Чарли смотрит на жёлтую дверь четвёртой парадной, в которой когда-то жил Урса, и как наяву видит его немного сутулый силуэт c авоськой, полной апельсинов, и бутылкой сливок. Он обожал пить свежевыжатый сок со сливками по утрам. И даже в тот день, когда он решил, что с его жизнью на Земле пора заканчивать, Урса не отказался от стаканчика своего любимого напитка – апельсиновые корочки были найдены на столе. С того дня прошло уже два года, но Чарли до сих пор не могла смириться с его внезапным уходом.
Чарли подходит к двери и легонько прикасается к ней подушечками пальцев.
– Эх, Мишка, – тихо говорит она. – Ну какой же ты дурак!
Цок-Цок молчит. Он не знал Урсу, лишь много о нём слышал. Но ему, конечно, тоже жаль парня, который заблудился в густом мрачном лесу своих мыслей и не смог из него выбраться.
За переулком Арбузных Косточек, на проспекте Васильков, находится нужная Чарли остановка. Отсюда идёт прямой трамвай No 8, прямо до площади Капустников. Оттуда до кладбища скульптур рукой подать.
Рядом с остановкой установлен автомат Случайных Мармеладных Мишек, у которого толпятся дети. Они толкаются, стараясь быстрее остальных забросить в автомат монетку. Каждый раз, когда монетка со звоном проваливается внутрь, машина начинает грохотать и подпрыгивать, чтобы спустя мгновение выплюнуть цветную мармеладку. Дети надеются, что им выпадет «лимонад» или «солёная карамель», но вместо этого уже четвёртый раз под- ряд почему-то выскакивает «брокколи».
– Сейчас я разберусь, – заявляет мальчик в огромной панаме с пингвинами. Он крутит в ладошке медную монетку, потом подносит её к губам и что-то шепчет ей на ушко. Завершив ритуал, мальчик кидает монетку в автомат и бьёт ладошкой по кнопке. Машина начинает свой безумный танец, покачиваясь из стороны в сторону, поднимаясь на цыпочки и с грохотом опускаясь вниз.
– Три, два, один! – кричат дети.
Из квадратного отверстия вылетает красный мишка, и мальчик в панаме ловко ловит его на лету. Откусив мишке голову, он тщательно её пережевывает.
– «Клубничная свёкла»! – сообщает он.
– Ууу, – гудят дети.
– Фу! Не лучше, чем «брокколи», – замечает девочка в зелёном платье.
– Неа! Это уже НЕ «брокколи»!
Они начинают громко спорить, но их крики заглушает звон
трамвая. Чарли снисходительно качает головой и, улыбнувшись детворе, поднимается на борт. Путешествие к площади Капустников начинается.
Трамвай проезжает прямо пятьсот семьдесят метров, потом сворачивает на одну из самых узких улочек города – проезд Андромеды; вагон едва ли не скребёт по фасадам домов. Пока водитель проталкивает трамвай вдоль проезда, Чарли заглядывает
в окна. Большинство из них зашторены, и лишь на некоторых висят лёгкие кисейные занавески, через которые можно разглядеть чужие квартиры, похожие на музеи. В гостиной на втором этаже Чарли подмечает танцующую парочку. А на одной из кухонь сидит женщина в изящном розовом халате и с бигудями-кораллами. Она поворачивает голову, и их с Чарли взгляды на секунду пересекаются. Женщина замечает Цок-Цока и машет ему рукой. Ворон радостно каркает.
– Леди, – обращается к Чарли кондуктор, – если ваша птица продолжит шуметь, мне придётся попросить вас покинуть транспорт.
– Но ведь людям же разрешено громко смеяться в трамваях!
– То люди, а у воронов звуковая частота совсем другая, так что им нельзя.
– Ну и глупости! – возмущается Чарли и демонстративно отворачивается от кондуктора. Цок-Цок неодобрительно качает головой. Он бы и сказал этому пожилому товарищу кое-что, да не будет: всё равно тот не поймёт.
Трамвай выезжает с проезда Андромеды на улицу Снов. Здесь все дома выкрашены в тёмно-синий цвет, который со временем выцвел. Зато совсем недавно на всех зданиях поменяли крышу и старое покрытие заменили на опрятный красный металл. Улица Снов достаточно протяжённая, около двенадцати километров, и маршрут трамвая №8 пролегает до самого её слияния с площадью Поэта. Чарли наблюдает, как дома сливаются в синюю волну и забирают её с собой. Мозг начинает блуждать от одной мысли к другой. «Может, сходить в новое кафе недалеко у дома? Или запечь яблоки с картофелем? Нет, в прошлый раз картофель оттянул на себя всё внимание, нужно попробовать что-то новое…»
Дзынь!
Звон трамвая переключает поток мыслей в другую сторону. «Если так подумать, уже через четырнадцать лет мне будет сорок. Ужас-то какой! С другой стороны, сейчас я одинаково близка и к семнадцати, и сорока. Правда, не знаю, можно ли считать этот факт таким уж утешительным».
Бом!
Трамвай резко дёргает в сторону на стыке рельс. Чарли резко вздыхает, вырвашись из мира тягучих размышлений. Цок- Цок наклоняет немного голову вбок и смотрит ей в глаза. Она чешет его маленькую макушку.
Возвращается в поток своих мыслей. И вот уже на периферии сознания проявляются новые строчки. Скромные обрывки фраз, но они звучат так, словно могут однажды превратиться в важный текст.
«Всем белым воронам Северного города, Далёкой страны. Всем, кому бывает одиноко, неуютно, скверно, паршиво. Кто чувствует часто и много, кто не может не…»
Поток прерывается. Муза, внезапно одарившая Чарли вдохновением, уходит на перекур. Записав всё, что удалось от неё добыть в блокнот с мухоморами на обложке, Чарли наконец замечает, что вагон мчится по одной из её самых любимых улиц – проспекту Непокорённых. Он так назван в честь цветов лунохвоста. Три десятилетия тому назад по тогдашней улице Конституции ехали первые грузовики с привезёнными издалека семенами. Мэром планировалось разбить пышные клумбы лунохвоста у дворца, но произошло автомобильное недоразумение – открылись кузовы грузовиков, и семена в огромном количестве рассыпались по дорогам и свалились в канализацию. Долгое время считалось, что все они были безвозвратно утеряны. Но случилось невероятное: крепкие цветки лунохвоста отказались покоряться судьбе и проводить свой век в темноте канализации, поэтому проросли из асфальта и стен домов. Они пробивались сквозь тостый цемент, и перламутровые бутоны распускались, мерцая, как звёзды. С тех самых пор лунохвосты не переставали разрастаться, и с годами их становится всё больше и больше. Они цветут вдоль всех поверхностей, украшая подоконники, крыши и сточные трубы. С середины мая и до начала июля проспект Непокорённых похож на прекрасный луг.
Чарли разглядывает бутоны, вид которых ей никогда не надоедает, и сердце её наполняется безграничным теплом и любовью ко всему живому. Она любит Цок-Цока, ворчливого кондуктора, ребёнка, кричащего на весь трамвай. Она любит свой странный, грохочущий, качающайся на волнах времени усталый город, в котором даже вещи, которые кажутся кому-то безвкусными видятся ей прекрасными. Она любит этот мир, где всё на своём месте. Где каждый, даже фальшивомонетчик и вор, имеют важную роль для Целого. И в этот момент, когда трамвай с шумом несётся по улице, цветущей так пышно и живо, всеобщее единство особенно сильно трогает Чарли. Ей кажется, что если бы грузовики с лунохвстом не перевернулись в этом самом месте не-важно-сколько-лет-тому- назад, то её бы не было.
– Площадь Капустников, следующая остановка – улица Жёлтая, – объявляет водитель. Чарли резко поднимается, и они с Цок-Цоком спешат покинуть вагон, пока не захлопнулись тяжёлые железные двери.
Прежде чем пойти на кладбище скульптур, Чарли заходит в булочную «Маковка». Это то самое место за пределами центра, куда народ готов ехать из любой точки города. В «Маковке» каждый день пекут целые горы самой разной выпечки, и к вечеру всегда остаются только крошки, а те забирают голуби. От выбора разбегаются глаза: лавандовые крендельки, рогалики с тыквенными кубиками, бублики с голубикой, слойки с крыжовником, калитки с клубничными сердечками, ржаные претцели, манговые пряники, лакричные сушки и королевские эклеры с сливочно-сырно-трю- фельным кремом. Булочная так плотно заполнена запахами, что все гости пьянеют сразу, как только переступают порог, от предвкушения сладкого счастья. Дверь закрывается за Чарли под звон колокольчиков.
