Подвал скотобойни, подумалось Майку, который, в отличие от Джейн, слышал в детстве эту историю. И ему даже ясно представилось, что они увидят, когда в очередной раз вспыхнет свет: лежащего в грязной луже парализованного мальчика, которого заживо едят крысы. Мальчика, чье тело превратилось уже в сплошное кровавое мясо, бугристое, изрытое, лишь отдаленно напоминающее очертания человека, и множество острых зубов непрерывно отрывают, отщипывают от него все новые и новые маленькие кусочки…
Но из темноты не доносилось крысиного писка. Только какое-то негромкое, неритмичное поскребывание. И Майк почувствовал — хотя сам не смог бы объяснить, почему — как от этого тихого, вкрадчивого звука волосы начинают шевелиться на голове.
Вспыхнул свет, неровный и дрожащий. И они действительно увидели мальчика. Но не того самого — тот, если верить легенде, был белым, а этот — темнокожим. По его щекам текли слезы, но кричать он не мог. Он был насажен на длинный вертикальный кол, выходивший у него изо рта. Все, что он мог — это грызть эту толстую круглую деревяшку, покрытую кровью и содержимым его кишечника; его зубы и издавали тот самый звук. Кол был высотой больше двух ярдов и изгрызен с самого верха — но теперь мальчик сполз по нему почти до пола. Впрочем, шансов коснуться пола ногами у него не было — у основания кол становился слишком широким.
Мерцающий свет разгорался все ярче, озаряя теперь уже не только кол, но и подземелье вокруг. Это действительно был какой-то большой подвал с высоким бетонным сводом и глухими стенами. Здесь не было никаких коридоров и дверей, ведущих наружу. Рельсы заканчивались в считанных ярдах впереди. И на этих ярдах стояли… другие вагончики. Только совсем старые, проржавевшие, заросшие пылью, грязью и паутиной. И эти вагончики не были пусты. В ужасе смотрели Майк и Джейн на пожелтевшие черепа (на одном из них все еще висели наушники, на другом сохранилась бейсболка), на лохмотья одежды, свисающие с ребер… кажется, никто так и не смог выбраться из-под прижимающего к сиденью поручня…
«Так вот где оказываются те, кто исчезает!» — потрясенно подумал Майк… и тут же обругал себя идиотом. Луна-парк приехал в город только несколько дней назад, какие, к черту, скелеты и ржавчина?! Бутафория, все здесь — сплошное надувательство!
Словно в ответ на его мысль сверху что-то залязгало. Молодые люди вскинули головы и увидели, как с высокого потолка подвала прямо на них падают, разматываясь на лету, тяжелые цепи с крюками на концах. Казалось, что эти крюки рухнут им прямо на головы, но они пролетели мимо — по два слева и справа — и глухо звякнули о борта вагончика. А затем… затем из-под днища вдруг высунулась уродливая, покрытая шрамами рука, на которой не хватало фаланг двух пальцев (видимо, внизу был люк, открывшийся совершенно бесшумно) и принялась прицеплять крюки к стальным скобам под днищем вагончика, которые Майк и Джейн даже и не заметили, когда садились. Едва последний крюк занял свое место, цепи натянулись и рывками потащили вагончик вверх. Оторвавшись от пола, он стал раскачиваться, чему только способствовало неравномерное движение цепей. На полпути вверх механизм, кажется, разладился еще больше, левые цепи стали тянуть быстрее, чем правые, все более накреняя вагончик набок; Джейн, оказавшаяся вверху, вновь испуганно взвизгнула, хватаясь за руку Майка. Юноша посмотрел вниз и понял, что они покачиваются прямо над торчащим внизу колом; если замки удерживающего их поручня вдруг откроются…
Но замки не открылись. Цепи втащили вагончик наверх, в черноту открытого люка — и здесь, наконец, выровняли, а потом, пронеся чуть вперед, опустили на рельсы. Крюки лязгнули, отцепляясь. Вагончик вновь поехал сквозь тьму — но не к выходу (обманных горящих букв уже не было), а к следующей жертве.
Это вновь была женщина или девушка — сказать более определенно было невозможно. Она стояла, растянутая резиновыми жгутами на слегка отклоненной назад плоскости (Майку пришло в голову слово «стенд»), распластанная, как лабораторная лягушка. По сравнению с тем, что сделали с ней, парень, с которого заживо сдирали кожу, мог считаться счастливчиком. Лица у нее больше не было. Оно было срезано полностью, до кости, в то время как плоть по бокам головы оставили нетронутой — обнажившийся череп в этом обрамлении смотрелся особенно жутко. Но хуже всего было то, что это был череп живого человека. Лишенные век шары глаз, все в кровяных прожилках лопнувших сосудов, беспорядочно двигались в костяных глазницах, тщетно пытаясь укрыться от бьющего в них света прожектора, сквозь дыру на месте носа слышно было частое дыхание; нижняя челюсть бессильно отвисла, однако при приближении вагончика задергалась — несчастная пыталась что-то сказать, но того, что осталось от ее жевательных мышц, было для этого недостаточно. Язык, впрочем, двигался во рту, но ни Майк, ни Джейн не смогли разобрать мычаще-воющие звуки… С ее телом проделали то же самое, что и с головой: вся плоть спереди была срезана. В ярком свете прожектора было хорошо видно сквозь ребра, как колотится сердце, как вздуваются и опадают легкие. Все органы брюшной полости также были выставлены напоказ; они не вываливались наружу — возможно, благодаря отклоненному назад положению тела. Руки и ноги подверглись той же вивисекции; выскобленные кости белели в окружении прослоек желтоватого жира и багровых срезов мышц…
Майк увидел, как некое утолщение медленно движется внутри ее кишечника, и резко перегнулся через борт. Его тошнило. Вагончик дернулся и покатил дальше, не дав ему закончить. Юноша плотно зажмурился, пообещав себе теперь уже точно не открывать глаза, пока они не выедут наружу.
И он честно выполнял свое обещание, и когда справа отвратительно потянуло горелым мясом (даже жуткие надрывные стоны не могли заглушить шипения жира, капающего в огонь, и Майк почувствовал щекой близкий жар), и когда слева пронзительно завизжали дети — судя по голосам, сразу четверо или пятеро. Но когда Джейн испуганно закричала «Нет! Нет! Остановите!» — все же распахнул глаза.
На сей раз жертва была не слева и не справа. Она лежала прямо на рельсах. Совсем юный парнишка, лет на семь моложе самого Майка. Его руки и ноги были замурованы в два массивных бетонных куба по обеим сторонам пути, а вагончик вот-вот должен проехать своими колесами по его животу и груди. Судя по кровоточащим колеям, вдавленным в его плоть — далеко не в первый раз. И хотя, конечно, аттракционный вагончик — это не железнодорожный вагон и даже не автомобиль, вряд ли он весил больше пятисот фунтов вместе с пассажирами — но и это не так уж мало, особенно когда прокатывается по уже переломанным ребрам и ничем не защищенному раздавленному животу…
Парнишка приподнял голову и посмотрел на приближающийся вагончик мутным страдальческим взглядом, в котором читалась бесполезная мольба. Естественно, у них не было никакой возможности остановиться. Джейн еще раз крикнула «Стойте»! но в следующий момент их слегка подбросило, и под колесами омерзительно захрустело и зачавкало. Парень закричал — тонким, совсем еще детским голосом. До сих пор они были лишь зрителями — теперь, пусть и невольно, стали соучастниками…
К счастью, впереди уже показался выход. На сей раз, похоже, настоящий — оттуда пробивался свет дня. Да, двери пещеры открывались, чтобы выпустить их на волю…
И в этот момент снова залязгали цепи, и сверху что-то упало. Упало и закачалось на цепях перед ними, преграждая им путь.
Это была девушка. Точнее, часть девушки. Взгляд Майка скользнул сверху вниз по ее рукам, пронзенным сквозь запястья стальными крюками для туш, по ее лицу, залитому слезами и обрамленному слипшимися от пота кудрявыми прядями — но все еще красивому, по ее грязному бюстгальтеру, а ниже… ниже она была даже не разрублена, а разорвана пополам. С нижних ребер свисали длинные лохмотья кожи и клочья отслоившегося мяса, а между ними виднелся сырой мешок желудка, похожий на сдувшийся воздушный шарик, оттянутый вниз тяжелым спутанным клубком кишок. Еще ниже не было уже ничего. И вагончик вот-вот должен был ударить носом в этот клубок, а потом его пассажиры должны были буквально уткнуться в то, что выше…
