— Это одно из преимуществ быть непристойно, чрезвычайно богатым, Пенелопа.

Что ж, вот оно. Мы снова возвращаемся к самодовольным ухмылкам и остроумным ответам, и хотя я закатываю глаза, втайне испытываю облегчение оттого, что у меня под ногами более безопасная почва.

Я прислоняюсь головой к окну.

— Что ж, спасибо, я полагаю. Ты можешь просто высадить меня у закусочной, и я подожду, пока ее починят.

Он смотрит на время на приборной панели. Уже почти час ночи.

— Ты голодна?

Я всегда хочу есть.

— Немного.

Лениво пожав плечами, он снова крутит руль, сворачивает на улицу и бессистемно паркуется на тротуаре у закусочной.

— Почти уверена, что это не место для парковки, — бормочу я себе под нос, вызывая мрачную ухмылку на губах Рафаэля.

Желтое сияние закусочной просачивается сквозь дождь на лобовое стекло, а впереди нас ждет безопасность в виде соленой картошки фри и сладких молочных коктейлей.

Я открываю дверь, и, к сожалению, Рафаэль тоже распахивает свою.

Мои плечи напрягаются.

— Ты собираешься войти?

— Нет, я просто посижу здесь и поиграю со своими яйцами.

Его дверь захлопывается за ним, и через несколько секунд он появляется в раме моей, одетый в свой пиджак. Он упирается ладонями в крышу машины и наклоняется с полуприкрытыми от нетерпения веками.

— У меня нет всей ночи напролет, Пенелопа.

Ну что ж.

В закусочной над моей головой раздается звонок над дверью, и тепло овевает мое лицо. Стоя на входном коврике, я щурюсь от яркого света ламп — они резко контрастируют с темнотой, окутавшей меня снаружи.

Говоря о темноте: влажная грудь Рафаэля прижимается к моему затылку, когда он заходит мне за спину. Его губы касаются мочки моего уха и наполняют его горячим требованием.

— Двигайся.

Я со вздохом вхожу в закусочную и хлюпаю по клетчатой плитке. Пара глаз следят за мной, но только до определенного момента, затем они останавливаются на джентльмене ростом сто девяносто три сантиметра, темнеющем в дверном проеме.

Взгляд через плечо подтверждает, что он никогда в жизни не переступал порог этой закусочной. Да и вообще, наверное, ни в одно заведении, где подают еду на пластиковом подносе. Он стоит на коврике, засунув руки в карманы, осматривая свое новое окружение с плохо скрываемым весельем.

Блондинка проскальзывает за стойку и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Привет! Я Либби, и сегодня я буду вашим официантом, — она обращается ко мне, но угол ее тела привязан к мудаку у меня за плечом. — Вы будете кушать здесь или на вынос?

— Мы будем здесь...

Мягкое требование Рафаэля отметает мой ответ.

— На вынос.

Мою челюсть сводит от раздражения, а в груди поселяется ужас. Есть в ресторане... безопаснее. Яркий свет, люди и камеры снижают вероятность того, что произойдет что-то плохое. Инстинкт и чувство самосохранения подсказывают мне, что я не должна исчезать в темноте вместе с Рафаэлем Висконти, даже если нервное возбуждение, бурлящее внутри меня, говорит об обратном.

— Тогда на вынос, — бурчу я.

Либби нажимает несколько клавиш на компьютере.

— И чего бы вы хотели?

Я повторяю заказ, который делала почти каждый вечер после возвращения на Побережье. С крошечным взглатыванием, официантка поднимает взгляд вверх и практически шепотом спрашивает: — А вы, мистер Висконти?

— Ничего, спасибо...

— Ему двойной чизбургер. Побольше бекона и сыра, — я задумчиво прикусываю губу, разглядывая подсвеченное меню над стойкой. — И шоколадный молочный коктейль. Очень большой.

Хриплое ворчание касается моего затылка, заставляя меня улыбнуться.

— Э-э, ладно...

Раздается еще одно постукивание по клавиатуре, затем она называет общую сумму, и я поворачиваюсь, чтобы прижаться спиной к стойке. Взгляд Рафаэля скользит вниз по вырезу моей мокрой шубы, прежде чем вернуться к моей милой улыбке.

— Да?

— Выкладывай деньги, папик.

Сдерживая смех, он достает бумажник. Его рука задевает мою, когда он бросает купюры на прилавок.

— Плюс НДС.

— О, нет, сэр. Это уже включает НДС...

— Плюс НДС, — повторяю я, не сводя глаз с Рафаэля.

Медленно покачав головой, он кладет на стойку еще одну двадцатку.

— Плюс чаевые.

— Но это уже гораздо больше, чем...

— Не беспокойся об этом, Либби, — говорю я беззаботно. — Мистер Висконти непристойно, чрезвычайно богатый.

Удовлетворение бурлит в моем животе, отчасти потому, что я наслаждаюсь даже самым крошечным триумфом над Рафаэлем, а отчасти потому, что смех, который срывается с его губ и разносится над стойкой, глубокий и искренний.

Еду приносят в запачканном жиром бумажном пакете, и Рафаэль держит его так, словно это пакет с какашками чужой собаки.

Как только над нашими головами раздается звонок над дверью, по закусочной разносится резкое — Подождите! — и я поворачиваю голову.

Навстречу мне бежит девушка. Она ставит свой кофейник и мягко кладет ладонь мне на плечо.

— Ты в порядке, милая?

Я моргаю.

— Что? Ах, да. Он не похищал меня, не надо...

Ее нервный смех и настороженный взгляд на Рафаэля прервали меня.

— Нет, милая. Ты была здесь несколько ночей назад и очень внезапно ушла. Ты выглядела так, словно тебя вот-вот стошнит, — она оглядывается через плечо и понижает голос. — Мы же не отравили тебя, не так ли?

Осознание поражает меня. Она имеет в виду четверг, ночь с пьяными девушками, репортаж новостей и осознание того, что мой мстительный взмах зажигалкой над бутылкой водки был худшей ошибкой в моей жизни.

Сочувствующая улыбка официантки остается в фокусе, но за ее спиной маячат красные столики с диванами и клетчатая плитка. Я всегда так делала. Я беру все плохое, что случается в моей жизни, например, тревоги, страхи и травмы, складываю их в аккуратную компактную упаковку, а затем храню их где-то так глубоко внутри себя, что забываю об их существовании. Потом они всплывают в памяти, когда я смотрю новости или остаюсь наедине со своими мыслями.

Сильная рука обхватывает меня за талию, и темный, шелковистый голос касается моего уха.

— Ты в порядке, Пенни?

Пенни. Я бы зациклилась на том факте, что Рафаэль называл меня не иначе как Пенелопа, снисходительно растягивая слова, если бы паника не подкатывала к горлу.

Я подавляю ее, заставляю себя улыбнуться и солгать.

— Я просто была немного не в духе, вот и все.

Прищуренный взгляд Рафаэля обжигает мне щеку, когда он придерживает для меня дверь. Мое сердце колотится от угрозы допроса в пропитанной лосьоном после бритья машине, но он просто с безразличным видом садится на водительское сиденье и кладет пакет с едой мне на колени.

— Эй, тут же моя книга!

Он рассматривает канареечно-желтый корешок и включает передачу.

— HTML для чайников, — растягивает он слова. — Слышал, что это одно из лучших произведений Шекспира.

Я сдерживаюсь, чтобы не возразить, и смотрю в запотевшее окно, наблюдая, как вдали пропадает безопасная главная улица. Слева мелькает разбитая вывеска «Ржавого якоря», а затем мы возвращаемся на дорогу, где меня нашел Рафаэль, карабкающуюся в пропасть.

Горячее покалывание пробегает у меня по коже.

— Куда мы едем?

Его взгляд переходит на меня, в нем играет намек на веселье.

— Туда, где никто не услышит, как ты кричишь.

Ох. Даже зная — ладно, предполагая — что это не более чем нездоровая шутка, мое тело все равно съеживается. Несколько минут мы сидим в напряженном молчании. Запах жареной вкуснятины доносится из пакета, лежащего у меня на коленях. Радио напевает одну из тех праздничных песен, которые всегда застревают в голове в это время года, и толстые пальцы Рафаэля постукивают по бедру в такт музыке.

В конце концов, мы останавливаемся напротив старой церкви на утесе. Дождь усилился, и за приборной панелью ничего не видно. Рафаэль глушит двигатель, и внезапная тишина звенит у меня в ушах.