Ещё вам начнёт везти. Не сразу, но довольно быстро. Особенно в тех моментах, которые вы всю жизнь считали своими слабыми сторонами. Плохо сходитесь с людьми? Вам начнут попадаться отличные партнёры и подрядчики. Не умеете обращаться с деньгами? Выяснится, что их теперь достаточно, а, кроме того, рядом есть тот, кто умеет ими управлять и кому вы можете довериться. И так далее. Подвох в том, что именно эта часть посыплется первой, когда вы решите расстаться с Музой. А решите вы обязательно, потому что Муза — это очень и очень дорого.

Для Музы всё, что вы делаете — наркотик. И как любому наркоману, Музе со временем нужно будет больше, но, в отличие от настоящих наркоманов, готовых снижать качество в пользу регулярности, Музе будет нужно, чтобы качество повышалось. Кроме того, нельзя забывать о хрупкости Муз.

Музы, как правило, слабо приспособлены к жизни в самом простом, бытовом плане. Часто они не умеют делать самые элементарные вещи — открывать банки, включать плиту и прочее — или делают это, повреждая, прежде всего, себя.

Ещё Музы не умеют рационально обращаться с энергией. Если вы не спите до утра, решая важную задачу, Муза будет с вами столько, сколько нужно. Вам плохо? В Музу можно бесконечно ныть, сливая любой негатив — пока будут силы, Муза будет делать всё, чтобы вы как можно скорее могли вернуться к работе. Но хуже то, что Муза будет продолжать и когда силы закончатся. До тех пор, пока… Ну, или пока вы её ни остановите.

Музы забывают есть и пить, не проходят периодические медицинские осмотры, даже имея для этого очень серьёзные основания, и так далее. Следить за всем этим и многим другим придётся тоже вам.

И при всём при этом, Музы невероятно чувствительны. Они остро ощущают любые изменения, не говоря уже о банальной лжи. В принципе, понимая несовершенство людей, Музы довольно спокойно относятся ко многим вещам, но есть два момента: нельзя изменять данному Музе слову и нельзя позволять, чтобы у Музы даже на секунду возникло ощущение, что она не нужна. Есть и другие правила, но нарушение этих точно будет началом конца.

* * *

Он был умным. А ещё довольно успешным и даже, в некоторой степени, знаменитым. И всё это — уже до того, как они встретились. После, разумеется, стало только интереснее.

Когда он увидел её впервые, не случилось ничего особенного. Осознание пришло позже — если она была рядом, он чувствовал, что всё вокруг наполняется смыслом. Он никогда не жаловался на неуверенность в своих силах, но с ней появилось ощущение правильности и почти полностью исчез страх перед будущим.

Он быстро разобрался в ситуации и сделал то единственное, что, по его мнению, могло дать хоть какие-то гарантии — женился на ней. Это было непросто и потребовало от него нескольких решительных шагов, включая очень неприятные. Но он знал, что это необходимо, и ни разу не пожалел.

Когда жизнь более-менее пришла в норму, начались изменения. Всегда к лучшему, только вперёд и вверх. И тут она заболела. Не столько тяжело, сколько непонятно — врачи пытались подгонять диагнозы под картину, но он не слышал уверенности в их голосах.

Он бросил все ресурсы на то, чтобы ей помочь. Она, любившая «Адвоката дьявола», цитировала: «Я боюсь, что сейчас вернусь, ей станет лучше, и я её возненавижу». Он коротко отвечал: «Вот поэтому у них всё закончилось плохо, а я точно знаю, что ты — основа всего». Она начала улыбаться и быстро пошла на поправку. Он всё понял и начал её охранять.

Срывы случались. Она плакала, говорила, что устала лечиться непонятно от чего, просила её отпустить и присылала ему ссылки на особые клиники в Швейцарии, где разрешено то, что запрещено здесь. Он сжимал зубы, выдыхал, смешил её и, в конце концов, всё равно вытаскивал. Она просила её обнять, прижималась и даже иногда говорила, как рада, что он есть, и что он рядом.

Ошибся он только однажды. Она вернулась домой с какой-то то ли выставки, то ли экскурсии и взахлёб начала рассказывать о своём новом знакомом. Художнике. Очень молодом, очень бедном, но необыкновенно талантливом. Он попросил познакомить, она радостно согласилась.

Уже потом, после похорон, он много раз мысленно возвращался к тому, самому первому, разговору. Тогда парень показался ему странным, но интересным. К тому же, у неё появилось занятие, которое делало её счастливой — она во что бы то ни стало решила устроить выставку начинающего гения. Он даже помог немного. А когда увидел результат — чуть ни сошёл с ума. Художник оказался пустышкой. Полным и абсолютным ничтожеством — ни техники, ни идей, ни эмоций, ничего.

Он несколько раз пробовал с ней поговорить, объяснить, убедить, открыть глаза. Она только качала головой и просила не быть таким грубым. А художник тем временем ушёл в депрессию. И обвинил в этом её — мол, зачем было давать надежду, он-де вынужден был поступиться принципами и всё в таком духе. Она кинулась спасать. Потом занялась мастерской — художник жил с двумя друзьями, и творить в такой обстановке ему было решительно невозможно. Она нашла уютную мансарду с видом, но в последний момент художник заявил, что переезд не даст ему ничего, кроме одиночества, а она слишком давит.

Она не жаловалась, но каждый вечер у неё шла носом кровь. Так больше продолжаться не могло.

Он увёз её. Это было красивое, в духе XIX века, путешествие по Европе. Он спланировал всё до мелочей — её любимых цветов в отелях, вин в ресторанах, билетов на лучшие спектакли и экскурсии туда, куда невозможно попасть. Ему показалось, что всё получилось. Но когда они вернулись домой, в почтовом ящике лежало адресованное ей письмо — да, вот так старомодно, на бумаге и от руки. В письме художник писал, что любит её, но не знает, как можно продолжать эти отношения, а потому — прощается. Он хорошо запомнил, как в одну секунду потух её взгляд и как она тихо сказала: «Вот… не нужна».