Лале хотела убежать, спрятаться за ширму, но словно каменное изваяние она застыла на месте и не могла пошевелиться. Мехмед, заметив ее, тут же поднялся и начал свое тактическое приближение: он двигался медленно и уверенно, с непоколебимой внутренней силой. Каждый его шаг отдавался в груди девушки протяжным набатом. Она стояла и всматривалась в его ботинки, приближающиеся к ней, боясь взглянуть в лицо.
— Как вы себя чувствуете, Лале-хатун? — в его голосе сквозило искреннее беспокойство.
— Все в порядке, благодарю вас, шехзаде, — не поднимая взгляда ответила Лале.
Горечь и неотвратимое желание приблизиться к нему смешались в ее груди, грозившись вот-вот взорваться, если она не покинет покои.
— Позволю себе отметить, что, несмотря на инцидент у озера, Вы сегодня чудесно выглядите, — его рука аккуратно дотронулась до ее подбородка и заставила голову приподняться, так что глаза девушки наконец встретились с его.
Между ними повисло тягучее напряжение. Она пыталась отвести взгляд, сопротивлялась, но его сильная, властная рука не позволяла ей отвернуться. Мехмед словно завороженный всматривался в ее лицо, губы, глаза, ища ответа или хотя бы намека на него. Несколько часов назад она уже разоблачила себя нечаянным вопросом. Он ликовал, радовался, как мальчишка, но внешне оставался спокоен и тверд. Однако спустя каких-то полчаса шехзаде уже начал сомневаться в том, правильно ли трактовал поведение своей кузины.
— Вы спрашивали, чего я хочу? — низкий голос Мехмеда заставил девушку вздрогнуть, но в ее глазах больше не было страха или смятения, в них плясал странный, лихорадочный огонь, который ей больше не удавалось скрыть, — Вас, Лале-хатун. Вы всегда были и будете той, кого я бесконечно желаю, и кого я бесконечно буду недостоин.
— Мне нужно бежать от вас, как от огня, а я лечу к вам, словно глупый, наивный мотылек, надеясь при этом не опалить крылья, — почти шепотом произнесла девушка.
Их губы сомкнулись, воздух вокруг заискрился. Нормы приличия остались где-то далеко в ночном саду, и ничего больше, казалось, не сдерживало их желаний.
— Ласточка, — произнес Мехмед, оторвавшись от губ девушки, обхватив ее лицо своими руками, — Ты ласточка, никак не мотылек.
Их губы снова соединились в жгучем противостоянии. В покоях стало нестерпимо жарко, им не хватало воздуха, но они словно опьяненные, продолжали терзать друг друга до изнеможения. Без тени стеснения они начали изучать тела друг друга. Руки шехзаде остановились на шнуровке ее платья, всего мгновение и тугой узел, сдавливающий тело Лале, ослаб. Ее слегка дрожащие пальцы стали расстегивать его кафтан, но застежки плохо поддавались мягким девичьим пальцам. Мехмед перехватил ее руки и одним отточенным движением расстегнул и откинул прочь верхний кафтан.
Лале громко выдохнула, когда поняла, что шехзаде остался в одной каисе – нижней рубашке и штанах. Ее верхнее платье предательски заскользило вниз и с мягким шелестом упало на ковры. Под нижним платьем из тонкого сукна были видны все ее очертания и изгибы. В глазах Мехмеда разгорался пожар, готовый сжечь все вокруг. Одним рывком он поднял Лале на руки и направился к кровати. Она обхватила его плечи и поцеловала практически каждый сантиметр его шеи и лица.
Аккуратно уложив ее на простыни, он провел ладонью по ее лицу.
— Ты позволишь? — негромкий вопрос прозвучал глухо и отстраненно, но он не мог не спросить.
Ответом стало мягкое прикосновение ее губ к его разгоряченной щеке. Он сразу же перехватил инициативу и притянул ее к себе так близко, что его распаленная кожа обжигала открытое участки ее тела, и впился в ее губы с такой ошеломительной силой, будто от этого поцелуя зависела их жизнь. Одежда казалась такой ненужной и неуместной, что одним движением Лале стянула с него рубашку – так ловко, будто делала это сотни раз. Руки Мехмеда плавно двинулись вдоль ее тела, медленно поднимая низ длинной сорочки.
— Я всегда буду заботиться о тебе, — твердо произнёс шехзаде, прервав поцелуй. Он больше не сомневался, его голос звучал властно и уверенно, — Ты моя. И больше ничья, — он ни на секунду не выпускал ее из своих объятий, продолжая целовать шею, ключицы и плечи, повторяя одну и ту же фразу, — Ты моя. Моя…
Его слова эхом отдавались в ее сознании, она хотела ему что-то ответить, но все заготовленные фразы терялись на полпути к нему. Все, что происходило, между ними говорило громче самых искусных речей.
— Повтори, — с нажимом произнёс Мехмед, спускаясь к ее груди. Его губы целовали там, где, как ей раньше, казалось, должен целовать только ее законный муж. Но к ее стыду она желала его прикосновений более всего на свете.
— Я твоя, — выдохнула девушка и схватилась за его волосы, — А ты мой, — с нажимом произнесла Лале.
Их тела крепко сплелись подобно лозе и крыше виноградника. Все это казалось бредовым сном, сумасшествием, но никогда раньше девушка не чувствовала себя такой защищенной и желанной. Мехмед вошел в нее так быстро, что она даже не успела испугаться.
Она только в общих чертах знала о том, что происходит между девушкой и юношей, которые любят друг друга. Шахи-хатун неоднократно пыталась завести с ней разговор о том, как проходит первая брачная ночь молодожёнов, но каждый раз Лале сбегала или переводила тему. Ей казалось, что все должно случиться само собой.
Рядом с шехзаде она не чувствовала себя неумелой, но была готова учиться. Лале вторила его отточенным движениям, повинуясь ритму его сердца.
Он был упрямым, пробуждал в ней то, что она в себе раньше не находила. Это был страстный танец пламени и ласточки, которая без страха тянулась и летела к огню, поскольку наконец поняла, что острые языки пламени не обожгут, но согреют ее. Она знала, что без огня ее мир не обратился бы во мрак, но стал бы пресным и холодным. Пламень давал ей то, что никто другой дать не мог — острое, непомерное, жгучее желание любить и быть любимой.
— Я позабочусь о тебе. Я всегда буду заботиться о тебе, — признание в любви, которое Мехмед был готов повторять Лале каждое утро и каждую ночь их предстоящей совместной жизни.
Комментарий к Глава 3
Ну вот и завершилась небольшая зарисовка того, как все могло бы быть:) Делитесь, как вам? Нужен ли эпилог, или лучше оставить некоторую недосказанность?
========== Эпилог ==========
То, что ради милой девы честь и имя я забыл,
Всадник сердца, в дол разлуки правя скакуна, — скажи.Алишер Навои.
Пару месяцев спустя.
— Ох, деточка, да ты вся дрожишь! — Шахи-хатун набросила поверх плеч своей воспитанницы теплую шаль. — Переживаешь, я чувствую.
Лале перевела усталый взгляд на свою наставницу и после долгой паузы слегка кивнула. В ее груди вот уже две недели трепыхалась тревога. Она не знала, правильно ли она поступает и что будет дальше.
— Мне неспокойно, Шахи-хатун, — прервала молчание девушка, — Ты ведь помнишь последний вечер Сафие в родном доме, накануне свадьбы?
Шахи-хату напряженно выдохнула и сжала губы.
— Сломанная кисть означает, что девушка никогда не выйдет замуж, а если соберется, то умрет накануне замужества, — отстраненным голосом произнесла Лале.
Она прокручивала эту мысль снова и снова вот уже целый месяц и никак не могла отыскать точку опоры, чтобы не упасть в пропасть смятения и отчаяния.
— Глупости все это. Всего лишь суеверия, которыми невесте не сто́ит забивать голову перед свадьбой, — наставница ободряюще приобняла девушку за плечи.
— Но ты всегда мне говорила, что к знакам судьбы нужно прислушиваться, — Лале нервно перебирала кисточки на подоле шали, — Может, зря все это? И лучше отменить…
— Лале-хатун, — тихий, но властный голос, к которому она так привыкла, настиг ее у распахнутого окна, — Оставьте нас, Шахи-хатун, — Мехмед прошел вглубь комнаты и остановился позади девушки.
Наставница Лале слегка поклонившись, покинула покои. Они остались вдвоем.
— Ты снова думаешь об этом, — в его словах не было вопроса, лишь утверждение.
