Доступ к счёту, что открыли на моё имя ещё при рождении, позволил мне не только начать свой бизнес и прочно обосноваться в жизни, но и не забыть о том, что кому-то повезло меньше. Их первые крики раздавались ни в одиночной палате частной клиники, заваленной цветами, где каждая медсестра готова была пятки целовать. И мне и маме. Скорее, в переполненных больничных бараках, откуда выписывали, едва успевали обмыть новорождённых. И привозили их не в мраморные хоромы особняков Хэмпдена, а сюда, в обветшалые дома на окраине.

Я каждый месяц жертвовала немалые суммы в разные фонды помощи и однажды мечтала основать свой. Если мама и её подруги с бриллиантовыми серьгами устраивали мероприятия для богачей и посылали собранные средства в комитеты помощи Ближнему Востоку, центры стихийных бедствий и в прочие организации, где их вклад был бы отмечен всем миром, то я старалась помогать тем, кто поближе. Кто действительно нуждался в помощи.

Первый же миллион, снятый со счёта, когда мне исполнилось восемнадцать, я направила в фонды поддержки детей с онкологическими заболеваниями, неимущих, инвалидов и даже приюты животных. И каждый месяц жертвовала большую часть своих денег тому, кому они нужнее. Родиться с серебряной ложкой во рту – не преступление, если ты кормишь с неё тех, кто голоден.

Видя старые домишки Глена, я мысленно пометила себе связаться с каким-нибудь местным фондом и передать деньги на благоустройство района или людям, которые не могут починить крышу перед дождливым сезоном. Или проплатить горячую воду и отопление перед заморозками.

Я остановилась на Примроуз-авеню перед кирпичным, добротно скроенным, но чуть поддавшимся тяготам времени дому с высокой шелковицей. Она заглядывала в окна с неравнодушностью любопытной соседки, которая всюду сунет свой нос. Я была здесь лишь раз и то, словно в прошлой жизни. Дом Марии Веракрус, где она жила с родителями и младшей сестрой. Вернее, возвращалась сюда на выходные после пятидневной рабочей недели и ночёвок под крышей Лодердейлов.

Однажды Мария приводила нас с Джонатаном сюда, познакомить с родителями. Показать, где она живёт, потому что мы все уши ей прожужжали с просьбами. Альваро и Кармен Веракрус, родители Марии, оказались добродушными людьми. Они приняли нас как почётных гостей и закормили домашней едой – лазаньей, кесадильями с чеддером и печеньем польворон, которое по традиции подаётся на мексиканских свадьбах. Увидела бы мама, сколько в нас влезло и чем нас кормили родители Марии, она бы слегла с помутнением рассудка. Но мы с братом остались в диком восторге и пообещали няне хранить секрет.

А потом они вдвоём исчезли, и секрет хранила только я.

Исчезновение Джонатана Лодердейла стало потрясением для города и взбунтовало целую шумиху. Имя моего брата ходило у всех на слуху, но вспоминал ли кто-нибудь о Марии Веракрус, кроме её родителей и сестры? Искал бы её кто-нибудь так же рьяно, если бы не Ричард?

Он бывал здесь не раз и не два, надеясь наткнуться на какую-нибудь мелочь, которую могли упустить раньше. Родители Марии не сказали ничего полезного для следствия. Примерная дочь, одинокая и преданная работе. Никаких вспыльчивых бойфрендов, неукротимых подруг или опасных связей. Она любила семью, готовить и читать, была домоседкой и никогда не ходила в клубы. Пара свиданий в год, но ничего из них не выходило. О высшем образовании Мария и не мечтала, хотя уверена, что отец помог бы ей заплатить за учёбу, если бы та набралась смелости попросить. Она ведь не просто исполняла роль приходящей гувернантки, а за семь лет службы у Лодердейлов стала нам почти родной. Ну, нам с Джонатаном уж точно, ведь мы видели Марию чаще, чем собственных родителей.

Не хотелось бередить старые раны мистера и миссис Веракрус. Горе с новой силой обрушится на них, как только они увидят статью в газете или услышат в магазине последние новости о волшебном возвращении Джонатана Лодердейла. Новости, в которых об их любимой дочери ни слова.

Я считала своим долгом проведать их хотя бы сейчас и тут же устыдилась, что не приехала ни разу за эти пятнадцать лет. Трусость никому ещё не сослужила добрую службу, но я не могла смотреть этим людям в глаза. Их дочь пропала, и я всегда была уверена, что по вине Лодердейлов, нашего громкого имени и переполненных счетов в банке. Полиция, родители, люди могли думать что угодно об исчезновении, но я всегда винила в случившемся то, что мама считала милостью. Деньги. Наверняка Джонатана похитили вместе с няней, но потом что-то пошло не так и о выкупе так и не попросили.

Пятнадцать лет назад родители Марии не смогли сказать ничего полезного, но может, могли бы сказать сейчас. Память Джонатана стёрла события того дня, но кое-что всё же оставила на поверхности. Та самая мелочь, за которую хватался детектив Клейтон и которую мой брат упомянул невзначай. Перед тем, как наступила чернота, он услышал, как Марию кто-то окликнул. Мужской голос. Грубый, удивлённый голос. Так сказал Джонатан. Чуть позже у меня будет шанс расспросить его, а пока я поднялась на крыльцо семьи Веракрус и убедила себя, что поступаю правильно.

Мария не могла похвастаться широким кругом общения. У неё не было парня или друзей мужского пола. Она нигде не училась и работала только на нас. Её родители пусть и не смогут назвать мне имя по одному лишь описанию грубого голоса, но смогут составить список, с кем бы я могла переговорить. Хоть что-то.

Я постучала по старому дереву входной двери и понадеялась, что хозяева дома. Что их не убило горе от потери любимой дочери. Что они помогут мне разобраться. За дверью послышались шаги, а потом она распахнулась.

– Чем могу помочь?

Передо мной возникла определённо не миссис Веракрус. Никакие годы и скорбь не смогли бы так кардинально изменить черты лица и уж тем более цвет кожи. Совершенно незнакомая женщина дружелюбно смотрела на меня из тени прихожей и ждала ответа.

– Здравствуйте. – Сказала я как можно более любезно. – Простите за беспокойство. Я могу увидеть мистера или миссис Веракрус?

Женщина нахмурилась, оглядывая меня с ног до головы.

– Веракрус? – Переспросила она и покачала головой. – Но они здесь больше не живут.

Моё сердце упало, послышался звон бьющихся надежд.

– Давно они переехали?

– Да уж давненько. – Хмыкнула хозяйка. – Мы с мужем купили этот дом лет четырнадцать назад. Ещё удивились, что цена так занижена. Вы не подумайте… – Стала оправдываться она, оценив мою одежду и машину, на которой я приехала. – Раньше этот дом был в отличном состоянии, просто мой муж потерял работу и… Что это я.

Болтливость у некоторых в крови, а эта женщина за две минуты разговора уже выдала мне все превратности своей жизни. Но я лишь улыбнулась в ответ, чтобы не казаться грубой.

– А вы не знаете, куда они могли уехать?

– Не знаю, они не говорили. Сказали только, что хотят поскорее уехать. – Женщина пожала плечами. – Выглядели они так, словно у них что-то случилось. Люди часто срываются с места, чтобы сбежать от проблем.

Я снова выдавила улыбку. Если б только она знала… Конечно, мистер и миссис Веракрус пережили горе, которое никому не пожелаешь. Потеряли дочь и всякую надежду её найти. Наверняка этот город стал для них слишком горьким напоминанием о потере. Но не слишком ли рано они решили покинуть Балтимор? Вдруг полиции бы удалось что-то узнать о Марии? Неизвестность терзает душу, но дарит надежду. Но, видно, надежда покинула этот дом вслед за хозяевами.

– А у вас случайно не остался номер их телефона? – Попытала я счастья снова.

– Нет, уж простите.

– Спасибо. Ещё раз извините за беспокойство.

А я так надеялась поговорить с родителями Марии. Хоть одно радовало: они не узнают о возвращении Джонатана и не опечалятся ещё сильнее от несправедливости. Мой брат вернулся домой целым и невредимым. А их дочь так и канула в неизвестности.

Не успела я сделать два шага прочь от двери, как телефон в кармане подал сигнал.

Сара, приезжай скорее! Нужна твоя помощь.