Отец провозился с машиной несколько часов, но все же устранил поломку. За это время я успела поспать.

– Юность, проведенная в гараже не прошла даром! —торжественно произнес он, когда мотор все-таки завелся, – все-таки ничего в жизни не бывает просто так, все когда-нибудь пригождается.

– А я до последнего надеялась, что у тебя ничего не выйдет. Не хочу туда ехать! – мрачно ответила я, состроив недовольную мину.

Отец положил свою ладонь на мою руку и сжал ее.

– Дана, я делаю все это только ради тебя. Ты вернешься домой здоровой. Я верю в это. Пожалуйста, не впадай в уныние.

“Пап, ты веришь в несусветную чушь!” – так мне хотелось прокричать ему в ухо, но я не могла, мои лекарства полностью подчиняли себе волю. Я принимала их три раза в день и была больше похожа на сомнамбулу, чем на живого человека. И, судя по всему, отцу было удобно, когда я была именно такой – ленивой, слабой, безвольной. Вот и теперь я не смогла ничего ответить ему вслух, моей силы воли хватило лишь на то, чтобы повернуть голову к окну и смотреть, как мы оставляем за собой бесчисленное множество деревьев…

***

Мы доехали до места с большим опозданием. Вечер уже вовсю вступал в свои права. Удивительно, но по лесу до самого озера шла накатанная колея. Видно было, что место не такое уж и глухое – сюда спокойно можно было проехать на внедорожнике. Отец оставил свое авто у высокого забора. На деревянной доске витиеватыми буквами было выведено название – “Лаайниккен”. Я вылезла из машины, с наслаждением потянулась и почувствовала, как меня тут же окутал густой, холодный воздух, пахнущий хвоей и мхом. Запах был настолько непривычным, что на меня накатило непреодолимое желание вернуться в машину и уехать отсюда. Пока я всматривалась в сумерки, накрывающие лес темной синевой, отец громко постучал в ворота деревянной колотушкой.

Нам не открывали, несмотря на то, что было еще не так поздно.

– Пап, может, приедем сюда в другой раз? Я хочу домой, – я сказала это самым жалостливым голосом, но это не подействовало на отца.

– Да что ты, Дана! Мы весь день провели в дороге, мы добрались до цели. Я не оставлю это так просто, на полпути! – воскликнул он, – я заплатил немалые деньги за то, чтобы тебя приняли здесь. Поэтому, если будет нужно, я перелезу этот злосчастный забор и разбужу здесь всех. Неужели они так рано ложатся спать?

Отец прислонился к забору в надежде увидеть хоть что-нибудь сквозь маленькую щель между досок.

– Пап, что это? – испуганно вскрикнула я, когда трава около меня зашуршала.

Мне показалось, что между кустами по земле проползло что-то большое и темное.

Отец оглянулся и пожал плечами.

– Не знаю, я ничего не видел, Дана. Да и темно уже, может, зверек какой пробежал, или змея проползла. В Карелии, кстати, много гадюк, ты бы надела сапоги, они лежат в багажнике!

Гадюка? Я вскрикнула и отпрыгнула от кустов. Звуки леса больше не казались мне приятными и безобидными. Я тревожно всматривалась в темноту, тут и там между деревьями мне мерещились силуэты страшных монстров и ползущих по земле ядовитых змей.

– Пап, мне страшно! – прошептала я.

Отец обернулся и обнял меня за плечи. А потом он снова подошел к воротам и постучался еще раз.

– Эй, да есть тут кто живой? – громко крикнул он с явным недовольством в голосе.

Рядом с нами снова что-то зашуршало, и темная тень скользнула по земле, а потом метнулась в высокие заросли. Я закричала от страха, и в эту самую минуту ворота перед нами резко распахнулись, и в открывшемся проеме показались две фигуры. Женщина держала в руках горящий фонарь и пристально смотрела на нас. На плече у мужчины, стоящего рядом с ней, лежала увесистая дубинка.

– Здравствуйте, – воодушевленно начал отец, но женщина подала ему знак молчать.

Она подняла перед его лицом ладонь. Мы не поняли, что значил этот странный жест. Приветствие или наоборот?

– Тише! Наступление ночи на Лаайниккене – ежедневная смерть. Не надо стучать. Войти в ворота вы сможете лишь утром, – произнесла женщина, и мы с отцом оба растерялись от ее недружелюбного тона.

– Извините, нам нужна Анна, хранительница озера, – взволнованно и торопливо заговорил отец, – я договаривался с ней насчет моей дочери. Мы переписывались по электронной почте. Вы знаете, где ее найти?

– Не Анна, а Айно. Мое имя Айно. Я вижу, что вы привезли девушку на Очищение, но, увы, я не пускаю за ворота ночных гостей. Это… Это как впустить внутрь тьму. Ничего хорошего после этого не жди.

Голос женщины звучал низко и загадочно.

– Пап, чего-то она какая-то странная, – шепнула я на ухо отцу.

– Тише, Дана! Это такая своеобразная методика, – взволнованно прошептал в ответ отец.

Почему некоторых людей называют сумасшедшими, в то время как других, таких же, гордо именуют “своеобразными”? Это открытие стало еще одним моим жизненным разочарованием. Я смотрела на высокую женщину, лица которой было почти не видно в темноте, и дрожала от волнения. А она, заметив мой пристальный взгляд, сказала:

– Не тревожьте Хранителя и всех нас. Приходите с утра.

Отец взял меня за руку и потянул к машине.

– Хорошо, Анна, то есть Айно… Простите. Мы подождем до утра, переночуем в машине. Ничего страшного. Спокойной ночи, еще раз простите за беспокойство.

Она ничего не ответила, развернулась и пошла прочь. Ее спутник бросил недружелюбный взгляд в нашу сторону и закрыл ворота, оставив нас растерянно стоять за высокой стеной. Мы медленно пошли к машине, как друг откуда-то раздался страшный крик, как будто вдалеке, за высоким забором, кого-то резали на куски. А потом до нас донеслось пение – девичье многоголосье затянуло песню, слова которой я не могла разобрать.

– Ужас-то какой! Я же тут окончательно свихнусь. От страха! – прошептала я.

Наверное, отцу тоже было не по себе, но он не показывал этого и изо всех сил старался сохранить бодрый настрой. Подойдя к машине, он откинул сиденья и отдал мне свой дорожный плед. Я долго ворочалась в попытках уснуть. В салоне было душно, но я боялась открывать окна. Не потому, что в стекла бились разные причудливые, огромные, назойливо звенящие насекомые, а потому что в чаще леса мне то и дело мерещились длинные мрачные тени, которые двигались, как живые. Я понимала, что это всего лишь кусты и деревья раскачиваются от ветра, но мне все равно было не спокойно.

– Пап, мне здесь не нравится. Какое-то нехорошее предчувствие. И вообще, я не люблю природу! – прошептала я отцу, но тот ничего не ответил.

Посмотрев на него, я увидела, что отец уже крепко спит. От звука его ровного, спокойного дыхания мне вдруг стало невыносимо одиноко. Я достала телефон, открыла переписку с Ником и написала: «Ну все. Я на месте.»

«И как тебе Карелия?» – ответил он.

«Пока что странные ощущения. Жутковато.»

«Карелия прекрасна!» – написал Ник.

Я нахмурилась и убрала телефон. И он туда же!

***

Утром лес вокруг уже не казался таким мрачным и пугающим. Зловещие ночные тени рассеялись, и мои страхи быстро испарились. Ворота поселения уже были приветливо распахнуты, когда мы с отцом проснулись. Войдя на территорию, которая ночью была скрыта от наших глаз, мы обомлели от красоты, царящей вокруг. На берегу большого, кристально чистого озера стояло несколько деревянных домиков. Само озеро, окаймленное серой полосой каменистого берега, было потрясающе красивым – в центре его виднелся остров, густо заросший высоченными елями. А за островом, на другом берегу, окутанном туманной дымкой, чернел лес. Такой красоты я никогда и нигде прежде не видела.

На поляне, между домами, расположившись ровным полукругом, сидели девушки. Их было около десятка. Все они были одеты в одинаковые платья из грубой мешковины, волосы каждой были заплетены в тугую косу. Женщина, сидящая в центре круга, увидев нас, прервала чтение, захлопнула толстую тетрадь в потрепанной обложке и поднялась с земли. Я поняла, что это та самая женщина, что говорила с нами накануне. Я удивилась ее красоте и стати – на ее лице не было ни грамма косметики, но оно будто светилось изнутри.