «Я человек деловой; давай обсудим прибыли и убытки». Но сказал только:

– Стараюсь понять.

– Не думаю, что словами можно лучше объяснить, чем я занимаюсь. Просто хочу, чтобы ты понял: меня ничто не вынуждает. Я не испытываю никаких затруднений. Мне не нужны деньги. Просто надо держаться поближе к правде.

Хао не поверил. Он предавал своих товарищей, какой тут мог быть мотив? Ну уж точно не философия.

Сидя на корточках рядом с Хао, Чунг опёрся головой о стену и вздохнул. Казалось, он собирается попрощаться.

– Ладно, – сказал он вместо этого, – давай всё-таки покурим вместе.

Хао крадучись вернулся наверх, нашёл свои сигареты и американскую зажигалку «Зиппо». У начала спуска раскурил две штуки и пошёл с ними вниз, задаваясь вопросом, дождётся ли его Монах. А вот и он. Очень хорошо. Сегодня ночью они предпримут важные шаги.

Хао сказал:

– Он хочет с тобой встретиться.

– Много хочет – мало получит.

– Он согласен предоставить тебе защиту.

– Пока он не может меня вычислить, я не нуждаюсь в его защите.

– Но он же хочет уберечь тебя от своих собственных людей. От своих, не от ваших.

– Вот я и стану тем, кто беспокоится об обеих сторонах.

Они закурили, при этом каждый прикрывал огонёк ладонями, а Хао думал: «Мне нельзя даже дать другу закурить, он может не пережить, если свет упадёт ему на лицо. А я ведь уже годы не видел его глаз».

– Чунг, чтобы добраться туда, куда ты идёшь, тебе нужен защитник, и этот защитник должен тебе доверять.

– Время ещё не пришло, – друг смахнул уголёк с сигареты и сунул окурок в карман рубашки.

Хао сказал:

– Три года назад, незадолго до того, как ты впервые снова со мной связался, мой племянник сжёг себя заживо за храмом Новой Звезды.

– Я об этом знаю.

– Ты тоже так собираешься? Уничтожить себя?

Каким неторопливым, задумчивым стал Монах! Его всегда отличало сдержанное прямодушие, но это было нечто более глубокое. В его молчании слышался поиск. Оно вдохновляло.

– Между нами прозвучала ложь. Я солгал. Сейчас я собираюсь позволить правде вернуть меня к себе. Если я не переживу этого процесса, так тому и быть.

– Нам нужно подобрать более вразумительную причину.

– Нет. Правда. Всё равно они предположат, что я лгу.

– Доверие зарабатывается со временем. Им нужно будет что-нибудь взамен. Можешь мне что-нибудь дать?

– На этот раз расскажу тебе кое-что, о чём они, похоже, уже знают. В следующий – чуть больше.

– А-а. Мы собираемся переступить черту, но не собираемся её перескакивать.

– Те, кто возвращается с Севера, говорят, что близится большое наступление. Нескоро. Вероятно, в районе следующего Тета.

– Ничего такого не слышал.

– Твой полковник слышал. Наверняка до него доходили слухи. Но я тебе так скажу: это не слух. Это витает в воздухе. Оно уже близко.

– Он захочет тебя допросить. Устроить допрос на пару дней. Стандартная процедура.

– Не держи меня за дурака.

– Прости.

– Я и контролирую весь процесс. Иначе никак.

– Как скажешь.

– Мне нужно время, прежде чем выдать ему что-нибудь конкретное, что-нибудь, что он сможет подтвердить.

– Ладно.

– Мне нужно время. Я ещё не готов переступить черту.

Соседские петухи пропели в третий раз. Лишь ненадёжнейший кусочек ночи перед рассветом оставался у Чунга на то, чтобы выбраться из околотка Хао – миновать плодовые деревья, земляные дворы, дощатые домики, мерцающие огоньки в окнах кухонь у редких «жаворонков», сточную канаву, петляющую среди участков. Он завидовал другу, завидовал этой незатейливой мирной жизни.

Когда Чунг достиг автомагистрали, то притормозил, чтобы зажечь окурок и понаблюдать, как парочка пекарских сыновей на велосипедах проскользнула в тишине мимо, развозя утренний хлеб.

Он припомнил, как бродил рука об руку с Хао в ровно такой же предрассветный час, но по совсем иной вселенной: два буйных молодчика шатались по округе, слишком пьяные от похищенной рисовой водки, чтобы волноваться о том, как их накажет учитель. В точности восстановил в памяти, какого размера и цвета была той ночью луна, и как безоглядно дружелюбен был тот юный мир, и как их голоса горланили старинную песню:

Вчера вдоль дороги тебя я, мой друг, провожал…

Сегодня тебе на могилу цветок выбирал…

В обед второго января, его первого полного дня в стране пребывания, Шкип Сэндс ждал дядю в «Club Nautique»[56] у берега реки Сайгон. Противоположный берег ниже по течению загромождали джонки, сампаны и хижины, но на бурой глади воды не наблюдалось почти никакого движения. Он изучил меню, совершенно потерял аппетит, повертел в руках столовые приборы, повслушивался в шумную многоголосицу птичьих трелей – какие-то из них были мелодичны почти до сентиментальности, другие звучали сердито. Вдоль хребта стекал ручеёк пота. Взгляд Шкипа упал на посетителя за соседним столиком – азиата с невероятно обильной чёрной растительностью, спадающей с черепа и прикрывающей затылок и шею. Напротив от мужчины сидела женщина с обезьянкой на коленях. Женщина хмурилась – обезьянка её не веселила, да и меню не добавляло радости.

Единственный, очень громкий выстрел – миномёт? ракета? звуковой хлопок от самолёта? – посеял в клубе замешательство. Обезьянка метнулась прочь от хозяйки, до отказа натянула поводок и заплясала туда-сюда под столиком. Несколько клиентов встали. Столики затихли, а официанты собрались у перил поглазеть вверх по реке в сторону центра города. Кто-то засмеялся, другие заговорили, посуда снова зазвякала о фарфор, всё вернулось на круги своя.

Как раз в это время на террасу вошёл полковник Сэндс и произнёс:

– Располагайся, мальчик мой.

Полковник летел сюда на вертушке от самой горы Доброго Жребия, так что Шкип всё понимал. Дядины брезентовые берцы и манжеты забрызгало красноватой грязью, но одет он был по-повседневному и выглядел столь обыкновенно, что становилось не по себе, – как будто заботили его только местные пейзажи да площадка для гольфа. В руке он уже сжимал высокий бокал виски.

Шкип сел напротив.

– Все хорошо? Тебе, насколько знаю, уже предоставили койку.

– Да.

– Когда заселился?

– Сегодня ночью.

– Виделся с кем-нибудь из посольства?

– Нет ещё.

– Что у нас сегодня по плану?

– Господин полковник, а позвольте у вас сразу же спросить кое-что про Сан-Маркос.

– Прямо вот так, не поевши?

– Мне нужно кое-что прояснить.

– Разумеется.

– Вы передавали приказы майору?

– Майору?

– Ну, Агинальдо! Майор! Когда мы в последний раз виделись.

– Точно. Пансионат «Дель-Монте». Сан-Карлос.

– Сан-Маркос.

– Точно.

– Агинальдо. Филиппинец.

– Да. Филиппинец. Нет. Не было у меня под началом никаких филиппинцев.

– А что насчёт того немца? Он был твой?

– Это политотдел в Маниле всеми заправляет. А я – не политотдел. Я просто больной пёс, которого они всё никак не решатся пристрелить.

– Ладно. Наверно, мне не стоит продолжать.

– Нет-нет. Раз уж начал, так чего теперь заднюю включать? В чём проблема-то?