– Доброе утро, – говорит Крыжовник, её сосед лет тридцати пяти с огромными зелёными глазами-киви.

– Доброе, – зевнув, отвечает Чарли.

Она проходит к своей полке и достаёт банку желудёво-мятного кофе. Засыпает две столовые ложки в потёртую медную турку и ставит её на плиту. Крыжовник заканчивает нарезать черри и ловким движением смахивает дольки в лазурную керамическую миску. Следом он тянет загорелые, цвета абрикосовых косточек, руки к мельничкам со специями и посыпает помидоры шамбалой, чёрным перцем, шалфеем, майораном и тмином. Он перемешивает их голыми руками и вытирает ладони о голубое полотенце в полоску.

Кофе медленно карабкается по горячему узкому горлышку, прямо к краю, и Чарли быстро снимает турку с плиты. Разлив его на кружку и напёрсток – для Цок-Цока, она желает Крыжовнику доброго дня и поднимается по чёрной лестнице на чердак. Толкает бедром хлипкую дверь, открывая проход к металлической покатой крыше.

Хотя солнце уже вовсю сияет в утреннем небе, металл ещё не успел нагреться до температуры плиты, поэтому Чарли с Цок- Цоком устраиваются поудобнее.

– Ах! – втягивает носом горячий кофейный пар Чарли. Она уже было собралась добавить «мило», но успевает поймать слово между губ и аккуратно втягивает его обратно. И это раздавленное «мило» превращается в блаженное: «м-м-м».

Цок-Цок опускает клюв в напёрсток и с наслаждением закидывает голову, позволяя горячему напитку промочить каждый миллиметр горла.

– Предлагаю сегодня устроить выходной, – говорит Чарли. Цок-Цок кивает и радостно каркает. Они замолкают, и в тишине любуются видом.

С их точки обзора город представляет из себя слаженную мозаику. Медь труб сплетается с рыжиной кирпичных фасадов, над которыми возвышаются плетёные корзинки и разноцветная ткань воздушных шаров. Над плотными слоями цветного дыма нависает вересково-васильковое небо; по нему плывут облака-рыбы с серебристой чешуёй. Чарли наблюдает, как они уносятся всё дальше, к горизонту, где пролегает тонкая полоска моря. Она чувствует, как внутри расползается нежность к виду, который она в эту секунду любит больше всего на свете.

Спустя четырнадцать глотков кофе заканчивается. Тогда Чарли поднимается и в последний раз окидывает взглядом вытянутый дом, дерево с размашистой лиловой кроной и шпиль Адмиралтейства. Она спускается, Цок-Цок покорно следует за ней.

Сполоснув чашку и напёрсток, Чарли возвращается в комнату и распахивает свой розовый пластиковый шкаф. Она его просто обожает за форму – копию шкафчика домика Барби; его заказали друзья специально к её двадцатипятилетию. Мастера умудрились даже воссоздать все узоры из выпуклых розочек. Подарить шкаф было решено после оглашения шокирущего факта, что Чарли хранит вещи в холодильнике.

А дело вот как было. Однажды Чарли нашла на мусорке старый холодильник и по необъяснимой причине влюбилась в него. Так старая «Заря» получила вторую жизнь, оказавшись перекрашенной в лососевый цвет. Правда, судьба разлучила её с электричеством, так что на внутренних полках отныне хранились не сыры, молоко или овощи, а лавандовые саше и безумные наряды. И хотя некоторые друзья оценили задумку, большинство сошлись во мнении, что Чарли необходим настоящий шкаф для одежды. Так она и обзавелась новой розовой прелестью, а «Заря» родилась в третий раз и поселилась у Крыжовника.

Задумчиво разглядев свои вещи, Чарли выбирает зелёное вельветовое платье, с красными попугаями, вышитыми на плечах. Это одна из её любимых находок с Маленького рынка. Каждую среду и пятницу с шести до десяти утра на площади Мира сотни людей продают всё, что только можно продать: треугольные шляпы, шарфики из водорослей, фарфоровые ягоды, венки из полыни, переносные кресла-книжки, вулкановые печки, косынки из сахарного кружева, тысячестёкловые монокли и гигантских резиновых рыб; своё добро они выкладывают на стеллажи под ярко-розовыми шатрами с металлическими крыльями.

Вместе с платьем Чарли достаёт красные лаковые туфли и маленькую сумочку, расшитую изумрудным бисером. Она переодевается и кружится перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Завершает образ алым беретом в цвет попугаев. Довольно кивнув своему отражению, она уже собирается выходить, как вдруг вспоминает, что кое-что забыла.

– Ой, Цок-Цок! Твой шарфик! – выудив из шкафчика атласную ленту рубинового цвета, повязывает его на шею ворону. Цок-Цок хлопает крыльями, и они, сделав прощальный реверанс перед зеркалом, запирают дверь и быстро пролетают через при- хожую прочь из квартиры, навстречу своему выходному дню.

Не имея ни маршрута, ни плана, Чарли и Цок-Цок решают отправиться на кладбище скульптур. Там, среди плотных рядов бука и клёна, разбросаны части неизвестных памятников, разрушенных при таинственных обстоятельствах. В четырнадцатом ряду лежат глаз древней царицы Руни и бюст Лиссабонского короля Гозе Рамаго. У западного входа в парк зарастает мхом одна из колонн Парфенона из Царства Мёртвых. Есть на кладбище и современные скульптуры. Одна из них – Платиновая змея без головы, работа неизвестного художника для Второй Международной Выставки Анималистического Искусства.

Путь от дома до кладбища неблизкий. Для начала нужно пройти пару кварталов Южного района. Чарли и Цок-Цок следуют по улице Абрикосов, которая однажды была самой симметричной в городе и точно указывала на юг. Отныне она изрядно перекошена и как стрелка компаса не годится. Учёные до сих пор ломают голову над таинственным смещением Абрикосовой улицы, думая, что дело в движении тектонических плит. На самом деле, она просто очень устала и решила наконец пожить для себя.

Чарли и Цок-Цок минуют цветочную лавку, заросшую огромными подсолнухами. На деревянной вывеске, что ютится поверх жёлтых гигантов, выведена надпись: «Росток и с мечко». Похоже, что одна из букв со временем выцвела. Из лавки выбегает креп- кий накаченный мужчина. Чарли удивляется, насколько плотно джинсы обтягивают его ноги. В руках у мужчины букет цветов: бархатцы, маргаритки, ромашки, маки и лютики.

От букета за пару метров чувствуется сладкий летний аромат. Как только он задевает нос Чарли, она тут же переносится в детство. В то время, когда вся семья отдыхала в маленьком зелёном домике у реки. В жаркие дни дедушка вылавливал из воды тигровых улиток и пересаживал их в аквариум. Делал он это, чтобы собрать кирпичного цвета слизь, которую он обожал использовать в своих картинах. Дедушка был привязан к этому цвету так сильно, что даже использовал краску во время рабо-ты над портретом бабушки, из-за чего её белые локоны стали рыжими. Но, несмотря на замену цветов, портрет получился удивительно точным.

Мужчина с букетом обгоняет Чарли и следует дальше по улице. Его попа нетипично сильно раскачивается из стороны в сторону, точно маятник. Завороженная зрелищем полупопий, она даже на секунду забывает, куда идти дальше.

Он останавливается у пурпурного «Мини Купера» с откидным верхом. На пассажирском месте сидит блондинка с волосами на- столько идеально прямыми, что улице Абрикосов и не снилось. Девушка молча забирает букет, пока мужчина садится за руль. Проходит секунда и рычащий под капотом «миник» уносится прочь.

– Мне свои волосы никогда так не отутюжить, – Чарли проводит рукой по торчащим во все стороны кучеряшкам.

– Кар! – отвечает Цок-Цок, намекая, что её кучеряшки ему кажутся куда интереснее.

– Ну спасибо, Цок-Цок – улыбается Чарли и они продолжают свой путь, свернув с улицы Абрикосов на переулок Арбузных Косточек.

Здесь когда-то жил хороший друг Чарли – Урса; названный в честь созвездия Большой Медведицы, он в день знакомства по-лучил новое прозвище и стал зваться Мишкой. Он был заядлым книгоголиком и мог уходить в «зачит» на несколько недель. Личный рекорд Урсы – месяц и два дня на воде и гречке за прочтением полного собрания сочинений Эрнесто Фернандо Гокка, известного также как «отец гедонизма». Эрнест был убеждённым эстетом, и в своих трудах описывал важность и ценность простых земных удовольствий. Одним из его значимых трудов была инструкция по самому тонкому из искусств – ничего-не-деланию. Эрнест описывал ничего-не-делание как верх гедонизма. Сам Урса эстетом не был и принципиально не зашивал дырки на одежде. Но работы Эрнеста захватили его так сильно, что он сменил выцветшую толстовку на кашемировый свитер, а квадратные очки в пластиковой оправе на золотое пенсне. С подачи Гокка, Урса завёл привычку держать чаш- ку, оттопырив мизинчик, и выучил итальянский, чтобы прочитать «Божественную комедию» Данте в оригинале.