Из СИЗО меня встречают парни, которые благополучно доставляют к дому. Не кантуют. Понимают, что мне нужно время. За что ценю их. Они просто рядом, без всяких условностей. А вот дома мама кидается на шею со слезами и принимается кормить. С батей все намного проще. Вот только брошюра, которую нахожу на кухне глазами, сразу яд впускает в сердце.

– Что это? – машу тремя картонками перед лицами родителей.

– А я говорила тебе, что нужно убрать. Мальчик и так настрадался, – выговаривает отцу мама.

– А я специально оставил, чтобы он увидел. И перестал убиваться по этой девочке. Наш сын – мужчина, в конце концов, и должен принимать временные поражения, – произносит отец.

– Сынок, выкинь их. Все равно я лично не пойду на это дешевое представление! – взмахивает руками мама.

– Катенька, душа моя, я тебе уже все объяснил, – встревает отец.

– Да знаю я . Но все равно мне это не нравится.

– А я пойду. – вставляю свои пять копеек в их перепалку.

– Пойдешь? – ошарашенно переспрашивает мама. – Сынок, зачем?

– Хочу сам все увидеть. И вычеркнуть её для себя. – забираю свою картонку и ухожу в комнату.

У ЗАГСа я появляюсь тогда, когда уже во всю идет регистрация. Вычурный большой зал. Видеооператор и фотооператор. Но появляюсь эффектно. Родители уже там. Нервничают с моим присутствием. Понимаю, что переживают. Поэтому я просто наблюдаю. Хотя раскрасить до багрового цвета довольную рожу Черногорцева безумно хочется. Так, что руки зудят, а зубы сопровождает скрежет.

– Анна Викторовна, готовы ли вы выйти замуж за Черногорцева Константина Никоноровича?

– Готова, – произносит и смотрит на меня. Видимо, такую во мне перемену видит, что, тяжело дыша, отворачивается к регистратору. А я смотрю на неё. У нее же прозрачная пелена на глазах появляется. Слезы душат так сильно, а испуг такой дикий, что её согласие звучит, словно раненый зверь в клетке при виде злого дрессировщика.

– Я ненавижу тебя, Анна Бурцева, – произношу тихо, солеными губами от слез, которые беззвучно падают на мои губы. И я вылетаю из ЗАГСа. Кружу по всем районам нашего городка. Выжимаю из своей соточки максимум. Разгоняюсь. Подрезаю. Плюю на красный. Телефон разрывается, и я его выключаю нахрен и бросаю в бардачок.

К слову, прихожу в себя, когда оказываюсь за одним столом с родителями и друзьями. И, как ни странно, рядом с моими парнями сидят сестра Ани и подруга, Поля и Тина. Вторая о чем-то шепчется с Русланом. Раньше я думал, что они враги.

Ебучий вычурный зал. Дорогие скатерти с вензелями. Столовые приборы, золото и украшения. В общем, тошнотворно и противно. Явно выбирала не Аня. Хотя и свадебное платье в её исполнении выглядит вульгарно, но она даже в нем красивая. Понимаю, что взглядом залипаю только на ней. Прическа, глаза, улыбка, шея, открытые ключицы, грудь, осиная талия и красивые ноги.

Теперь все это будет принадлежать не мне. Это осознание ранит с каждым ударом сильнее. И вот тогда я понимаю, что она больше не моя. То есть это точка. Финальная, мать вашу, точка. И это не просто ранит. Это разматывает нахрен. Убивает все в тебе. Любую чувственную часть тела разрывает на куски, превращая твое тело физически и эмоционально в отбитый кусок мяса, перекрученный через мясорубку, из которого делают котлеты. Вот блять, как я себя чувствую. Я, блять, мертв эмоционально. Физически.

Меня настолько убивает все, что я не знаю, как высиживаю до конца. Терплю гребаный танец молодых. Когда они режут свадебный торт. Все это, мать вашу, я терплю. И даже после выпитой хер знает какой бутылки вискаря я наглухо душу всякие эмоции и даже участвую в каком-то дурацком конкурсе так смело и дерзко, что назло Ане целую при всех и даже при ней какую-то девушку. Смачно в губы. И отпускаю только тогда, когда ебаный приз мне вручают сами молодожены. Победный оскал Кости воспринимаю по меньшей мере, как лай мелкой псины. Только вот он думает, что победил меня. Нихуя. У меня уже рисуется план в голове. Если мы и не будем с Аней вместе, только я сделаю все, чтобы освободить её от этого утырка Черногорцева.

Но вот только когда Аня с Костей запускают в небо воздушные шарики и уезжают на одной машине вместе, меня бомбит на ошметки сразу же. Она теперь с ним вместе. Она будет жить в его доме. С ним просыпаться. С ним засыпать. Он будет её обнимать. Целовать. Это все он будет делать с моей Аней.

Моей.

И вот тогда я клянусь сам себе, что забываю все, что было между нами с Аней. Я просто заебался что-либо доказывать ей. Я просто заебался быть ею отвергнутым в сотый раз. Я просто вычеркиваю Анну Бурцеву из своей жизни. Забываю и удаляю. Пишу последнее сообщение в нашей жизни, когда мы еще пересекаемся в одной плоскости земного, мать его, шарика.

Кирилл Сомов: Я больше тебя НЕ люблю.

Кирилл Сомов: Я тебя НЕНАВИЖУ.

Кирилл Сомов: Ты права. С самого начала это все было ошибкой.

Кирилл Сомов: Надеюсь, ты сейчас счастлива!

И удаляю связанные с ней фото и всю переписку. Кидаю в блок и засыпаю один в родительском доме.

36

Это то, что у тебя есть: одежда, любимые предметы и ты сама. Это то, что он никогда у тебя не отнимет. Анна Бурцева.

Не знаю, каким усилиями мне хватает делать вид на чертовой свадьбе, что все хорошо, и я действительно счастлива. Только в уборной, в которую я время от времени посещаю, предаюсь слезам рядом с девчонками.

Весь этот фарс заканчивается пафосным фейерверком и запуском воздушных шаров под аплодисменты гостей. Все это можно было считать милым и даже романтичным, если бы на месте жениха, а теперь уже мужа, был бы не Костя, а Кирилл. И вместо кучки денежных мешков с их наколотыми ботоксом жен и любовниц в том числе, были родные и друзья.

А главное, их даже видно, и никто не скрывается. Одну парочку я лично застала в туалете ресторана, где была наша свадьба с Константином. И они даже и глазом не моргнули, как будто ничего и не было между ними три секунды назад. Прошли после своей утехи к своим половинкам.

Я уже говорила да, что мой розовый мир из пони и единорогов жестоко разбили? И теперь я смотрю на мир куда реальнее. И чем больше я углубляюсь в него, тем больше выстраиваю вокруг себя стену из колючей проволоки. И хочу обратно найти те самые розовые очки назад. В них было как-то безопаснее.

– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты и вправду меня любишь. Хорошая игра, кстати, – замечает мой муж. – Многие ко мне подходили и восхищались тобой и нашей любовью. – на последнем слове меня передергивает.

– Я просто выполнила свою часть уговора, – монотонно и устало отвечаю Косте. И это действительно суровая правда. Я настолько вымотана всем этим днем и этим фальшем, что единственное, о чем мечтаю – это снять чертово платье, которое буквально сдавливает меня так, что дышать трудно становится. И закинуть его в самый дальний черный угол и никогда больше не видеть. И уснуть. Желательно вечным сном. Потому что энергии и сил на совершение наполеоновских планов как-то не осталось. И я уже думаю, что вся наша идея с Димой нам не по зубам. Особенно мне.

Полностью страх парализует тогда, когда мы вместе с Костей едем к нему домой. Как он сказал накануне, жить мы будем в его доме без его родителей. Это меня еще больше пугало, но я молилась о соблюдении им всех моих правил.

То, что по меркам Кости являлось домом, явно перебор в его представлениях. Это больше было похоже на дворец с высоким огражденным забором по периметру и массой охраны вокруг его территории. Я словно та самая птичка, что попала в клетку, которая теперь будет развлекать своего хозяина. По телу озноб проходит. Остается надеяться, что и в этом огромном капкане будет единственный уголок для меня, который временно станет моим безлопастным островком.

После маленькой квартирки этот дом кажется больше чем огромным. Даже необъятным. Может, вправду жизнь будет не такой уж и невыносимой. Ведь тут можно даже не пересекаться, а ужинать можно быстро, не засиживаясь с ним за одним столом. Искать плюсы в данной ситуации было единственным решением, чтобы сохранять хоть какой-то оптимизм и ясность в голове. Поэтому пребывание тут уже не казалось таким ужасающим, как раньше. Главное выждать и усыпить бдительность врага, а дальше все как по плану Димы должно пройти.