Мальчик проснулся, когда уже рассвело, и субботний день был в полном разгаре. Всю ночь он дрожал от холода, и это мешало ему заснуть. Под утро его мачеха встала с кровати, заскрипев половицами, спустилась со второго этажа вниз и затопила печь. От дымохода, к которому мальчик прижимался, пошло тепло, и его сразу же утянуло в дрёму. Медленно приходя в себя после тяжёлого и беспокойного сна, Ян услышал доносящиеся с улицы бодрые голоса его друзей. Накануне ребята договорились всей компанией отправиться гулять. В Загорках суббота считалась банным днём, а значит, в первой половине дня мальчики были предоставлены сами себе, пока их матери и сёстры моются и обмениваются сплетнями в общественной бане. После полудня наступала очередь мужчин отскребать от себя грязь, греться на пару, обливаться холодной водой и судачить о соседях.

Ян приник к замёрзшему стеклу, ногтями соскоблил с него иней и посмотрел наружу. Их дом был самым высоким на улице, и с чердака открывался вид на соседские крыши. Правда, летом, когда все деревья были в зелени, Яну немного удавалось разглядеть. Теперь же, поздней осенью, все дворы в округе были как на ладони. Особенно хорошо просматривался стоящий на противоположной стороне улицы дом друга семьи Захара. После смерти отца Яна Захар не раз помогал его мачехе с домашними делами. Рядом с Захаром жил Олежек, товарищ Яна по играм. Отец Олежека Василий плотничал и считался одним из лучших мастеров деревни. Именно поэтому дом семьи Василия хоть и не выделялся своей высотой, но определённо выглядел самым просторным и красивым на улице.

Ян увидел, что его друзья Олежек и Митяй где-то раздобыли деревянные сани и теперь по очереди катают друг друга с криками и воплями. Сани, похоже, были не очень устойчивыми: они то и дело переворачивались, опрокидывая ездоков на землю, однако это лишь ещё больше раззадоривало мальчишек. Яну не терпелось к ним присоединиться, однако в животе неприятно заурчало. Он потянул на себя холодное железное кольцо в полу чердака и открыл дверь на лестницу вниз. Затем осторожно спустился на второй этаж, где находились три больших спальни, включая и его собственную. Впрочем, в ней он ночевал крайне редко. Ступая на цыпочках, Ян направился на первый этаж, но громкий скрип нуждающихся в ремонте ступеней выдал его с потрохами. Теперь можно было не таиться, и он в три прыжка преодолел лестничный пролёт. Внизу располагались кухня, прихожая, ванная комната и большая мастерская его отца, дверь в которую давно не открывали. Отец Яна, когда был жив, очень любил свою рабочую комнату: он мог часами ходить по ней взад-вперёд, размышляя над своими изобретениями, либо же почти не шевелясь сидеть за своим столом, кропотливо мастеря новую поделку.

Ян заглянул на кухню. Его мачеха Марфа что-то скребла за печкой и делала вид, что его не замечает. Ян, однако, не сомневался, что она услышала его шаги с самой верхней ступени. На краю стола лежал кусок свежевыпеченного хлеба и сыр. Ян быстро схватил их и сунул за пазуху. Мачеха ничего не сказала. Здесь было так тепло, что он не прочь был бы задержаться на кухне подольше. Однако признаваться в этом ему не хотелось, поэтому, немного помявшись с ноги на ногу, он вышел в прихожую.

– Не забудь умыться, – услышал он Марфу.

Ничего ей не ответив, мальчик накинул на себя тулуп, нахлобучил шапку и выбежал на улицу. Его друзья замахали ему руками. За ночь снег полностью покрыл землю. Белый слой был тонкий, и полозья саней оставляли на нём тёмные следы. Через них проглядывали застывшая грязь и обледенелая трава. Из-за этого сани катили плохо, а порой и вовсе застревали на месте. Однако это не мешало детям от души веселиться. Разгорячённые, они не чувствовали холода, их лица были красные и довольные. Ян направился к ним, на ходу жуя хлеб.

– Ну и чего ты так долго? – накинулся Митяй, высокий для своего возраста и худощавый паренёк с чёрными озорными глазами. – Мы думали, ты уж не придёшь.

– Немного проспал. А откуда сани? – спросил Ян, с интересом разглядывая приспособление. Сани были сделаны из струганых досок, гладко обтёсанных, но ещё не покрытых краской. К тому же у них не было спинки и боковых перекладин, за которые мог бы держаться наездник.

– Это мой папаня смастерил, – ответил Олежек. Он был невысоким, даже ниже Яна, с по-детски пухлыми щёчками и застенчивым выражением лица. – Мне на день рождения.

– Разве твой день рождения сегодня? – удивился Ян.

– Не-а, – отозвался Олежек. – Но скоро. На самом деле, сани должны быть сюрпризом. Но мне сестра проболталась. Оказывается, папаня на днях разбирал свой сарай и обнаружил несколько осиновых досок. Для работы они не годились, а выбрасывать было жалко, вот он и решил сделать из них что-нибудь стоящее. Как раз собирался закончить к моему дню рождения.

– Мы подумали, что сегодня снега вполне достаточно, чтобы их опробовать, – прервал его Митяй. – У нас есть в запасе немного времени, пока его папаня помогает моему таскать воду в баню. Сани ещё не совсем готовы, но кататься можно. Пришлось самим приспособить верёвку, чтобы было за что тянуть. Ну-ка, садись. Мы тебя прокатим с ветерком.

Ян не заставил себя уговаривать. Он уселся на сани и подобрал ноги. Олежек и Митяй впряглись, словно они кони в упряжке, и побежали, потянув Яна за собой. От резкого рывка тот чуть не опрокинулся. Вскрикнув, он изо всех сил ухватился руками за днище. Увидев несущихся мальчишек, в соседском дворе залаяли собаки. Олежек и Митяй ускорились, чтобы побыстрее проскочить мимо двора Николая, главного пьяницы деревни. У Николая было несколько псов, которые жили в его спальне вместе с ним. И собаки, и их хозяин претендовали на звание самых грязных обитателей Загорок. И если животные хотя бы иногда купались под дождём или в канаве, а зимой валялись в снежных сугробах, то Николай не делал и этого. У Николая была старшая сестра, которая приходила к нему пару раз в неделю, приносила еду, штопала одежду и выметала мусор из избы. Но, очевидно, этих мер было недостаточно, ведь если ветер дул со стороны двора Николая, всем в округе приходилось задерживать дыхание.

Несмотря на свои недостатки, Николай был добрым малым. Правда, никто не знал, добрый он потому, что пьяный, или потому, что по характеру был такой. Из-за его пристрастия к бутылке, а может, и из-за сбивающего с ног аромата его никто не брал на работу, поэтому он со спокойной совестью целый день сидел дома или, если погода благоприятствовала, валялся во дворе вместе со своими псами.

Увидев ребят, Николай помахал им рукой. Мальчики не стали приветствовать его в ответ. Они видели, как пренебрежительно взрослые относились к Николаю, и невольно им подражали.

– Вы там осторожней! – крикнул им Николай. – Я видел, как в эту сторону шёл господин Пинкин.

С горки сани понеслись стремительней. Олежек и Митяй бежали так быстро, как могли. Мимо них мелькали дома, запорошенные снегом, деревья и кусты. Ян был готов захлебнуться от восторга. Ветер морозил щёки и уши, но это не имело значения. Хотелось катиться на санях вечно, без остановки, всё дальше и дальше.

Господина Пинкина они заметили слишком поздно. Тот возник как будто из-под земли. Это был высокий гордый старик с вечно недовольным выражением лица. Впрочем, возможно, он и не являлся стариком, но именно так думали о нём ребята. Его щёки и лоб покрывали глубокие морщины. Образовались ли эти морщины от преклонных лет или из-за несносного характера, оставалось только гадать. Господин Пинкин был одет в длинное чёрное пальто из дорогого меха, который так и лоснился на солнце, и в такого же цвета меховую шапку. Олежек и Митяй шарахнулись в сторону, чтобы не столкнуться с мужчиной, однако сани не успели затормозить и с разгону врезались прямо в господина Пинкина. От удара сани вместе с Яном перевернулись, а господин Пинкин и вовсе полетел в снег вверх тормашками. Его шапка не удержалась на голове и поскакала по дороге.

– Ой-ёй, – тихо проговорил Митяй, словно зачарованный наблюдая за злоключениями головного убора.