Енисей не вышел из берегов, а Костя дожаривает сосиски, так как Линда сказала не беспокоиться и заняться полезным делом. Она, скорее всего, ещё много чего сказала, а он безоговорочно ей поверил. Умница дочка.

– Думаю, нужно поесть и возвращаться домой. По пути заедем в больницу. – Линда выглядит уставшей, но довольной собой. Она знает свои сильные стороны и что ориентироваться в сложных ситуациях – её сильная сторона тоже знает.

– Не надо в больницу, я в порядке.

После мгновенно съеденных сосисок, мы подходим к машине, и Линда предлагает поменяться местами: я буду в роли пассажира, она в роли водителя. Её аргументы весомее, чем мои: у неё деревья не бегают как ошалелые, она внезапно не отключается и она, самое главное, не плюётся кровью.

Когда я узнаю от Линды, что мама на выходных учит её водить машину, мне становится стыдно. Ведь это я обещал Нине подготовить дочь к экзаменам по вождению: научить парковаться и кричать из окна на всяких идиотов, которые нам встретятся на дороге. А самое странное, что Нина даже словом об этих занятиях не обмолвилась, просто сделала всё сама.

Я постоянно думал, что у меня ещё вагон и маленькая тележка времени, чтобы собраться с мыслями и предложить Линде вместе доехать до магазина. По факту у меня была просто тележка времени, а я этой тележкой не смог воспользоваться.

Разрешаю Линде сесть за руль, хотя после еды мне становится значительно лучше. Кровь перестаёт примешиваться к слюне, оставив лёгкое железное послевкусие. Ещё долго не смогу спокойно смотреть на иголки.

Линда ведёт машину аккуратно, прибавляя газ только на свободных участках трассы. Мне за всю дорогу даже не представляется шанса ей подсказать. К моему удивлению, она идеально паркуется возле дома между двумя другими машинами и, самое удивительное: ни разу не спрашивает про сумки в лесу. Надо будет поблагодарить Нину – из неё вышел отличный учитель. Или лучше не касаться этой темы, чтобы не складывалось впечатление, что она одна занимается с Линдой?

Мы никогда не обсуждаем этот момент, но в воздухе всегда витает: «Сын – твой, дочь – моя», а я действительно практически не принимаю в обучении Линды никакого участия.

Плохие мысли уходят, когда я вижу, как Костя в обнимку со своим монстром сладко спит на заднем сидении после нашего небольшого приключения. Мне приходится его разбудить. Раньше я просто поднимал его на руках, и относил в комнату, но сегодня лучше не рисковать.

– Пап, ты забыл закрыть дверь! – Линда с укором поворачивается на крыльце и ждёт моих объяснений. И кто всё-таки из нас родитель?

– Наверное, мама пришла домой пораньше, не будем ей рассказывать о нашей прогулке.

Захожу домой, но, кроме спёртого воздуха и грязных следов от лап Рима – ничего. Открываю окна на проветривание, чтобы свежий воздух унёс накатившую тревогу.

– Рим! Ко мне, мальчик! – Искусственно делаю доброжелательный тон.

На полном серьёзе готовлюсь читать лекцию собаке. Хотя лекцию следует прочитать самому себе – ведь это я забыл его дома, и бедный пёс захотел в туалет. Тут же смягчаюсь.

Рим выходит из спальни Линды, подволакивая заднюю лапу. Может, отлежал? Когда он подходит ближе, понимаю, что лапа вывернута. Рим поскуливает, подтверждая мои опасения. Нужно срочно ехать в ветеринарную клинику. На всякий случай обхожу комнаты: недоброе предчувствие не покидает ни на минуту.

– Я сейчас съезжу с Римом в клинику, он повредил лапу. – Поднимаю собаку и несу в машину.

– Пап, почему он такой грязный? – Костя, едва разлепив глаза, смотрит на всю эту картину и ничего не может понять спросонья.

– Потому что он в прошлой жизни был поросёнком. Помоги Линде помыть полы до прихода мамы! – Стараюсь не замечать, как дочь закатывает глаза.

– Я поеду с тобой: ещё вырубишься где-нибудь. Костя сам справится, – отзывается Линда командным тоном.

Понимаю, что с Линдой спорить нет смысла. Костя стоит возле машины и не понимает, как так получилось, что только что он спал, а на него уже свалилось мытьё полов.

– Я тоже с вами! – Сын прыгает на заднее сидение, и усаживает рядом монстра. Справедливо. – Мы готовы!

Костя обнимает скулящего Рима за шею, зарываясь в его густую шерсть, и я понимаю, что мыть мне придётся теперь не только полы и собаку.

Линде никогда не снились кошмары. Когда Костя в детстве рассказывал, что ему приснился страшный сон – Линда не верила. Ей казалось, что дети таким образом привлекают внимание родителей. Она всегда говорила, что с его фантазией только книжки писать. Как вообще сон может быть страшным, если это не по-настоящему? Он не может сломать тебе шею или убить родственников. Сон никогда не станет реальностью.

Линда считает, что любую проблему можно решить, и если во сне ты это понимаешь, тебе не страшно. Кошмары – для слабохарактерных людей.

Линда открывает глаза и понимает, что вот он её кошмар – вокруг, в этой самой палате. Проблема, которую она не может решить. Ужас спит под её подушкой и – как только она пытается встать, – хватает её и прижимает обратно к кровати.

Доктор каждое утро повторяет свою дежурную фразу: «Скоро начнём занятия», но сегодня он добавляет: «Будь готова после обеда, тебя заберут».

Ужас под подушкой шевелится и шепчет, что она никогда не сможет ходить.

***

Когда в палату заходят два человека в форме, Линда не понимает, почему эти люди первые, кто решил её навестить. Когда они просят назвать имя и дату рождения, Линде хочется отвернуться и попросить их уйти. Когда они просят рассказать всё, что она помнит о моменте аварии, ей хочется уйти самой, но она не может.

– А что стало с той собакой, которую я сбила? – Линда понимает, что всё-таки задаёт вопрос вслух. Она несколько дней прокручивала этот момент в памяти.

– Не понимаю, о чём вы, – спокойно говорит один из людей в форме.

– Привиделось, наверное, – равнодушно отвечает второй и нервно смеётся.

Линда его уже практически ненавидит. Она опирается на руки, чтобы сесть на кровати ровнее: её привычка быть на высоте не даёт покоя.

– В этот вечер произошло несколько странных случаев. И мы предполагаем, что всё случилось примерно в одно время. – Первый делает серьёзный вид.

– Вы считаете, что я имею отношение к этим случаям? – удивляется Линда.

Она часто видела в кино, как полицейские обвиняют абсолютно невинных людей, чтобы закрыть висяки. Вроде так они называют долгоиграющие дела? Линда боится угодить в ловушку.

– Нет-нет, мы просто собираем информацию по каждому случаю, – второй пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой и неправдоподобной.

У первого звонит телефон и он выходит из палаты.

– Расскажите, что произошло? – Линда тянется здоровой рукой за бутылкой воды, но та всё равно стоит слишком далеко.

Второй помогает ей открыть воду и с минуту раздумывает, словно выбирая, что можно говорить, а что нет.

– Мы не имеем права разглашать информацию, но всё равно увидите по новостям. Вы назвали примерное время аварии, в это же время в психиатрические стационары поступило несколько десятков экстренных пациентов. Все они кричали, что их насильно удерживают в больнице. Им вкололи снотворное, некоторых пытались расспросить, прицепив к кровати ремнями. Это было похоже на массовый психоз или паническую атаку…

Первый заходит в палату, погружённый в телефон. Второй резко замолкает, Линда подносит бутылку воды к губам, чтобы тишина не казалась подозрительной.

– Нам надо ехать, я с вами ещё свяжусь, – говорит первый и трёт лоб, будто у него ничего не укладывается в голове.

Люди в форме покидают её палату так стремительно, словно их здесь никогда и не было. Линда не понимает, как она связана с сумасшедшими в клиниках. Второй явно не успел договорить. У неё тоже не укладывается происходящее в голове: мало ей беспомощности и одиночества, не хватало ещё странных полицейских с их странными вопросами.