— М-м-м, и как это работает?

— У них все просто. Они собирают имена участников, а потом делают жеребьевку. Вроде бы есть какие-то оговорки, какими должны быть подарки — скажем, не безделушки вроде магнитика или календарика из сувенирного киоска.

— Откуда ж у детей деньги на что-то дороже мелких сувениров из киоска? — хмыкнул Томас и бросил взгляд на часы. Через пару минут должна была начаться лекция по истории, а из присутствующих в кабинете были лишь они с Люком и несколько девочек из их группы, сидящие на первых рядах. Девочки не переставали шушукаться и бросать на парней косые взгляды.

— С обедов отложат. В конце концов, у родителей можно попросить. Это все равно, что сделать подарок другу, только друг тебе не знаком.

— Ты прекрасно знаешь, что не каждый может попросить об этом родителей. Не всем везет родиться в состоятельных семьях.

Люк хмыкнул, поймав камень в свой огород. Он был как раз из таких, кому повезло. Хотя о том, повезло ли, еще можно было поспорить.

Краем глаза Томас заметил движение и перевел взгляд. В кабинет зашла девушка, их ровесница; ее длинные каштановые волосы рассыпались волнистыми локонами по плечам. В сочетании с ними ее бледная кожа казалась совершенно белой, и даже слегка порозовевшие после улицы щеки не избавляли Томаса от мысли, что она походила на фарфоровую куклу. Казалось, что единственным живым местом на ней были ее узкие миндалевидные глаза, нежно-зеленые, словно первая зелень весной. Этими глазами она растерянно обвела кабинет, задержалась на музыкантах, после чего вздрогнула и поспешила в конец, чтобы занять свое место на заднем ряду.

— Ты чего? — Люк стоял спиной ко входу, а потому не увидел вошедшую. Проследив за взглядом друга, он обернулся. — А…

— Ничего. — Томас поморщился: он почему-то не мог вспомнить ее имя и чувстовал легкую досаду и стыд.

— Ты смотришь на нее так, будто впервые видишь.

— Мерзкое ощущение — знать, что она твоя одногруппница, но не помнить, как ее зовут.

— Что, серьезно? — Люк сдавленно хмыкнул, стараясь не рассмеяться. — Впрочем, неудивительно. Это Кита Миасс, перевелась к нам в начале семестра. Она всегда такая тихая, ни с кем толком не разговаривает, одевается неброско и садится в стороне от всех, словно старается не привлекать к себе лишнего внимания. Странная немного. С твоей-то занятостью удивлен, что ты вообще ее заметил.

— Иди ты, — отмахнулся тот, оценив, как изящно Люк вернул пущенный в него камень. — Так к чему ты завел вопрос про этого тайного Санту?

— К чему… — откликнулся клавишник, словно пытался вернуть мысль, упущенную минуту назад. — А, точно. Близнецы.

— А что близнецы?

— Колин и Коди предложили поучаствовать в этом.

— Шутишь?

— Это ты у них спроси, они у нас эксперты по шуткам. Я посредник, и только.

— Ладно, допустим. С кем они предлагают это провернуть?

— Насколько я понял, для тайного Санты каждый год в городе собираются люди. У них даже сайт есть. Все просто: оставляешь свои имя и адрес там, а потом в день икс тебе выдают имя того, кому ты должен прислать подарок.

— А они не боятся, что кто-то может воспользоваться чужими адресами?

— Как я понял, организаторы снаряжают несколько человек, которые занимаются доставкой подарков. Им и выдаются все адреса.

— Интересно, кто все это финансирует… — задумчиво протянул Томас.

— Вроде собирают пожертвования… какая разница? Так что ты обо всем это думаешь?

— Давай я выскажу свои мысли потом, ладно? — Томас кивнул на дверь, у которой появился лектор. За ним в аудиторию ввалилась половина их группы.

Люк пожал плечами и направился к своему месту.

***

Первую неделю Кита испытывала самое настоящее блаженство. Каждое утро мысль о том, что она была предоставлена самой себе, грела ей душу и заряжала хорошим настроем на весь день. Это не означало, что общество родителей ей было противно. Просто иногда ей хотелось побыть одной, покатать на языке столь взрослое слово «ответственность» и почувствовать, как расширяется ее личное пространство, вылезая за пределы маленькой комнаты.

Как человеку творческому, ей страшно хотелось свободы. Еще со школы она терпеть не могла строгие рамки и начинала капризничать, когда ее пытались загонять в таковые. Всевозможные стереотипы и издевки на тему ее азиатских корней она воспринимала за такие попытки, из-за чего конфликтовала с преподавателями, регулярно получала выговоры и вообще слыла бунтаркой.

Впрочем, с тех времен почти ничего не изменилось. Разве что общество, окружавшее ее, стало злее и научилось давать сдачи. Получив пару раз отпор, Кита замкнулась в себе, почти перестала общаться со сверстниками. Ее детские капризы превратились в глухое раздражение и копившуюся обиду. Все ее внимание с борьбы за свободу переключилось на учебу, и вскоре репутация скандалистки превратилась в репутацию отличницы. Преподаватели стали чаще ее хвалить, одноклассники — еще больше ненавидеть. А Киту устраивала та стена, которой она отгораживала себя и свой внутренний мир от чужого вмешательства, ведь за ней можно было вдоволь наплакаться, пока никто не видит.

Даже после окончания старшей школы Кита так и не решилась снести эту стену. Друзей у нее толком не было, и заводить их она не спешила — боялась доверять. Слишком часто за свое доверие она получала лишь пустышку, предательство, похожее на нож, всаженный в спину. Единственная, кому можно было выговориться, рассказать обо всех проблемах, была ее подруга с началки — такая же повернутая на творчестве, как и она сама.

Утром восьмого декабря — была суббота — Кита как раз звонила подруге с предложением устроить посиделки. Ей не терпелось использовать очередное преимущество жизни в одиночестве — возможность звать гостей когда угодно, не доставляя родителям неудобств и не выпрашивая у них разрешения.

— Конечно, не вопрос! — бойко тараторила Алис в трубку; где-то на заднем плане слышался лай ее пса, очаровательного хаски по имени Бенедикт. — Я как раз сегодня хотела закончить всю домашку и оттянуться где-нибудь. Ты, кстати, не хочешь пофоткаться перед Новым годом? Тебе фотки на халяву, мне опыт в копилочку.

— Не знаю. — Кита виновато улыбнулась и налила кипятка в кружку, прижимая плечом телефон к уху. — Я ж совершенно не фотогенична.

— Брось ты эти глупости! — принялась отчитывать ее подруга. — Ты просто очаровашка. С тобой такие классные зимние фотки могут получиться!

— Даже не знаю…

— А тебе и не надо знать. Я, как фотограф, все вижу!

— Будущий фотограф, — поправила ее Кита.

— Будущих не бывает. Есть только здесь и сейчас, и думать надо именно этими мерками. К слову, сколько ты еще будешь прятать свои чудесные рисунки в стол? Хоть бы показала их кому.

— А вдруг засмеют? Раскритикуют?

— Ну, началось… Ты так никуда не сдвинешься, дорогая моя. До конца жизни намереваешься прятать свое «я» в выдвижной ящик стола? Впрочем, ладно, утро субботы — не то время, чтобы нотации читать.

— Да, — согласилась Кита, — давай лучше обсудим, когда собираемся.

— С шести я вся ваша, — с готовностью отозвалась Алис.

— Тогда подходи ко мне в половине седьмого. Я приберусь, схожу в магазин и чего-нибудь нам приготовлю, идет?

— Я принесу пирожных с нашей любимой кондитерской.

— Отлично. Думаю, наш скромный девичник пройдет на ура.

— Разумеется! Давай, до вечера. А я пойду гулять с этим балбесом — ему уже не терпится на улицу…

Последние слова подруги Кита пропустила мимо ушей. Выключив телефон, она села за аккуратный кухонный столик, где дымилась одинокая кружка с крепким черным чаем. Завтрак ее состоял из пары тостов с маслом и булочки, которую она купила на вечерней распродаже в пекарне на углу. Большего ей было не нужно, хотя и родители, и Алис постоянно журили ее за то, что она не уделяет завтраку должного внимания.

Кита сделала глоток из кружки и уже поднесла тост ко рту, когда в дверь позвонили. Девушка замерла и несколько секунд растерянно хлопала глазами, словно не могла поверить своим ушам. Гостей она не ждала, курьеров тоже. Кому понадобилось приходить к ней в такую рань — а девять утра определенно рань для выходного — ей совершенно не шло в голову.