Ему можно позвонить, сообразил Томас. Но тут же понял, что не знает номер мобильного Энтони. Если у того вообще есть мобильный — сам Томас таковым так и не обзавелся. Можно, конечно, позвонить на домашний и спросить номер у Эммы. Но ему не хотелось снова с ней говорить. Тем более что если все в порядке, то в этом нет смысла, а если нет, то она все равно не скажет правды… да и вообще, все это глупости.

Вечером Франджони, как обычно, смотрел телевизор. Среди сплошного засилья зомби и вампиров — в последнее время все словно помешались на тех и других, а уж в ночь Хэллоуина тем более — он отыскал себе старую добрую комедию с Джонатаном Винтерсом и наслаждался жизнью, забыв обо всех пакостях, пока внезапно не вспомнил, что Винтерс умер минувшей весной. «Бюллетень» писал об этом. Кажется, в Калифорнии… а может, и во Флориде. Все едут умирать во Флориду… ее следовало бы называть не Солнечным штатом, а Кладбищенским штатом. По правде говоря, после выхода на пенсию Франджони и сам порою подумывал продать дом и перебраться туда, но так и не собрался. Он вообще не любил радикальных перемен в жизни, а с годами и вовсе становился все тяжелее на подъем. Ну и ладно, не очень, в общем-то, и хотелось. Там, наверное, слишком жарко…

Винтерс на экране, все еще вполне молодой и здоровый, повернулся лицом к зрителю, устремив пристальный взгляд в камеру. Франджони показалось, что актер — именно актер, а не его герой — смотрит ему прямо в глаза. Томасу внезапно подумалось, что кино и телевидение — довольно-таки дьявольское изобретение. Дающее возможность видеть и слышать, как ходят, разговаривают, даже обращаются к нам давно мертвые люди. Не какие-нибудь состряпанные с помощью грима «зомби», а самые настоящие покойники.

«Здесь не жарко, Томас, — сказал Винтерс, глядя прямо на него. — Здесь гораздо, гораздо хуже».

Камера дала крупный план, и Франджони понял, что действительно смотрит в лицо трупа. То, что он принимал за улыбку, было оскалом. Губы обрели лиловый оттенок, глаза закатились, на заострившихся скулах обозначились пятна разложения. На глазах у Томаса кожа на левой скуле актера лопнула, и оттуда один за другим начали выползать маленькие белые черви. И в то же время это лицо не было застывшей маской — на нем явственно читалось страдание. Не предсмертное. Посмертное.

Громкий стук вывел Франджони из ступора. Он резко дернулся и заморгал. На экране, как ни в чем не бывало, продолжался фильм; герой Винтерса что-то горячо втолковывал большеглазой блондинке.

Томас с раздражением понял, что заснул перед телевизором. Мало того, что пропустил кусок фильма, так еще и приснилась такая дрянь…

Стук, однако, не был сном. И не замедлил это подтвердить, повторившись снова. Кто-то стучал во входную дверь, почему-то избегая пользоваться звонком — и притом настолько громко, что Франджони услышал его из спальни, несмотря на закрытую дверь и телевизор.

Хэллоуин, вспомнил он в очередной раз. Неужели чертовы дети? Они ведь знают, что он ничего им не даст. А если это какие-нибудь новенькие, могли бы догадаться по отсутствию соответствующей символики на доме.

«Сладость или гадость!» — пропел тонкий голосок, подтверждая его подозрения.

Не реагировать, подумал Томас. Постучат-покричат и уберутся.

«Сладость или гадость, мистер Франджони?» — настаивал тонкий голосок капризной девочки.

У Томаса возникла догадка, кто это может быть. Внуки Комбопьяно. Кажется, это единственные дети, переехавшие на Шиллер Стрит недавно… хотя он и не мог за это поручиться. Маленьким мерзавцам мало было зло подшутить над дедушкой — теперь они пошли доставать соседа. Томас сердито прибавил звук телевизора.

«Не притворяйтесь, что вы глухой, — отреагировал голос снаружи, также становясь громче. — Вы прекрасно меня слышите».

Франджони задохнулся от возмущения и хотел уже было встать и пойти устроить наглецам разнос… но так и остался сидеть. Он понял, что в репликах снаружи ему не нравится не только содержание. Теперь, когда голос зазвучал громче, Томас отчетливо уловил его хрипловатый тембр. Словно голосу маленькой девочки пытался подражать взрослый мужчина.

И кстати — видел ли он вообще когда-нибудь эту Вэлери, и Денниса заодно? Кажется, нет, понял Франджони. Он знает о них только со слов Тони и Эммы. Он ни разу не был в доме Комбопьяно с тех пор, как туда переехал Майкл с семьей. Уж не сам ли Майкл решил поразвлечься таким образом? Нет, это, конечно, совершенный абсурд. Скорее — какой-нибудь семнадцатилетний оболтус…

«Ну что ж, — констатировал голос, понижаясь буквально с каждым звуком. — Вы свой выбор сделали».

Последнее слово прозвучало так низко, что сомнений не осталось — этот голос не мог принадлежать ребенку. И даже подростку вряд ли.

Да и вообще человеку, мелькнула совсем уж дурацкая мысль. Франджони сердито отогнал ее и еще некоторое время вслушивался, но больше его не беспокоили. Кажется, кто бы это ни был, он, наконец, убрался.

Тем не менее, нить фильма Томас окончательно потерял. И хотя в комедии это не так существенно, как, скажем, в детективе, да и когда-то давно он уже видел этот фильм и, наверное, мог бы вспомнить, Франджони раздраженно выключил телевизор.

В половине третьего ночи очередной газеты на месте все еще не было, и Франджони воспринял это, как добрый знак. Дурацкие хэллоуинские розыгрыши закончились, и все возвращается в нормальное русло. С этой успокаивающей мыслью он устроился в постели и погасил свет.

Плюх.

Ну и что, сердито сказал себе Томас. Просто теперь его доставляют раньше. Но это самый обычный «Барлингтон Бюллетень», такой же, как всегда. И нет, он не пойдет проверять это прямо сейчас. Не пойдет выяснять, какой он на ощупь.

Однако эти разумные рассуждения не возымели должного эффекта. Без толку проворочавшись в кровати минут, наверное, сорок, он сдался и поплелся за чертовой газетой. Просто чтобы убедиться, что на сей раз с ней все в порядке.

По крайней мере, на ощупь бумага была нормальной — но, как и вчера, у нее уже было время высохнуть… хотя это, конечно, глупости, сказал себе Франджони, водружая на нос очки.

Первая статья была на сей раз посвящена событиям на Ближнем Востоке, и Томас, у которого внешняя политика вызывала некую смесь равнодушной скуки и брезгливого раздражения, лишь просмотрел по диагонали ту ее часть, что была на первой странице, дабы убедиться, что на сей раз в тексте нет никаких странностей. Один раз, правда, его взгляд зацепился за слово «монстр», но он тут же убедился, что это всего лишь цитата из выступления эмоционального конгрессмена, назвавшего таким образом сирийского диктатора.

Вторая статья, начало которой занимало левую нижнюю четверть страницы, повествовала о планах по объединению двух школьных округов — разумеется, с целью очередного снижения расходов — и ничего подозрительного как будто тоже не содержала. Томас уже совсем было успокоился, когда его взгляд обратился к заметке в правой нижней части страницы.

«Итоги фестиваля мертвых», возвещала она будничным шрифтом вполне заурядной новости — школьная реформа, во всяком случае, удостоилась более крупного кегля.

Не веря своим глазам, Томас дочитал до конца этот список ужасных смертей, изложенный в той же стилистике, как если бы речь шла о победителях местной благотворительной лотереи. Перечень восемнадцати погибших завершался фразой: «Кроме того, пропавшими без вести признаны Стефен Поллак, 51 (найдены его руки и ноги) и Дайана Стрэттон, 68 (найдена ее кожа)».