И тут появился Кристофер Смит из художественной редакции.

– Здорово, Эдвин! Я принес обложку для книги о шоколадках. Ты же срочно заказывал.

Кристофер по своему обыкновению был во всем темно-бордовом. (Он-то думал, что одевается в черное, но цветов не различал, и никто не решался ему сказать об этом.) Кристофер носил пышную бородку и затемненные очки. Настаивал, чтобы его имя писали Христофер, и всем показывал свой проколотый сосок. «Больно не было, – говорил он, – ожидаешь большего».

Кристофер подошел к Эдвину и торжественно предъявил паспарту с картинкой шоколадных конфет. Конфеты на шелковом фоне, название выписано лентой, как и предлагала Мэй.

– Вот, что вы просили вначале, – сказал он.

– Вполне прилично, – ответил Эдвин. – Боюсь, однако…

– Но потом я подумал – шелк, атлас, чулки… К чему бы это?

– Крис, извини, но планы изменились.

– Секс. Верно? Вот к чему это. Скользящий по телу шелк, вкус шоколада – это всего лишь сенсорные замены секса. А куда нас приводит секс? Верно – к смерти. И я решил – почему бы не создать нечто более рискованное и… как бы сказать… интригующее? («Интригующий» – любимое слово Кристофера. Он подцепил его на втором курсе Йоркского университета от преподавателя по дизайну. Это словечко стало его фирменным знаком.)

И он еще более эффектно продемонстрировал следующий набросок. На шелковой подушке – пирамидка гниющих черепов, из одной глазницы выползает змея. И ни единой шоколадной конфеты.

– Слушай, Крис…

– Христофер. Или сокращенно Хрис.

– Хорошо. Так вот, Хрис. Планы поменялись. Теперь другое название и обложка. Обычные печатные буквы на однотонном фоне: «Тупак Суаре. Что мне открылось на горе». И все. Ни черепов. Ни змей. Ни шелковых простыней. Обычные печатные буквы и двухцветная обложка. Ясно? Не трать на это силы. Сколько времени тебе потребуется?

– Мирского или духовного?

– Времени. Реального времени. В котором люди живут.

– Пятнадцать минут.

– Вот и прекрасно. И ни минутой больше. На обложку это максимум. Ясно?

– Вроде бы.

– Хорошо. Потому что предстоит гораздо более важная книга. Новинка по кулинарии, о жареной свинине, и мне понадобится вся твоя творческая мощь.

Кристофер кивнул, провел рукой по своей бородке, словно по вульве возлюбленной:

– Свинина, значит? Можно догадаться, к чему это.

– Мистер де Вальв! – Это был Ирвин. Его лицо побледнело, а голос дрожал. – Извините. Не хотел вас беспокоить, но мне что-то нехорошо. У вас случайно нет булочки, или сэндвича, или еще чего-нибудь?

Тут глаза его закатились, колени подогнулись, и он рухнул навзничь.

В следующий понедельник рукопись Суаре без фанфар и предварительной рекламы отправили в печать. После работы Эдвин и Мэй решили за это выпить. У них было приподнятое настроение – немцы называют его Feierabend, «особое радостное состояние, наступающее в конце рабочего дня». Что-то вроде мягкой расслабленной эйфории. У этих немцев для всего найдется словечко.

– За Тупака Суаре, – произнес Эдвин, и они подняли стаканы. – До свиданья и скатертью дорожка!

– Точно! Точно! – воскликнула Мэй.

– Знаешь что? Если департамент по налогам и сборам вернет мне когда-нибудь миллионы, в первую очередь мы с тобой поедем отдыхать. Куда-нибудь далеко, где никто не читает книг и где всегда дует теплый ветер.

– Спасибо тебе, Эдвин, за чудесное предложение, которое ничем тебя не обязывает.

Он рассмеялся:

– Пожалуйста. Если дело доходит до воображаемых даров, я чрезвычайно щедрый. Мэй, выбирай любую несуществующую вещь.

– История всей моей жизни.

– Но знаешь что? Даже если мне вернут миллионы, я не стану дергать за хвостик мистера Мида.

– Правда?

– Ага. Я лучше окуну его в бензин и подожгу. Все дело в моем скрытом благородстве, которое тебя покоряет.

– Эдвин, пойдем прогуляемся, – предложила она.

– Прогуляемся? Куда?

– Куда угодно.

Эдвин и Мэй отправились бродить по сумеречному парку, а в это время в типографии громыхал печатный станок и книгу «Что мне открылось на горе» складывали в коробки.

Откуда им было знать – да и кто мог знать такое? – что они только что выпустили в мир Чуму.

Конец света начался с небольшой заметки на третьей странице «Таймс-Геральд».

Этот факт выплыл на поверхность ближе к вечеру, поэтому многие газеты не стали им заниматься. В «Таймс-Геральд» его сочли незначительным событием, и заметку всунули куда-то между статьей и рекламой. В глаза она не бросалась. Заголовок сообщал: «Производители табака терпят непредвиденные убытки».

После публикации «Что мне открылось на горе» прошло несколько месяцев, и хотя прямой связи между этими событиями – книгой Тупака Суаре и убытками табачных компаний – не было, Эдвин похолодел. Он прочитал заметку, стоя в обычной вечерней давке часа пик, в бесконечной карусели своей жизни. Сложив газету несколько раз, он пробегал глазами очередную бессмысленную статью… о чем? О защите окружающей среды? Экономике? Увеличении числа дезертиров в американской армии? Эдвин уже начал забывать прочитанное, когда наткнулся на заметку в нижнем левом углу.

Пресс-служба Института табакокурения подтвердила слухи о неожиданно резком снижении продаж сигарет на прошлой неделе. «Это лишь временная аномалия, которая исправится сама собой, – заявила миссис Грей, представительница института, во вторник вечером. – Беспокоиться не о чем». Она ссылалась на данные, согласно которым продажи сигарет всего за неделю упали на сорок два пункта по индексу Маршалла. Производители спиртных напитков сообщают о подобном снижении уровня продаж, тем самым подтверждая предположения о серьезных изменениях уровня потребления в этих отраслях. По мнению миссис Грей, «это неверно. Рано говорить об изменении конъюнктуры рынка. Нет причин для беспокойства. Это лишь разовый сдвиг. Мы уверены, что на следующей неделе продажи вернутся на прежний уровень или даже значительно вырастут. Это простая помеха. Незачем бить тревогу».

Обычная, банальная, ничем не примечательная новость. Но когда Эдвин добрался до конца, голова его резко откинулась назад, словно от сильного удара.

Мы не смогли связаться с президентом табачного производителя «Филип Моррис», чтобы он прокомментировал слухи о своей неожиданной отставке. По словам осведомленных источников, единственное сообщение – записка на двери его кабинета: «Ушел на рыбалку». Президент компании «Филип Моррис» не был страстным рыболовом, поэтому продолжают появляться слухи о его местонахождении.

– Господи, – произнес Эдвин. – Началось.

Он давно ждал предзнаменований грядущего конца света. Ждал неделями, с того самого дня, как Мэй мимоходом сообщила:

– Звонили от «Барнс-энд-Ноубл». Относительно книги Суаре.

– Уггмк! – Эдвин в это время жевал пончик. – Ну их к черту! – крикнул он, как только сумел проглотить (и пончик, и новость). – Так быстро мы возврата не примем. Мы отгрузили ее только неделю назад. В договоре написано…

– Речь не о возврате, – сказала Мэй. – А о заказе. Им нужны новые.

– Что, уже? – поразился Эдвин. – Они и так взяли восемьсот штук.

– А теперь им нужно еще тридцать пять тысяч. Придется допечатывать, у нас осталось всего около двухсот на складе.

– Это опечатка. Они факсом прислали? Наверное, речь идет о трех с половиной.

Мэй наклонилась, голос ее стал очень спокойным и крайне серьезным:

– Я позвонила и три раза переспросила цифру. Им нужно тридцать пять тысяч. В очереди на книгу двенадцать тысяч покупателей. Говорят, чтобы мы готовились к новым заказам. Эдвин, что-то происходит.

Отправили новую партию, а через две недели пришел факс: «Срочно: пятьдесят тысяч экземпляров книги „Что мне открылось на горе“. Суаре, Тупак. ISBN 176661313. Срочный заказ. Скорее!»