Лизавета Павловна чуть не хлопнула ладонью по столу.

— Балашов!

Тот вновь выставил ладони перед собой.

— Ладно, ладно. Последняя шутка, обещаю.

Лиза кивнула и отвернувшись от них, вновь сосредоточилась на рефератах, давая понять, что на этом дискуссия окончена. До ушей преподавательницы лишь донеслось как Антон шепнул приятелю:

— Последняя, которую она услышит.

Лизавета Павловна напоследок громко пригрозила:

— Балашов, слух у меня отличный!

Под общий хохот друзья удалились в коридор, осторожно притворив за собой дверь. Они уже не услышали, как Лиза издала тихий смешок.

Стук невысоких каблуков Лизы гулко раздавался в коридоре. За окнами университета стемнело, и снег на улице заискрился в льющемся на него свете фонарей. Опустевшие стены кафедры наполнились тишиной и темнотой, лишь дверь кабинета Орловского была приоткрыта, освещая конец коридора, будто маяк. Словно мотылёк, летящий к смертельному огню, Лиза шла к заветной двери с золотой табличкой, гласившей: «Орловский Дмитрий Константинович, д-р. филос. наук, профессор». Приблизившись, она услышала знакомое покашливание и шелест переворачиваемых страниц. Лиза робко постучалась. Орловский заметил мелькнувшую в проёме златовласую голову.

— Лизонька, входите!

На их кафедре звать преподавателей по имени было недопустимо: Орловский сам завёл такие порядки. Но ввиду отсутствия других сотрудников и студентов, он не смог себе отказать в удовольствии обратиться к бывшей аспирантке лишь по имени. Лиза, смущённо улыбаясь и одёргивая рукава свитера, вошла в захламлённый кабинет. Чтобы сесть, ей пришлось спросить разрешения передвинуть лежащие на стуле папки.

— Вы домой не торопитесь, Дмитрий Константинович? — Лиза с любопытством посмотрела на обложку книги, которую с упоением читал профессор: «Е.П. Блаватская — Разоблаченная Изида, том первый».

— Зачитался я что-то, на удивление проникся трудами Елены Петровны, — Орловский отложил томик и поправил на носу очки в тонкой металлической оправе. Его отросшие, русого цвета волосы посеребрило время, лоб пересекали заломы, а вокруг глаз разлетелись сеточкой морщины, напоминавшие паутинку трещин на иссушенном песке. Лиза с трепетом разглядывала каждую чёрточку лица Дмитрия Константиновича, словно хотела потом нарисовать по памяти его портрет.

— Давно вы увлеклись теософией? — тонкая бровь преподавательницы изогнулась в дугу, выразив недоверие. Орловский вздохнул, его голос прозвучал теплом домашнего пледа, в который хочется завернуться холодным зимнем вечером:

— Лизонька… я хоть и прожил не мало, уж пятьдесят лет…

— Сорок девять. И совсем это не много, считайте, что в наше время пятьдесят — новые тридцать, — перебила профессора Лиза. «Тоже мне, старик», — мысль пронзила уколом недовольства её разум. Он хоть и выглядел старше своих лет, глаза его сияли яркой зеленью, а порой и вовсе в них загорался огонёк мальчишеского озорства. Орловский неопределённо кашлянул, его бледные впалые щёки слегка порозовели.

— Мы с вами не о моих прожитых годах речь вели, — заметил Дмитрий Константинович и сделал вдох, чтобы начать долгое обсуждение его мотивов окунуться, как он сам говаривал, в мир «божественной философии».

— Как раз о них и толковали. Простите, что вновь прерываю ваши рассуждения, хоть и сама спросила, но вас приглашали на вечеринку, организованную студенческим советом? — Лиза неосознанно слегка подалась вперёд. Орловский кивнул:

— На бал двоечников и прогульщиков? Разумеется, они каждый год зовут преподавателей на подобное мероприятие, в надежде на их приподнятое настроение. А там под бокал игристого, которое ни в коем случае нельзя употреблять в нашем священном вузе, они подсунут повеселевшему преподавателю зачётку… — Дмитрий Константинович хмыкнул, — помнится, как-то раз староста роман закрутила с одним математиком, а позже, подумав головой, решила переключиться на ровесников. Тот возьми и рассердись: влепил отличнице неуд, мол пусть побегает за ним. На балу она ему ведомость подсунуть умудрилась, поклявшись, что вернётся к нему. И вот на следующий день горе-Ромео вызывает к себе декан. Отличница пакость не простила и написала весьма подробную жалобу. — Орловский внимательно посмотрел на замеревшую Лизу. Снисходительно улыбнувшись, он продолжил:

— После увольнения математика, должность стала проклятой. Никто из новоприбывших не задерживался на ней больше полугода. А потом студенты стали недовольны частой сменой преподавателей, незачёты у них, видите ли, только по этой причине. Плохому танцору ноги мешают, — покачал головой профессор. Лиза удручённо молчала. Её розовые мечты таяли утренним туманом, оставляя ей горькое чувство поражения. Идея пригласить Орловского на вечеринку, побеседовать с ним о немецкой философии, с жаром обсудив современные течения, а после «бала» попросить проводить её до дома, казалась простой и выполнимой. Но явное осуждение профессором подобных отношений вернуло Лизу с небес на землю. На сухую, безжизненную землю, где от тоски ей хотелось выть волком. Они с Дмитрием Константиновичем могли иногда позволить себе выпить вместе чаю на кафедре, но вне стен университета профессор общение не поддерживал.

— Мне Балашов поведал сегодня о вашем намерении пойти на это мероприятие, — отметая доводы разума, упрямо добивалась своего Лиза. Орловский отпираться не стал.

— Так я ему и говорил, что есть вероятность, моего появления там. Правда, вероятность таковой и останется.

Профессор потянулся за портфелем, куда он несколькими секундами позже спрятал «Разоблачённую Изиду». Лиза понимала: это фиаско. Суд вынес приговор. В голове преподавательницы завертелись точно шестерёнки мысли, и она неожиданно для себя самой выпалила:

— А вы ёлку поставили?

Орловский изумлённо захлопал ресницами.

— Даже не покупал.

С самоубийственной отвагой Лиза решилась на отчаянную попытку разрушить, выставленные профессором, границы:

— Я тоже. Здесь ёлочный базар неподалёку, утром проходила мимо и увидела, что пяток елей ещё остались. Пойдёмте вместе выберем зелёных красавиц? Всё-таки последний рабочий день. — Она закусила губу. Вздохнув, Дмитрий Константинович, вновь озадаченно поглядел на Лизу. Крепость пала.

— Ладно, пойдёмте. Только недолго выбирайте, морозы нынче в Питере не частые, но лютые. — Орловский поднялся с кресла. Лиза последовала его примеру.

— Да трава зелёная, снега нет! Не замёрзнем, — пообещала преподавательница. Профессор оставил заявление без ответа, понимая, что эту битву он проиграл.

Глава 2. Старый рояль

На улице был лёгкий мороз, и вчерашние лужи застыли катком. Лиза взяла профессора под крепкую руку, в которую она вцепилась замёрзшими пальцами: на льду ей было сложно сделать даже шаг. Вечернее небо укрыли облака, не пропуская на землю холодный свет луны. Если не считать досадных оханий Лизы, то преподаватели направлялись к ёлочному базару в тишине.

— У вас подошва ботинок шипованная? Не поскользнулись ни разу, — с обидой пропыхтела Лиза, едва удержавшись на ногах. Орловский с невозмутимым видом парировал:

— А вы, милая Лизонька, хотели, чтобы я непременно упал? Боюсь, тогда и вас будет ждать столь же печальная участь, — он вновь помешал коллеге встретиться пятой точкой с ледяным асфальтом.

— Что-то гравитация на вас сегодня дурно влияет, сударыня, — ехидно отметил профессор. Лиза покраснела до кончиков корней волос и отнюдь не из-за кусающего за щёки морозца.

— Ваши остроты не помогут мне! — рассердилась Лиза. Не так она себе представляла их общение за дверями университета. Подобной иронии она ранее за ним не замечала.

— Мы почти пришли, продержитесь в вертикальном положении ещё немного, — с нотками сарказма в голосе обнадёжил Лизу профессор. Впереди сияли огоньки гирлянды, украшавшей забор из рабицы. Уже не такие пушистые ели были свалены небольшой кучкой в самом углу «базара».

— Ну и что из этого добра вы хотели выбрать? — невинно поинтересовался Орловский, всё ещё поддерживая Лизу. Она высвободила руку и с важным видом направилась в сторону елей. Но похоже злой рок реял над головой преподавательницы в тот ненастный час. Только её нога, обутая в элегантный сапог, ступила на обледеневшую брусчатку, как скользкая подошва подобно конькам прокатила Лизу аккурат в ели. Она успела лишь испуганно вскрикнуть. Морщась от боли из-за колючих хвойных лап, преподавательница отступила, забыв о ледяном препятствии. Гравитация всё же притянула Лизу к земле. Вопреки ожиданиям профессора, бывшая аспирантка накренилась вперёд, притормозив падение коленями. Орловский только диву давался, с какой скоростью свершилось сие действие. Встрепенувшийся, грузный продавец бросился поднимать девушку.